Скотт Туроу - Законы отцов наших
В судейской среде, однако, жалость и сострадание — чувства почти неизвестные. И вот в этой атмосфере страха и ненависти Сонни трудится, пытаясь следовать голосу разума и совести там, где существует большой соблазн поддаться власти чувств и эмоций. Зал заседаний похож на большой шатер маркитантки, где главным товаром является убийство — бандиты убивают бандитов, люди убивают людей. Для этого они используют главным образом огнестрельное оружие, но не только его. В ход идут ножи, кинжалы, бейсбольные биты, бритвенные лезвия, автомобили, ломы, а в одном нашумевшем случае даже наковальня. Молодые люди убивают друг друга по причинам, которые зачастую невозможно понять: потому что кто-то поставил свой знак не на том углу, или из-за порванной куртки. За девять месяцев Сонни усвоила всю терминологию: райд-бай (стрельба в движении, на ходу); драйв-ап (стрельба в стационарном положении, например, из остановившейся машины); драйв-тру (орудием убийства является сам автомобиль); чейз-эвэйз (преследование банды соперников, обратившейся в бегство).
Поколение постарше также живет в мире, откуда исходят отчаяние и ожесточенность. Да, люди по-прежнему убивают друг друга, поссорившись во время игры в кости, из-за наркотиков и, естественно, из-за того, что кто-то положил глаз на чужую девушку. Что можно сказать о заряженном пистолете в руке вдрызг пьяного мужчины, которому предпочли другого? На здешних улицах неразделенная любовь и смерть идут рука об руку почти так же часто, как в драмах Шекспира.
Сейчас в зале повисла сонная послеобеденная атмосфера. Еще утром здесь и в коридоре толкались истцы и ответчики, защитники, полицейские и прокуроры, раздраженные свидетели обеих сторон, охранники, конвоировавшие подсудимых, и жены последних, заплаканные, убитые горем. Шли яростные прения. Теперь здесь царят печальная тишина и спокойствие. Через открытые двери в конце зала в желтеющем свете видно, как уборщица моет полы.
Мариэтта сильно ударяет молотком. Адвокат, обвинитель, репортеры и помощники шерифа медленно поднимаются со своих мест, в то время как Сонни преодолевает четыре ступеньки, ведущие к помосту, на котором стоит стол председательствующего судьи. Старшие судьи восседают в роскошных палатах, которые находятся в главном здании, на третьем и четвертом этажах. В архитектурном отношении здания суда преследуют ту же цель, что и соборы, — подавить индивидуума величием мраморных колонн, огромными картинами в золоченых рамах, разными безделушками из орехового дерева в стиле рококо и необъятными потолками, уходящими ввысь на два с половиной этажа. Человек должен ощутить себя никчемным карликом. Залы в пристройке к зданию центрального суда построены в восьмидесятых, когда федеральное правительство не жалело денег на правоохранительную систему, и главная проблема была в том, как их успеть истратить.
Зал же, в котором работает Сонни, представляет собой разительный контраст, образчик рачительной экономии и строгой функциональности конца века. У Сонни, впрочем, он вызывает такие же ассоциации, как и ее гостиная, однако, как и в случае с некоторыми детьми, его достоинства не являются очевидными для посторонних. Помещение имеет форму пирога, расширяясь от судейской кафедры в сторону выхода. Все сделано кое-как: государство не стало раскошеливаться, и строители приложили минимум усилий. Штукатурка местами уже потрескалась, коричневое ковровое покрытие кое-где разорвано и разлохмачено. Скамья присяжных и место для дачи свидетельских показаний повторяют строгие, однообразные линии судейского стола. Освещение весьма странное и, скорее, подходит для номера какого-нибудь мотеля. Яркого света удостаиваются лишь главные действующие лица — судья, свидетель, прокурор и адвокат.
После того как несколько лет назад прямо в зале суда застрелили судью, который вел бракоразводный процесс, места для посетителей отгородили стеной из пуленепробиваемого стекла. Здесь установлены динамики, которые транслируют весь процесс и даже дыхание каждого участника — подсудимых, адвокатов, обвинителей и самой Сонни в интервалах между словами. Она смотрит туда каждый день — в сторону друзей, родственников, подающихся вперед, чтобы лучше разглядеть своих близких, одетых в тюремные робы. Специально для них Мариэтта приклеила скотчем к стеклу написанное от руки объявление.
Строго запрещается:
Есть
Пить
Общаться с подсудимыми в помещении для арестованных или в зале суда
Теперь репортеры, которых здесь наберется с дюжину, опять занимают места в кожаных креслах с круглой спинкой, стоящих в кабинете для присяжных, куда они забрались, чтобы лучше слышать. Аппаратура по эту сторону стеклянной перегородки то и дело барахлит, а акустика такая, что искажается каждое слово. Почти все журналисты — мелкие репортеришки, беспринципные и подлые. Есть, правда, и пара сотрудников местного телеканала, которые напоминают приличных людей. Стэнли Розенберг, маленький хорек с пятого канала, в пятисотдолларовом блейзере и потрепанных синих джинсах (они не попадают в объектив камеры), спешит усесться рядом с художником, рисующим эскизы. Присутствие прессы неизбежно, особенно в послеобеденное время, когда репортерам позарез нужно сдавать материал в номер.
Мариэтта первым объявляет дело об убийстве Джун Эдгар.
— Народ против Орделла Трента!
Обвиняемого ведут из изолятора временного содержания в зал суда. Он в синем спортивном костюме. Руки в наручниках, на ногах кандалы. Сонни узнает адвоката, который входит и становится рядом с Хардкором, и в ее душе поселяется смутная тревога. Джексон Айрес. Айрес — закаленный ветеран этих войн и стреляет, полагаясь на инстинкт. Черный мужчина потасканного вида, с нездоровым цветом лица и убеленными сединой африканскими волосами, Айрес явился сюда в старом спортивном пиджаке цвета бургундского и лоснящихся замшевых брюках. В присутствии репортеров он устроит настоящий спектакль и потребует для своего подзащитного освобождения под залог.
Сначала представляются адвокат и обвинители. Затем Сонни делает заявление о том, что двадцать пять лет назад она была знакома с семьей Эдгаров, однако с тех пор потеряла с ними связь и не поддерживала никаких контактов, лишь Нил Эдгар однажды появлялся в этом зале в качестве сотрудника службы условных наказаний.
Обвинение поддерживал Томми Мольто, заместитель начальника убойного отдела окружной прокуратуры, невысокий крепыш, который когда-то поднялся на одну из высших ступенек служебной лестницы, а затем попал в неприятную историю, получившую огласку и закончившуюся серьезным понижением в должности.
— Мистер Айрес или мистер Мольто, если у кого-либо из вас имеются хотя бы малейшие возражения против моей кандидатуры в качестве судьи, председательствующего на этом процессе, я с радостью верну дело на переназначение.
Айрес качает головой:
— Нет проблем, судья.
Мольто повторяет те же слова.
Она знала, что прокуратура не выдвинет никаких возражений. В этом зале у них 106 дел, подлежащих рассмотрению. Ежедневно на руках у Сонни находится от 98 до 112 дел, переданных из прокуратуры. Они не собираются ставить под сомнение ее принципиальность. Во всяком случае, официально. Если с их стороны и будут какие-то претензии, Сонни узнает об этом от друзей.
Сонни зачитывает обвинения, предъявленные в иске прокуратуры. Подсудимый Хардкор настороженно слушает. Обычно обвиняемые очень напуганы и, сильно волнуясь, теряют самообладание под воздействием таинственной ауры судопроизводства. Однако Хардкор, мужчина средних лет, плотного телосложения, темнокожий, с непроницаемыми глазами, держится спокойно, с достоинством. Он прекрасно понимает, что происходит. С невинным видом, словно и не подозревая, что нажимает на кнопку, подающую сигнал боевой тревоги, Сонни спрашивает:
— Мистер Айрес, вы хотите заявить ходатайство?
Длиннорукий, с худощавым и гибким, несмотря на возраст, телом, Джексон Айрес опускает руки, которые скрестил было на груди, и подается к микрофону, что висит под углом на железной подставке, вырастающей из дубового подиума перед судейской кафедрой. Для Джексона Айреса уголовное законодательство в действительности не имеет никаких категорий, только цвета: белый и черный. Он умеет играть в эту игру, разговаривать на вашем языке, цитировать прецеденты, однако в его сознании давно уже вызрело убеждение, что все это не может оказать никакого влияния на окончательный исход дела, который заранее предрешен. Он уверен, что каждое правило, каждая процедура — всего-навсего еще один способ замедлить другими средствами эмансипацию рабов. Теперь он мрачно смотрит перед собой.
— Нет, судья, никаких ходатайств.
В атмосфере, наполняющей зал, происходит явная перемена. Оба юриста испытующе, точно гончие в ошейниках и на поводке, смотрят на Сонни в надежде на понимание. Они не хотят говорить что-либо еще в присутствии репортеров. Тем не менее у последних, хоть и не у всех, ответ Айреса вызвал удивление. Репортеры, почуяв, что здесь что-то не так, навострили уши. Стэнли Розенберг встает и подсаживается к Стью Дубински из «Трибюн», который сидит через два стула от него. На аккуратную прическу Стэнли падает пятнышко света, оно скользит по ней, когда Стэнли потряхивает головой в такт объяснению Дубински.
