Родриго Кортес - Пациентка
Женщин как подменили, и теперь они целыми часами, неделями, месяцами обсуждали кинофильмы, ели попеременно изготовляемые торты и даже думать не хотели ни о чем, кроме сплетен о двух самых важных вещах на свете: размерах пенисов мужской части клана Кеннеди и размерах будущих пенсий своих еще нестарых супругов.
Нет, Нэнси так просто не сдалась и все-таки попыталась вернуть своему клубу утраченные задор и неукротимость, но тут же натолкнулась на такой мощный отпор, что опешила. Попыталась выяснить, что происходит, и довольно скоро во всем разобралась.
Теперь всем заправляла жена мэра Сьюзен Тревис, единственная дама, которую приняли в клуб вопреки уставу, — кто-кто, а уж ее-то благоверный никогда и никакого отношения к полиции не имел. Но — вот надо же! — прошло совсем немного времени, и теперь перечить ее представлениям о правилах светской жизни не смел никто.
— Не лезь на рожон, Нэнси, — пыхтя контрабандной кубинской сигарой, прямо сказала ей Маргарет, жена Бергмана. — Этих стерв уже не переделать.
Нэнси задумалась… и согласилась.
Она вообще была склонна соглашаться с этой почти квадратной, морщинистой, как шея черепахи, и коричневой от вечного загара женщиной. Бог весть каким чудом это произошло, но Маргарет, уже, мягко говоря, немолодая дама, сумела не только увести матерого шефа полиции Теодора Бергмана из прежней семьи, но и сделать его счастливым.
Бергману это стоило о-очень много попорченной крови — и в Хьюстон его вызывали, и даже сместить хотели. Маленький насквозь протестантский городок блуда не терпел, а уж на страже семьи стоял, как часовой у знамени полка, — не прошмыгнуть. И тем не менее, прошло время, страсти помалу улеглись, и теперь всякий желающий мог видеть эту неприлично удовлетворенную друг другом пару гуляющей в городском парке под ручку — каждое воскресенье.
— Ма-а, — подошел к Нэнси ее старшенький — Рональд, и она вздрогнула и вынырнула из воспоминаний.
— Значит, так, Ронни, — опережая все, что он мог бы ей сказать, заторопилась Нэнси, — я иду в клуб, а ты делаешь уроки и только потом уже идешь гулять.
Она заранее знала, что сейчас произойдет.
«Ну ма-ам… — сразу же заканючит Рональд. — Мы с ребятами уже договори-ились».
«Никаких „договорились“! — жестко осадит его Нэнси. — И Энни поможешь уроки сделать».
«Вот всегда так…» — обреченно пробурчит Ронни, и она, как всегда, подумает, что еще немного, всего-то годик-другой, и Рональд повзрослеет достаточно, чтобы настаивать на своем.
Но пока он молчал.
— Ты слышал, что я тебе сказала? — напомнила о себе Нэнси.
Рональд убито кивнул.
— Что еще за фокусы? — не поняла Нэнси. — Ты со всем согласен?
— Сказал «сделаю», значит, сделаю, — буркнул Ронни и бочком-бочком двинулся в свою комнату.
Нэнси насторожилась и тут же утешила себя тем, что это ненадолго — максимум на пару дней. А затем у Рональда снова возникнут проблемы — и с ней, и с отцом. Такой уж возраст…
Она проводила сына взглядом, быстренько напудрилась, надела свой самый непристойный — брючный — костюм и, представив, какой шок он вызовет у чопорных «подруг», когда она появится в женском клубе, улыбнулась. Это было пусть и небольшое, но удовольствие. Немного подумала и, весело рассмеявшись, сунула в сумочку, украденную в супермаркете, баночку икры. Накормить жен полицейских ворованным — в этом был какой-то особый шик!
* * *Денег у Салли не было совсем — получить расчет в Хьюстоне он так и не успел, но времени на сожаления не тратил. Целые сутки он объезжал, а когда закончился бензин, обходил город пешком, отмечая и занося в цепкую избирательную память все, что находил достойным для будущих сладостных трудов.
Собственно уже первым вечером он обозначил на карте греха главное: все восемь перекрестков, у которых в призывных заученных позах стояли раскрашенные, как папуасы, грудастые жрицы порока. И тем же вечером со сладостной тревогой на сердце Салли отметил, что сигареты здесь продают на каждом углу, спиртное — в каждом квартале, а наркотики — чуть ли не в каждом районе.
Он знал, что это не главное, но также он знал, что где одно, там и второе, а падение души в ад порой начинается с самой первой сигареты.
Впрочем, и помимо сигарет и наркотиков в городе хватало проблем. Салли заглядывал в юные, но уже порочные глаза игриво хохочущих, до предела распущенных школьниц, окидывал ревнивыми взглядами статные фигуры разодетых, словно клоуны, парней, часами слушал, как сплетничают о всяких мерзостях зрелые матроны, наблюдал, как просаживают в барах здоровье и стыд еще крепкие, но уже морщинистые, с потухшими взглядами мужчины, и его сердце переполняла скорбь и ярость. Тихий, почти библейский городок стремительно катился в пропасть бездуховности. И через выделенные себе для знакомства сутки Салли твердо знал, что он здесь надолго, возможно, до самого конца, какой ожидает его в конце тернистого пути борьбы с пороком.
Он отыскал самое удобное для наблюдения место — маленькую автозаправку на въезде в город, переговорил с хозяином — плотным, потным, лысым, словно дамское колено, и деятельным, как целое полчище коммивояжеров, итальянцем, продемонстрировал ему все свои умения и спустя полчаса был принят.
— Спать можешь здесь, — милостиво разрешил итальянец. — Расчет, как у всех, — один раз в неделю, по пятницам. Смена двенадцать часов — с шести до шести. Делать будешь все, что скажу. А о страховке и прочей ерунде забудь; я не благотворительный фонд.
Салли охотно кивнул. Ему и не нужна была страховка, — кто-кто, а уж Салли знал, что господь сам позаботится о своем покорном рабе.
— Если буду работать много и хорошо, отгулы брать можно? — смиренно поинтересовался он.
Итальянец окинул его испытующим взором.
— Сначала покажи, на что ты способен.
Салли улыбнулся. Он был способен на многое.
* * *На этот раз клубный пятничный торт испекла Сьюзен, и был он такой же белый, невыносимо сладкий, рыхлый и сырой, как и она сама. Однако и поставленная на стол баночка икры оказалась очень кстати. Дамы для виду пожурили Нэнси за расточительность, а затем восторженно защебетали и принялись делать бутерброды.
— Слышали про этого психа Тальбота?
— А что с ним?
— Снова из больницы выпустили. Представляете?
— Да ты что?!
Нэнси криво усмехнулась и, помогая делать бутерброды из ворованной икры, сокрушенно покачала головой. Тальбот был известный в городе эксгибиционист. Примерно один раз в полгода его со скандалом водворяли в хьюстонскую психиатрическую клинику, но проходило время, и он снова объявлялся в городе. Недели на две затаивался, но долго выдержать не мог и однажды появлялся в городском парке или даже в центральном супермаркете со спущенными штанами и сверкающими от возбуждения глазами.
Нет, сам он по себе был, кажется, не опасен, но дети… Нэнси вспомнила, как Джимми задерживал Тальбота на детской игровой площадке. Спасаясь от копов, безумец окончательно потерял штаны, отчего пришел почти в экстаз, и, тряся гениталиями, помчался вдоль каруселей, лошадок и песочниц, распугивая молоденьких нянек и приводя в полный ступор недоуменно вытаращивших глаза детишек.
— Твой Джимми тебе не рассказывал?
— Что? — развернулась Нэнси. — А-а… пока нет. А что?
— Они его вчера в пришкольном парке задержали — стоял под окнами. А к вечеру выпустили под залог.
Нэнси прикусила губу.
— Лишь бы он дальше этого не пошел…
Она знала эту историю, как никто другой. После того как Тальбот получил наследство своей тетушки, он ощутил себя состоятельным человеком и теперь чуть что оставлял суду залог и принимался за старое. Но дело даже не в этом. За те тринадцать лет, что она прожила в этом городе, Тальбот прошел несколько стадий. Сначала объектом его интереса были исключительно старушки, затем он как-то исподволь перешел на обычных зрелых женщин, затем была эта детская площадка, а что будет завтра, похоже, не мог бы сказать даже его лечащий врач.
— Поймать да и отрезать, — пошутил кто-то, и жены копов засмеялись и переключились на обсуждение новой сети итальянских аптек «Маньяни Фармацевтик».
— Нэнси, — тихонько подозвала ее Маргарет и показала на ряд кресел во дворике. — Идем, поболтаешь со старухой…
Нэнси пораженно замерла. Каким-то образом жена Бергмана всегда знала, что нужна человеку. Всегда!
Она сполоснула и вытерла салфеткой руки и торопливо побрела вслед за Маргарет. Присела, приготовилась вывалить на подругу все, что наболело, как та властно подняла руку.
— Подожди. Тебе твой Ронни еще ничего не говорил?
— Ронни? — удивилась Нэнси. — Не-ет… А что он должен был сказать?
Маргарет вздохнула.
— Значит, он тебе не сказал…
