Вадим Россик - Посмотри в лицо смерти
– Спасибо. Налей мне чаю. Твой ужин я поставила в печь, чтобы не остыл.
– Ладно.
Огурцов налил жене чая, нарезал хлеб и сало, открыл банку солёных помидоров, достал из печи кастрюльку с картошкой в мундире. Настя медленно жевала халву, запивая её несладким чаем.
– Я выпью?
Настя показала на шкафчик.
– Возьми, но не больше стакана.
Огурцов достал бутылку «Беленькой», налил в гранёный стакан. До краёв. Что-что, а пить он в авиации научился.
– Чтоб хрен стоял и винт вертелся!
Огурцов опрокинул стакан в горло, сморщился, закусил помидором.
Настя усмехнулась:
– Так тяжко?
Огурцов терпеть не мог, когда она так снисходительно усмехается, поэтому молча кивнул.
– Что вскрытие установило?
– А что там устанавливать? Смерть наступила вследствие удара тупым предметом в левую височную кость. Или вследствие удара височной костью о тупой предмет. Камень, изъятый с места происшествия, вероятно является этим тупым предметом. Вывод – поскользнулся, упал и не очнулся.
Настя опять снисходительно усмехнулась:
– Несчастный случай?
– Точно. Следователь уже написал постановление об отказе.
– Сам-то как думаешь?
– А что?
– А то! Человек внезапно приезжает через столько лет и в тот же день умирает. Получить камнем по башке, это тебе не отряхнулся и пошёл. Да ещё самоубийство той женщины. Дотнары. Зачем она себе наполовину обстригла голову? Две странных смерти подряд. Не верю я в такие совпадения. – Настя допила чай, окинула мужа требовательным взглядом (между прочим, такие её взгляды он тоже терпеть не мог) и спросила: – Скажи, зачем сюда приехал Кирш?
Огурцов пожал плечами. Не отвечая, он снова занялся картошкой. Настя знала, что мужской ум способен разом обрабатывать лишь ограниченное количество информации, поэтому подождала, но её терпения хватило ненадолго.
– Эй, Огурцов! Хватит жрать! Так ты займёшься этим делом?
Иногда Настюша такая зануда! Огурцов выдавил:
– Ладно, разберёмся.
Первый вторник
Ещё ночью зарядил дождь, превратившийся к утру в настоящий ливень с громом и молнией. Тёмные тучи заволокли бесцветное небо и принялись низвергать потоки воды. Земля стала грязью, грязь – трясиной. Свинцовая пелена дождя скрывала любое движение, раскаты грома глушили все звуки, но Витаса разбудил не гром небесный, а грохот в сенях. Открыв глаза, он не почувствовал себя обновлённым. Ему всё так же нездоровилось. Из носа лило, горло болело по-прежнему, виски сжимало, словно тисками. В избе стоял холод, как в рефрижераторе.
Спал Витас дурно. Какая-то мертвенно-бледная старуха грозила ему непропорционально длинным пальцем из адского мрака. Шептала: «Зачем ты сюда приехал, непутёвый? Уезжай немедля!» Её палец и путаный шёпот вгоняли в страх. Этот долго длящийся кошмар съел большую часть ночи и здоровья Витаса.
В сенях ещё раз что-то загрохотало. Оттуда появилась запыхавшаяся Оля-маленькая, прижимая к груди пару резиновых сапог.
– Вот нашла для тебя подходящую обувь, а то твои «абибасы» совсем расклеились. Это бабушкины. У неё нога была большая, тебе впору будет.
– Надеюсь, старушка не в этих сапожках умерла?
– Дурак!
Пока они завтракали, гроза утихла. Небо почти очистилось от туч. Ливень сменился лёгкой, как девичьи слёзы, капелью. После жареной картошки – кофейник, молочник, сахарница, кружки. Оля-маленькая нагрела молока, намешала в него масло и мёд. Витас выпил – стало немного легче. За окнами мерно стучали капли дождя, будто постукивали часы – тик-так. Казалось, завод этих часов никогда не кончится. Витасу было не по себе от окружающего покоя: ни рёва автомобилей, ни заводской вони, ни вечной городской спешки.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Оля-маленькая. – Может, не пойдём гулять? Полежишь?
– Нет, лучше прогуляться.
– Тогда сначала нужно печь растопить, а то вернёмся – вообще околеем. Включи ненадолго мужика и принеси дров из сарая.
Во дворе Витас чуть не налетел на высоченного бородача, одетого в поношенный камуфляж. Сзади за поясом у него был заткнут топор.
– Смотри, куда прёшь, пацан! – рявкнул бородач грозным басом.
Витас отскочил назад и испуганно прогнусавил:
– Вы что-то хотели?
Бородач набычился из-под нависшего лба.
– Зашёл узнать, не нужно ли вам дровишек наколоть. Помельче, чтобы в печь влезали. Вы же, городской молодняк, хуже пенсионеров. Ничего не умеете делать руками, а я возьму недорого.
На шум выскочила Оля-маленькая.
– Ой, здрасте! Сколько возьмёте?
– Договоримся.
– Что это за дерзкий пони тут бородой тряс? – небрежно спросил Витас Олю-маленькую, когда великан, не потеряв недружественного вида, скрылся в сарае.
– Серёга Градобык. Он раньше в леспромхозе лесорубом работал. Потом леспромхоз закрыли и сейчас в селе осталось три с половиной лесоруба. Работы для них нет. В общем, сначала они были нищими, а потом их обокрали.
Витас усмехнулся:
– Лесоруб? Да он и сам говорящее дерево.
Действительно, Градобык с лицом, покрытым вертикальными морщинами, как у сосновой коры, со спутанными сальными волосами, напоминающими вырванные из земли корни растений, больше походил на порождение дремучих лесов и никому не нужных гор, чем на существо, у которого была мать. Впрочем, картину необузданной дикости немного портила смешная лопоухость.
Засмеявшись, Оля-маленькая спросила:
– Ну как тебе тут?
– Пока не понял. Слишком много нового обрушилось: горы, косматые горцы, дома из говна и палок.
Оля-маленькая с восхищением посмотрела на могучие сосны, упирающиеся верхушками в небо.
– А я была бы счастлива прожить здесь всю свою жизнь!
Витас покосился на доживающую свой век избу.
– А я нет.
Он закурил. Тут же закашлялся. Первая сигарета за день – самая гадкая. В калитку заглянул Пашка.
– Салют!
Оля-маленькая с удивлением уставилась на младшего братца:
– А ты зачем заявился? Тебе здесь куриным помётом намазано, что ли?
– Меня мамка прислала. Просила передать, чтобы вы завтра приходили к нам на обед. Сегодня после заутрени папку опять в полицию вызвали. Наверное, весь день там просидит. Завтра мы пельмени будем стряпать. Тусовка-ураган. Придёте?
– Конечно.
Пашка прислушался к мерным ударам, сопровождаемым натужным уханьем.
– Это у вас там, случайно, не Серёга Градобык дровишки рубит?
– Он самый.
– Пойду, поздоровкаюсь.
Пашка юркнул за угол. Витас вытащил свой мобильник и посмотрел на экранчик. Сигнала не было.
– Узнаю Междупопинск. У вас здесь даже мобила не ловит.
Оля-маленькая надула губы:
– Обижаешь? Горы же кругом. В Тюрлюке есть вышка сотовой связи. Рядом с ней мобильник более-менее работает. А на Кордоне стоит телефон-автомат. Куда ты собрался звонить?
– В Мухачинск. Матери нужно доложиться, что доехал нормально.
Витас вдруг подумал о том, что, оказывается, ему и звонить-то некому, кроме матери. Дожил. Совсем друзей не осталось. Раньше у него имелись друзья-не друзья, приятели-не приятели, что-то вроде единомышленников, с которыми он проводил время. Лёха и Димас. Парни работали на одного мелкого предпринимателя, копали могилы на кладбище. Конечно, это не было аттракционом неслыханной щедрости, но за честную цену Лёха и Димас вполне обеспечивали покойников последним пристанищем и обе стороны были довольны. Внезапно городские власти затеяли оптимизацию ритуальных услуг. Все кладбища областного центра было решено передать одной фирме. Её учредителем совершенно случайно оказалась жена градоначальника. Обиженный предприниматель выкопал пару обрезов, закопанных за ненадобностью в конце девяностых, и раздал парням. Вооружённые приветами из девяностых, те рьяно принялись защищать свои рабочие места и справедливость так, как они её понимали. В результате короткой перестрелки с конкурентами Лёха поймал четыре пули и был похоронен на том же кладбище, а Димасу ампутировали раздробленную ногу и отправили в колонию на десять лет. Поклявшись страшно отомстить за пацанов, предприниматель скрылся за границей.
Оля-маленькая предложила:
– Тогда, как пойдём гулять, поднимемся к вышке. Оттуда и позвонишь домой. Договорились?
Витас оглушительно чихнул, аж брызги полетели во все стороны.
– Ну, раз договорились, неси дрова. Градобык, наверно, уже достаточно наколол. Я быстренько протоплю избу и пойдём осматривать местные достопримечательности.
Раздавив сигарету, Витас потащился в сарай. Там Градобык, обнажившись по пояс, махал топором. Сверкающее лезвие с хрустом впивалось в деревянное полено и раскалывало его на две половинки. Пашка стоял, расставив ноги, на параллельных досках и отливал с утомлённо-меланхоличным видом. Витас загляделся на голый торс Градобыка, блестевший от пота. Казалось, тело лесоруба состояло из одних мышц, похожих на кусочки сыромятной кожи. Без сомнения, это великолепное тело могло не останавливаясь прошагать, пробежать на лыжах десятки километров или бесконечно долго копать землю и рубить дрова, совершенно не нуждаясь в отдыхе.
