Стюарт Харрисон - Улыбка Афродиты

Выйдя на улицу, она слабо улыбнулась мне, и мы пошли в кафенио, где сели за столик на тенистой террасе. Деревня Ставрос раскинулась на вершине горы, где сходилось несколько дорог. Нам хорошо был виден залив Полис с белоснежной яхтой на лазурной глади моря. Хозяин кафенио оказался знакомым Ирэн. Подавая нам меню, он приветствовал ее как старого друга.

– Yassou, Ирэн, – сказал он, улыбаясь, и поцеловал ее в щеку.

Они заговорили по-гречески, и, хотя я не понимал, о чем они говорят, мне послышалось, что они упомянули имя отца.

– Kalos-orissate, – произнес хозяин, перед тем как перейти на английский. – Добро пожаловать на Итаку, мистер Фрэнч. Мне очень жаль вашего отца. Мы были знакомы много лет. Он был хорошим человеком.

Я поблагодарил его за добрые слова, и, когда он ушел выполнять наш заказ, Ирэн сказала:

– Джонни очень любили на Итаке. Люди будут скучать по нему.

Со времени моего приезда мы еще не говорили о том, что произошло, и я ответил:

– Наверное, еще один инфаркт.

Она помолчала, словно не зная, как сказать, но затем заметила:

– А вот это пока неизвестно. Будут делать… обследование. – Она беспомощно щелкнула пальцами, подыскивая нужное слово. – Я не знаю, как это называется по-английски.

– Ты имеешь в виду вскрытие?

– Вот именно. Вскрытие. Роберт, твоего отца нашли в гавани. У пирса, где стояла его «Ласточка». Полиция считает, что скорее всего он утонул. Они привезут специалиста с Кефалонии.

Меня удивило не столько то, где отца нашли, сколько обстоятельства, при которых это произошло. После развода родителей часть летних каникул я проводил на Итаке. Я неохотно выполнял этот пункт договора, потому что меня лишили выбора. Единственное, чего я всегда ждал с нетерпением, – это походы на лодке отца. На это время мне даже удавалось забыть неприязнь, которую я к нему испытывал. Мне живо вспомнилось, как он прыгал с борта в прохладное чистое море. Его тело было загорелым и мускулистым, и хотя он уже начинал полнеть, плавал он, как тюлень.

– Никогда не поверю, что он утонул, – сказал я Ирэн.

– Полиция считает, что он мог упасть с лодки после очередного сердечного приступа.

Это было похоже на правду. Вероятно, именно так все и случилось. Но я где-то читал, что утопленники быстро всплывают – из-за газов, которые скапливаются в теле. Его же искали три дня.

– Почему его так долго не могли найти?

– Может быть, одежда зацепилась за винт.

Я представил, как отец пытается освободиться: широко раскрытые глаза, рот, замерший в беззвучном крике, и только вереница пузырьков поднимается вверх. Меня охватил ужас, и я запил это видение торопливым глотком вина.

Я не сразу заметил, что по щекам Ирэн стекают слезинки.

– Прости, – сказал я, погладив ее по руке.

Они были вместе с тех пор, как отец приехал на Итаку, – почти двадцать пять лет. В разное время я по-разному относился к нему, но Ирэн любила его всегда.

– Это я виновата, – тяжело вздохнула она.

– Никто не виноват. – Меня удивило, что она обвиняет себя. – Просто несчастный случай.

– Понимаешь, ему надо было отдыхать. – Ирэн сокрушенно покачала головой. – Нельзя было разрешать ему уходить из дому.

– Но ведь ты говорила, что он ушел еще до того, как ты проснулась?

– Да, – согласилась она.

– Значит, ты ничего не могла поделать. Не могла же ты следить за ним сутки напролет. Более того, – я наконец выразил словами чувство, зревшее во мне со времени моего приезда на остров, – если кто-то и должен чувствовать себя виноватым, так это я. Мне надо было приехать раньше.

– Ты не виноват. У тебя много дел в Лондоне. Отец знал об этом.

Мы оба отлично знали, что я откладывал приезд не по этой причине, но я был благодарен ей за этот жест поддержки.

– Тогда винить некого, Ирэн. Ты всегда находилась рядом с ним. Ему здорово повезло, что ты была в его жизни.

Я мысленно вернулся к нашим телефонным разговорам с отцом за два предыдущих года. Он чувствовал себя все более разочарованным, особенно в последние полгода перед инфарктом, когда часто напивался. Мне приходилось выслушивать его долгие, жалобные монологи о растраченной впустую жизни. Теперь я понимал, что Ирэн пришлось вытерпеть многое, и ощутил угрызения совести оттого, что не оказывал ей никакой поддержки. До болезни отца я месяцами не разговаривал с ней и даже не мог вспомнить, когда мы общались в последний раз. Все это время она жила в колоссальном напряжении. И вот сейчас она сидела напротив меня – бледная, осунувшаяся, с потухшим взором.

– Роберт, ты не понимаешь, – грустно вздохнула она. – Твой отец не был таким уж счастливчиком, как ты думаешь. Видишь ли… до инфаркта… в общем, мы с Джонни жили не вместе.

От неожиданности я открыл рот:

– Не понял.

– В прошлом году я ушла от Джонни. Так что, как видишь, не такая уж я замечательная.

– Ты ушла от него? Но я всегда считал вас идеальной парой. – Когда я говорил эти слова, до меня внезапно дошло, что в действительности я не видел их восемь лет. За такой срок многое может измениться. Я вспомнил об Алисии. Измениться все может и в мгновение ока, как это произошло со мной, когда я увидел, что она выбросила свою таблетку в раковину.

– Наверное, надо было сразу сказать тебе, – произнесла Ирэн, – но я не сделала этого, потому что боялась: ты мог плохо подумать обо мне. Понимаешь, я всегда боялась, что ты считаешь меня злой мачехой. Как в сказках.

– Я никогда так о тебе не думал.

– Правда? А я всегда боялась, Роберт. Все-таки мы были с тобой совсем чужими друг другу, когда ты приехал сюда в первый раз. И ты был злым, хотя еще совсем маленьким. Сколько тебе было тогда?

– Тринадцать. Но если я и был злым, то не из-за тебя.

– Конечно, я понимала, что причиной этой злости был твой отец. Но я думала, ты не любишь меня, считаешь, что я отняла у тебя отца. Поэтому часть твоей злости доставалась и мне.

– Может, поначалу мне и хотелось так чувствовать. Представляешь, два года от него не было ни весточки, и вдруг он пишет, что опять женится. Возможно, какая-то частичка меня хотела во всем обвинить тебя. Но ты оказалась совсем не такой, какой я тебя представлял. Я всегда хорошо относился к тебе, Ирэн. И если бы знал, что у вас с отцом так вышло, я обязательно позвонил бы, чтобы убедиться, что у тебя все в порядке.

Она печально улыбнулась, но, думаю, ей было приятно мое заверение.

– Знаешь, он ни разу не упомянул о вашем разрыве.

– Знаю.

– Когда это произошло?

– В сентябре. Но наши отношения уже давно стали непростыми. У твоего отца началась депрессия. Он очень надеялся, что когда-нибудь добьется в своей работе чего-то важного. Такая у него была мечта. Но годы проходили один за другим, и, по-моему, он все меньше и меньше верил в свою мечту. Помнишь его раскопки, что он проводил каждое лето?

– Да, конечно. – Мне вспомнились траншеи и глубокие ямы, где отец, сияя от счастья, проводил целые дни, стоя по колено в грязи и старательно очищая давно погребенную обвалившуюся стену.

– Гомер упоминает в «Одиссее» один храм, посвященный богине Афродите. Его следы затерялись в глубокой древности.

Отец часто рассказывал об этом храме, где легендарный Одиссей поклонялся прекрасной Афродите. По археологической ценности он был равен Святому Граалю.

– Он считал, что если найдет его, то станет знаменитым, – с горечью сказал я.

– Роберт, ему не нужна была слава. Он просто хотел чувствовать, что его работа имеет смысл. Но в конце, когда после стольких лет поисков он так и не нашел храм, надежда стала покидать его. Он записал себя в неудачники. Начал много пить. Поначалу я не очень беспокоилась, думая, что со временем это пройдет. Нередко в конце каждого лета он говорил, что это его последние раскопки, но через несколько месяцев менял решение. В прошлом году, впервые с тех пор, как он приехал на Итаку, Джонни не занимался раскопками. Вместо этого он проводил все время в таверне.

Замолчав, Ирэн устремила взгляд на море. Когда она опять повернулась ко мне, то вдруг спросила:

– Роберт, а ты когда-нибудь любил?

– Думаю, что да, – ответил я, удивленный неожиданной переменой темы разговора.

– Странная штука – любовь. Ты так не считаешь? Когда любишь, прощаешь любимому человеку все недостатки, слабости, потому что знаешь, что и сам неидеален. Можно справиться с любой трудностью. Недаром же люди говорят, что, когда живешь не один, приходится все время уступать и быть готовым, что не все и не всегда будет гладко. И все равно каждому из нас нужно знать, что человек, которого мы любим, в такой же степени заботится о нас. Без этого жертва становится непомерно большой. Это как если все отдаешь, не рассчитывая ни на какую награду.

Мне было понятно, о чем говорила Ирэн. Я любил Алисию, но перестал верить в ее любовь, когда узнал, что она тайком от меня хочет завести ребенка. Любила ли она, если приняла такое решение в одиночку? Вряд ли она собиралась таким образом заставить меня жениться на ней. Когда я увидел ее в зеркало, у меня возникло ощущение, будто меня предали, а позже я понял, что уже никогда не смогу верить ей.