Джонатан Келлерман - Ледяное сердце
— Послушай, перед нашим первым совместным выходом в город я три раза менял сорочку.
Элисон внимательно посмотрела на меня. Я коснулся ее подбородка и приподнял ей голову. Она отстранила мою руку.
— Говоришь то, что нужно, — заметила Элисон. — С такими людьми, как мы, никогда не знаешь, не результат ли это профессиональной подготовки.
— Риск, связанный с характером работы.
Она обняла меня и крепко поцеловала. Язык у нее был гибкий и подвижный. Я крепко обнял Элисон, погладил по лицу, шее и спине, попытался опустить руку еще ниже, и, почувствовав, что она не сопротивляется, обхватил ее бедра. Элисон перевела мою правую руку вперед и зажала ее между ног. Я исследовал степень накала ее чувств, а она сделала какое-то движение ногами, явно свидетельствовавшие о ее намерениях. Подняв черное платье, я стянул с Элисон трусики, и она раздвинула ноги. Я целовал ее, щекотал. Одной рукой она крепко держала меня за волосы. Другой нащупывала мою застежку-«молнию». Наконец она нашла то, что нужно, мы повалились на пол гостиной, и я вошел в нее. Элисон крепко держала меня, и мы двигались вместе так, словно занимались этим всю жизнь.
— Я пустилась во все тяжкие, — проговорила она, целуя мое лицо. — И с тобой — это вовсе не результат профессиональной подготовки.
Эмоции появились позднее. После того как мы поспали, съели то, что осталось, подкрепили наши обезвоженные тела несколькими глотками воды и уже ехали на север по шоссе вдоль побережья океана. Мы взяли «ягуар» Элисон с откидным верхом. Я сидел за рулем, а Элисон растянулась на сиденье для пассажиров, завернувшись в большой ирландский свитер. Ветер развевал волосы как знамя.
Одну руку она положила мне на колено. Прекрасные пальцы, длинные и заостренные. Гладкие и мягкие.
Никаких царапин. Робин, хотя и большая мастерица, время от времени ранила свои руки.
Я прибавил газу и мчался между черным океаном и серыми склонами холмов, путеводными звездами дальнейших приключений. Кожа головы, там, где Элисон держала меня за волосы, все еще побаливала, а та часть лба, с которой она слизывала мой пот, подергивалась, словно к ней подвели электрический ток.
Я поехал еще быстрее, а Элисон погладила меня по колену, отчего мое тело снова напряглось.
Женщина чудная, женщина сладострастная.
Быстроходная машина, великолепная калифорнийская ночь. превосходно!
Но радость идиота слабела под натиском сомнений… какой-то мысли, которую я все время гнал от себя.
Это больше, чем глупость. Робин с Тимом. А я теперь с Элисон. Все изменилось, и перемена была к лучшему. Так?
5
Прошло сто часов с тех пор, как пролилась кровь Беби-Боя в проходе между домами, а работа Петры все еще не принесла никаких результатов. Неприятный, липкий привкус бесплодных усилий преследовал ее. Она чувствовала: каждое новое направление расследования снова заводит ее в тупик, но других дел не брала. Снижение количества преступлений — предмет гордости ее управления — было результатом хорошей укомплектованности личным составом. Пройдет еще много времени, прежде чем настанет очередь Петры начинать новое расследование.
Она перечитывала следственное дело до боли в голове. Спрашивала коллег, нет ли у них идей. Молодой сыщик низшей, первой, категории по имени Арбогаст посоветовал ей послушать музыку в исполнении Боя.
Петра купила несколько компакт-дисков и целое утро слушала хриплый голос Беби-Боя и бренчание его гитары.
— В поисках ключа?
— Нет, — ответил Арбогаст. — Потому что он выводил из душевного равновесия.
— Этот парень был трахнутым гением, — заметил другой детектив, пожилой Краусс. Петра никогда не подумала бы, что он поклонник музыки в стиле блюз. Но потом она поняла, что Краусс примерно одного возраста с Беби-Боем и, возможно, вырос под его музыку.
Умер гений, а наиболее влиятельная пресса не проявила к этому никакого интереса. Не звонили даже из «Тайме», несмотря на всегда положительные обзоры музыки Беби-Боя, которые встречала Петра, пробегая по Всемирной паутине. Она оставила сообщение музыковеду газеты в робкой надежде на то, что какой-нибудь штрих в биографии Беби-Боя подскажет ей новое направление расследования. Но этот придурок так и не позвонил.
Петре докучала небольшая группа самозваных «рок-журналистов», ребят с молодо звучащими голосами, утверждавших, что они представляют такие издания, как «Звон гитары», «Мир гитары» и «Гитара двадцать первого века». Всем хотелось знать подробности убийства для некрологов. Никто из них ничего не мог сказать о Ли, помимо хвалебных отзывов об его игре. Часто повторялось слово «фразировка». Этим термином пользовался Алекс. И Петра поняла: он означает то, как музыкант взаимно Располагает ноты и ритм.
Ее собственная фразировка в этом деле была отвратительной.
«Рок-журналисты» сразу же теряли интерес, стоило Петре перейти от ответов на их вопросы к вопросам, обращенным к ним. Исключение составил один парень, требовавший от нее подробностей. Это был Юрий Драммонд, издатель местного журнала под названием «Желобковая крыса»note 1, в котором в прошлом году был напечатан краткий биографический очерк о Беби-Бое.
Драммонд сразу настроил Петру против себя тем, что назвал ее по имени, и продолжал укреплять неприязнь, нагло домогаясь деталей сугубо судебного характера. «Сколько ножевых ранений?» «Какое точно количество крови было потеряно?» Любопытство парня внушало отвращение, а гнусавый голос выдавал в нем подростка с серьезными гормональными проблемами. Петра заподозрила, что это, возможно, телефонный хулиган. Но когда он спросил, не было ли каких-нибудь закорючек на стене, огораживающей проезд, она напряглась.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Ну, знаете, — ответил Драммонд, — что-то вроде убийств Мэнсона… Хелтер Скелтер.
— Зачем сопоставлять убийство мистера Ли с убийствами Мэнсона?
— Не знаю, я просто подумал…
— Вы что-нибудь слышали об убийстве мистера Ли, мистер Драммонд?
— Нет. — Голос Драммонда стал на тон выше. — Где я мог слышать?
— Когда вы брали интервью у мистера Ли?
— Нет-нет, я не был с ним знаком.
— По вашим словам, вы опубликовали его краткий биографический очерк.
— Точно. В этом все и дело?
— То есть?
— «Желобковая крыса» исследует психобиологическую суть социального фактора искусства вообще и музыки в частности, а не культ личности.
— Психобиологическая суть социального фактора, — повторила Петра.
— Попросту говоря, — снисходительно продолжил Драммонд, — нас не интересует, кто кого трахает, а лишь то, что от них остается в искусстве.
— Отсюда и название вашего журнала? — Молчание. — У вас есть данные о том, кого трахал Беби-Бой Ли?
— Вы хотите сказать, что в этом деле существует сексуальная сторона?
— Мистер Драммонд, о чем в основном шла речь в очерке?
— О музыке, — произнес нахал, оставив висеть в воздухе несказанное «разумеется».
— Фразировка Беби-Боя, — добавила Петра.
— О пути Беби-Боя, о состоянии ума, в которое он приводил себя, чтобы сочинить те звуки, которые сочинял.
— Вам не казалось, что разговор с ним помог бы вам в этом? — нажимала Петра, сама удивляясь тому, что тратит время на беседу с этим неудачником. Впрочем, ответ был известен — больше в ее распоряжении ничего не было.
— Нет, — ответил Драммонд.
— Беби-Бой отказывался давать вам интервью?
— Нет. Мы его никогда не просили об этом. Так скажите мне, о каком ноже идет речь…
— Каким же путем шел Беби-Бой?
— Путем боли, — ответил Драммонд. — Вот почему его убийство так… соответствует ему. Так вы скажете мне, как это произошло?
— Вам нужны кровавые детали?
— Именно так.
— У вас есть какие-нибудь подозрения относительно того, кто его убил?
— Откуда им взяться? Послушайте, вы должны помочь нам. Публика имеет право знать, а мы — лучшие распространители информации.
— Это почему же, мистер Драммонд?
— Потому что мы понимали его. Они были… Эти детали… Кровавыми?
— Вы были в клубе «Змеючник» субботним вечером? —Нет.
— Не настолько большой поклонник?
— Я был в «Виски». Это витрина для нескольких новых джаз-бандов Алло, что вы сказали? — Голос Драммонда стал еще выше, и теперь он говорил как двенадцатилетний мальчишка. Петра представила себе покрытое юношескими угрями чучело в грязной комнате. Что-то вроде пресмыкающегося. Располагая большим количеством времени, оно будет звонить в супермаркет и, сжимая в потной руке телефонную трубку, произносить: «Извините, у вас есть свиные ножки?» — «Да, есть». — «Тогда надевайте ботинки, и никто этого не заметит, ха, ха, ха». Если бы я знал, что там произойдет, я был бы там. Это точно.
— Почему же?
— Чтобы посмотреть его последнее представление. Как это называется? Лебединая песнь?
— Вас Юрий зовут? Это что — русское имя? Драммонд повесил трубку.
