Кейт Родс - Кладбище Кроссбоунз
Путь домой потребовал не более десяти минут, но отнял остатки сил. Мне хотелось одного: поскорее войти в квартиру и залечь в ванну. Однако, подойдя к двери, я услышала какой-то звук. Света на лестничной площадке не было. Перед моей дверью маячил чей-то силуэт. Я затаилась, готовая в любое мгновение броситься вниз по лестнице.
Глава 4
– Элис, это ты?
Лола. Ее голос я узнаю где и когда угодно. Он не изменился со школы. В нем слышалась знакомая хрипотца и возбуждение, словно она провела уик-энд в постели с самым красивым мужчиной мира. Я обняла ее и помогла закатить в прихожую огромный красный чемодан на колесиках. Рюкзак за плечами был набит так плотно, что буквально трещал по швам.
– Боже мой, Лола, что случилось?
– Я поведаю мою печальную сагу, когда мы выпьем вот это.
Она сунула мне две бутылки вина. Обычная схема. Раз в несколько месяцев Лола сваливается на меня как снег на голову с вещами и подарками. После двух бокалов божоле[14] она все еще грузила меня жалобами на своего домохозяина.
– Подонок, каких свет не видывал, – кипятилась она, накручивая на палец длинный локон рыжих волос. – Стоит на месяц задержать квартплату, и знаешь, что он заявляет?
– Догадываюсь.
– Будь со мной поласковей, и я готов скостить. Настоящий опереточный злодей. – Лола передернулась от отвращения. – Ему только черного плаща и накладных усов не хватает!
– А ты что?
– Ничего. Просто стала собирать вещи, чтобы поскорее сбежать оттуда. Один бог ведает, что бы он вытворил, останься я еще на минуту в этой квартире. – Подруга явно наслаждалась этим мини-спектаклем. Веснушчатое лицо раскраснелось, пальцы театрально взбивали буйную рыжую гриву.
– В этом месяце у меня сплошные прослушивания. Но мне так никто и не перезвонил.
– Можешь пока пожить в свободной комнате.
Ее зеленые глаза радостно вспыхнули:
– Правда? Можно? Пока я не подыщу себе другую квартиру.
– Конечно. Правда, ко мне каждый день заходит Уилл.
Выражение ее лица смягчилось.
– Как он?
– Не фонтан.
– По-прежнему обитает в своем микроавтобусе?
Я кивнула.
– А я все надеюсь, что переедет ко мне, но пока что он не выразил такого желания.
– Я хотела бы увидеть его, – просияла Лола. – Чтобы все было так, как раньше.
– Боюсь, прошлого уже не вернуть. – Я взяла ее руку и заставила посмотреть мне в глаза. – Ты должна это понять. Уилл теперь совершенно другой. Порой на него страшно смотреть.
– Страшно смотреть? – Она смерила меня недоверчивым взглядом. – Это как?
– Он весь нервный, дерганый. Шарахается от всего на свете. Вряд ли тебе захочется оказаться рядом с ним, когда он не в настроении.
Лола недоверчиво покачала головой.
– Помнишь нашу поездку на Крит? Девушки становились в очередь, чтобы потанцевать с ним. Уилл был просто прелесть. Не могу представить, что он стал другим.
– А я могу. Уж восемь лет как.
– Господи! Как время летит! – Наверное, что-то в выражении моего лица заставило ее переменить тему. – Скажи мне лучше, как у тебя дела с этим хирургом?
– Никак. Мы расстались.
– Ты шутишь! Это же самый завидный жених во всем Лондоне!
– Был, – печально улыбнулась я.
– В чем же причина на этот раз? Или ты придерживаешься своего любимого принципа: избавляйся от них в ту же секунду, как только заговорят о браке?
– Не знаю. Наверное, я злобная стерва и мужененавистница.
– Хочешь мое мнение? – улыбнулась Лола.
– Ну, давайте доктор, я готова к сеансу психоанализа.
– Ты слишком много работаешь. И встречаешься исключительно с серьезными мужчинами, разными там врачами, – произнесла подруга и взмахнула пустым бокалом. – Тебе нужно больше развлекаться.
– Это твой диагноз, я правильно поняла?
– Ходи почаще на вечеринки. Прописываю тебе больше танцев и алкоголя. – С этими словами Лола налила до краев оба бокала. – Я тебе рассказывала про режиссера?
И она пустилась в разглагольствования о каком-то американце, который, после того как она прошла у него кинопробу, бомбардирует ее телефонными звонками.
– Ресторан, уик-энды, фотосессии. Все, что пожелаешь. Но роли в своем гребаном фильме он мне все равно не дает.
– Тебе пора перестать быть неотразимой, Ло.
– Невозможно, дорогая. – Улыбка моей подруги сделалась еще шире. – Это у меня в генах.
Весь вечер она развлекала меня забавными историями, передразнивая акцент знакомых иностранцев, а их, надо сказать, немало. Когда я посмотрела на часы, оказалось, что уже поздно – два часа ночи. Мы даже не заметили, как уговорили две бутылки.
– Все, на сегодня с меня хватит, – сказала я с улыбкой. – Пора спать.
– Можешь разбудить меня утром? У меня в десять прослушивание в Хаммерсмите[15].
– Хорошо. И что за роль?
– Служанка Офелии, – забавно сморщив носик, ответила Лола. – Нищим выбирать не приходится.
* * *Утром она так и не встала. На мой голос не реагировала. Напоминая кошку экзотической породы, она лежала, свернувшись калачиком, посреди кровати. Лола уже колонизировала спальню. Возле стены возникла радуга туфель на шпильке. На стул брошена ярко-зеленая кожаная куртка.
Я завела будильник на восемь часов и поставила возле ее подушки. Голова все еще гудела от ночной попойки. Пришлось ограничить завтрак таблеткой нурофена и стаканом апельсинового сока. Затем вместе с велосипедом я спустилась по лестнице и вышла на улицу.
Этим утром я покатила в больницу другим маршрутом – через квартал зданий в георгианском стиле и площадку, на которой когда-то стоял старый больничный корпус.
Мысленно адресовала Бернсу проклятие. Этот толстый поганец поручил мне нечто такое, о чем я наверняка с содроганием буду думать весь день. Морг был спрятан за патолого-анатомическим отделением. Жалюзи на окнах опущены, молчаливо охраняя секреты. Я сунула пропуск в считывающее устройство турникета и вошла в фойе.
В больнице, где я работаю, два морга. Первый для тех, кто умер естественной смертью. Их тела хранятся неделю-две в холоде, при температуре два-четыре градуса по Цельсию. Затем родственники забирают их для погребения или кремации. Второй – это, по сути, морозильник, где поддерживается исключительно минусовая температура, что-то между пятнадцатью и двадцатью пятью. Здесь трупы хранятся долгие месяцы или даже годы, давая возможность провести судебно-медицинскую экспертизу. Неопознанные тела лежат до тех пор, пока не будет установлена их личность. Католики наверняка назвали бы это заведение ледяной разновидностью чистилища.
Я вошла в помещение и, отыскав глазами табличку со вчерашней датой, заставила себя потянуть за ручку морозильного ящика. Мертвые тела выводят меня из душевного равновесия. Это одна из причин, почему я предпочла общей врачебной практике психотерапию. У меня не было ни малейшего желания ехать среди ночи на экстренный вызов, чтобы констатировать летальный исход, утешать родственников и ставить печать на справку о смерти.
Вздохнув поглубже, я расстегнула молнию на серебристом мешке. В ноздри тотчас ударило облачко конденсата и горький запах формальдегида. На вид мертвой девушке было лет семнадцать, может, даже меньше. Лицо гладкое, без единой морщинки. Волосы светлые, обесцвеченные, но темные у корней. Худющая до такой степени, что можно пересчитать ребра. Не нужно быть патологоанатомом, чтобы понять, как она умерла. Перерезано горло. Рана такой глубины, что в просвет виднелась разодранная трахея и гортань.
Я пару секунд смотрела на серый резиновый пол морга, опасаясь, что меня вот-вот вырвет. На коже убитой, на груди и боках виднелись сотни небольших, но глубоких порезов в виде крестиков. Они обнаружились даже на внутренней поверхности бедер. Оставалось лишь уповать на то, что их нанесли, когда несчастная была уже мертва. Я посмотрела на ее руку и вспомнила, какой маленькой та мне показалась, когда лежала на тротуаре. Кончики пальцев заляпаны кровью, ногти сломаны, будто она несколько дней подряд пыталась процарапать кирпичную стену и вырваться на свободу. На ее плече я заметила татуировку, простую как детский рисунок: бабочка с крошечным сердечком в центре каждого крылышка.
Спустя минуту я задвинула ящик обратно. «Девушка с кладбища Кроссбоунз», значилось на нем. Что я могла для нее сделать? Ей, с ее смертельными ранами, еще какое-то время придется пролежать в морозилке.
Остальная часть утра прошла как обычно: прием пациентов, телефонные звонки, работа с бумагами. Во второй половине дня работы заметно прибавилось. В мою группу по управлению гневом пришло одиннадцать человек. Я с первого взгляда определила, кто пришел в нее сам, а кто под давлением обстоятельств, не имея иного выбора, потому что этого потребовал социальный работник или инспектор надзорной службы. Мы прошли через обычные этапы: доверься людям, прежде чем проблема станет неконтролируемой, следи за дыханием, досчитай до десяти, а потом уходи от конфликта. Во время первого упражнения мужчина средних лет вскочил на ноги, его лицо окрасилось в цвет вареного рака.
