Пол Кристофер - Тень Микеланджело
– Не сегодня, Пит. Правда. Я очень устала.
– Давай я хотя бы провожу тебя до квартиры. Он снова ухмыльнулся. Его ухмылка и драже «Тик-так» казались неразделимыми.
– Вовсе незачем.
– Но я хочу. – Питер пожал плечами. – И вообще, кто знает, что может подстерегать тебя в лифте?
– Этот старый лифт сам по себе чудовище, так же как и ты.
– Тогда я буду защищать тебя от себя самого, – отозвался он.
Финн рассмеялась, повернула ключ, и они вдвоем вошли в подъезд.
По пути к лифту Питер снова принялся целовать ее, и к тому времени, когда долгая дерганая поездка на пятый этаж закончилась, она поняла, что, наверное, совершит ошибку и все-таки пригласит его к себе.
По большому счету Финн понимала, что ей просто хочется отвлечься и забыть о сегодняшних неприятностях, тогда как Питер старается обратить это в нечто большее, но сейчас это не имело для нее значения. В ней пробуждалось желание, а с ним пришла мысль о том, что она имеет право подумать о себе. В конце концов, разве это ее дело, ограждать его от реальностей жизни? Она же ему не мать, бога ради! Хихикнув, ибо эта мысль явно имела фрейдистский оттенок, Финн повернула ключ в замочной скважине.
– Что это ты так развеселилась? – спросил Питер.
– Ничего, просто дурацкая мысль. Можешь зайти, если хочешь.
Она вошла в темную квартиру, и Питер зашел следом за ней.
– Не слышу особого энтузиазма в твоем голосе, – пробормотал он.
Человек появился из ниоткуда, как беззвучная черная тень. Внезапный свет ударил Финн в лицо, и она вскинула руку, прикрывая глаза. Сердце екнуло, страх схватил ее за горло.
– Какого черта? – единственное, что успел сказать Питер.
Прямо перед тем, как прозвучали эти слова, послышался краткий шорох, и за миг до того, как на голову Финн сбоку обрушился удар, заставивший ее упасть на колени, на нее пахнуло дешевым лосьоном после бритья. Это был фонарик? Очевидно, да, потому что вокруг опять стало совершенно темно.
Питер кинулся вперед, ей на помощь, и, прежде чем ее поглотила тьма, Финн успела услышать страшный, прерванный булькающим вздохом крик и даже успела подумать о том, кто же это произвел такой жуткий шум.
ГЛАВА 6
Мужчина выглядел лет на шестьдесят с хвостиком. Он был невысок ростом, для своих лет недурно сложен, волосы на макушке и затылке вились, а то, что он облысел спереди, визуально делало его лоб особенно высоким, придавая ему вид мыслителя. Глаза за круглыми, в стальной оправе очками были темно-карими, почти черными. Одежду его составляли прекрасно сшитый костюм, синий в тонкую светлую полоску, не иначе как от братьев Брукс, белая сорочка без фирменного лейбла, галстук «Тернбул и Ассер» в тонкую синюю полоску и туфли фирмы «Бэлли». Золотые часы «Булгари» на правом запястье могли показаться чересчур броскими, даже кричащими, однако они гармонировали с кольцом Йельского университета на указательном пальце левой руки. Обручального кольца не было. От мужчины слегка пахло туалетной водой «Лагерфельд».
Однако облик этого весьма респектабельного на вид джентльмена сильно портил тот факт, что кто-то засадил ему в рот девятидюймовый марокканский кинжал. Клинок пробил мягкое нёбо и вонзился в мозг, а рукоять торчала между губами, как серебристо-черный язык. Эта рукоять не позволяла голове покойного упасть на обтянутую зеленой кожей и фетром столешницу антикварного письменного стола. Крови было очень мало.
Случай, судя по всему, относился как раз к таким, за расследование которых платили лейтенанту Винсенту Дилэни из отряда особого назначения при начальнике полиции.
В соответствии с табличкой на двери кабинета мертвый человек с кинжалом во рту являлся доктором Александром Краули, директором Музея Паркер-Хейл, находящегося на углу Шестьдесят пятой улицы и Пятой авеню, прямо напротив зоосада в Центральном парке. Дилэни окинул взглядом высокие окна на противоположном конце помещения. Старомодные зеленые бархатные портьеры были оттянуты назад и закреплены гармонировавшими с ними витыми бархатными шнурами. Может быть, бабуин из зоопарка что-то и видел, но Дилэни в этом сомневался. На такую удачу, как очевидец, рассчитывать не приходилось. Кроме того, на самом деле он отроду не наведывался в зоосад Центрального парка и понятия не имел, есть ли там бабуины.
В комнате находились еще четыре человека: Сингх из управления медицинской экспертизы, Дон Путкин, специалист по осмотру места преступления, фотограф Йене и напарник Дилэни, толстый, неряшливо одетый сержант Уильям Бойд, Билли. Он как раз осматривал рот мертвеца, в то время как Сингх слегка повернул шею Краули, чтобы проверить окоченение. Оно отсутствовало. Зато внизу, в главном холле, присутствовали аж девятьсот элегантно одетых подозреваемых, явившихся на коктейль. Они пили мартини, гадая, что это за чертовщину преподнесли на закуску стольким важным шишкам, начиная с губернатора и мэра.
Дилэни вздохнул: по всему получалось, что дело будет «глухарем».
– Что скажешь, Сингх?
Медицинский эксперт поднял глаза и пожал плечами.
– Смерть наступила примерно час назад, может быть, чуть раньше. Окоченение еще не наступило. Причина – удушение нейлоновой веревкой. Я подобрал несколько волокон. Очевидно, убийца подкрался к нему сзади, накинул удавку и затянул.
– Есть какие-нибудь соображения насчет кинжала?
– Могу сказать наверняка, что это не индийская работа и не пакистанская. Слишком длинный клинок. Судя по отделке, оружие ближневосточное, берберское или, может быть, арабское.
– Ты сказал, что его задушили, – пробормотал Билли, не отрывая взгляда от кинжала. – Не закололи?
– Может быть, здесь замешан какой-то ритуал. Так или иначе, кинжал вонзили уже в покойника.
– Какой-то психопат, – сказал Дилэни.
– Я бы так не сказал. – Сингх снова пожал плечами. – Кто знает, может, этот человек просто не любил искусство.
Из сотового телефона Дилэни зазвучала тема Симпсонов. Его дочка-подросток скачала ему эту мелодию в шутку, и, слыша ее, он всякий раз представлял себе Барт, едущую на скейтборде по Спрингфилду. Лейтенант открыл телефон, немного послушал, пару раз хмыкнул, захлопнул мобильник и посмотрел на Билли.
– Сходи выясни, есть ли у них интерн по фамилии Райан, ладно? Первое имя Финн.
ГЛАВА 7
Человек в полной униформе сидел в пустой комнате. По существу, это была не более чем камера с голыми белыми бетонными стенами и крохотным вентиляционным отверстием в дальней стене, которое даже в летнюю жару оставалось закрытым. Всю обстановку комнаты составляли армейская койка и одеяло в углу, серый стул и длинный стол для его работы, настольная лама чертежника и увеличительная линза. Лампа являлась единственным в помещении источником света, но другого и не требовалось. Он не читал там, не ел и не занимался ничем другим, кроме того, что спал и сидел на своем стуле, работая. Правда, порой он предавался долгим размышлениям, но размышлять можно было и в темноте. Сюда не проникали звуки, кроме отдаленного приглушенного грома и тихого шороха, возможно производившегося грызунами или насекомыми, а возможно, являвшегося порождением его собственного перегруженного сознания. Он встал, подошел к массивной стальной двери и убедился в том, что все запирающие механизмы на месте, а потом медленно разделся, вешая каждый элемент униформы на отдельный, вделанный в дверь бронзовый крючок. Стянув сапоги и аккуратно поставив их в ногах армейской койки, он, уже обнаженный, снова уселся на стул. Его пенис был возбужден, но он проигнорировал это. Многие годы ему не с кем было разделить свою страсть, так что казалось предпочтительнее не обращать на это внимания.
Он потянулся, взял из коробки на столе свежую пару хирургических перчаток, пробежался пальцами по плотной, тисненой кожаной обложке огромной тяжелой книги, находившейся в строго выверенном центре столешницы.
Мотив обложки, одна из первых его подобных попыток, был прост и недвусмыслен: глубоко вырезанный крест с расходящимися от него лучами и распятой на нем вверх ногами Богоматерью, Пресвятой Девой Марией. Руки ее были прибиты гвоздями к опоре, а ноги распростерты на перекладине креста, открывая взору двойные муки, крестные и родовые. Единственное свое дитя она рожала не вниз, а вверх, ибо место его было не на Земле, но на Небесах, возле Его Отца. Мощь Сына Божия убивала ее, и, хотя крестные муки его вынашивания она принимала добровольно, ей не было дано постичь все величие того, чему она давала жизнь. Чудо Его бытия, Его ярость и непреклонную решимость привести мир к справедливому и истинному воздаянию.
Обратившись к Богоматери с краткой молитвой, обнаженный человек открыл книгу на странице, над которой работал, и приступил к новому стиху.
Поскольку с него начиналась колонка, его следовало, как подобало в любой Библии, снабдить заставкой. Открыв маленький сосуд с клеем и используя самую тонкую кисточку, человек провел липкой жидкостью аккуратную линию вдоль сделанных карандашом очертаний буквы и осторожно подул на клей. Затем достал книжку листов сусального золота, отделил один тончайший листочек и наложил его на клей, прогладив ватным тампоном.
