Харлан Кобен - Ловушка
Уэнди поднялась — шатко, оцепенело.
— Ты хотя бы боролся за меня?
— Борюсь я, когда есть шанс победить, а иначе какой смысл?
Она подождала. Вик изобразил бурную деятельность, затем, не поднимая глаз, спросил:
— Ждешь трогательного прощания?
— Нет, — ответила Уэнди. Потом добавила: — Почти.
— На встречу с Мерсером пойдешь?
— Да.
— Помни о мерах предосторожности.
Уэнди вымученно улыбнулась:
— Надо же — прямо как мама сказала, когда я пошла в колледж.
— Насколько мне известно, ты ее не послушала.
— Верно.
— Раз ты тут не работаешь и нам уже никто, официально советую держаться подальше от Дэна Мерсера.
— А неофициально?
— Найдешь способ его прищучить — что ж, на прежнее место героев брать проще, чем неудачников.
Дома ударила тишина, однако это еще ничего не значило. В свое время родители Уэнди по музыке, которая ревела в ее бумбоксе, понимали: дочь у себя в комнате. Нынешние дети носят на голове наушники, либо втыкают «капельки» или как они там еще называются и ходят с ними круглые сутки семь дней в неделю. Поэтому она не сомневалась: сын — за компьютером, слуховые каналы плотно закупорены; дом вспыхнет — не обратит внимания.
И все же крикнула во весь голос:
— Чарли!
Тот не ответил. Как не отвечал уже года три.
Она налила себе гранатовой водки с долькой лайма и упала в потертое кресло. Любимое место Джона. Да, идею оставить этот предмет и выпивать в нем после работы, наверное, назвали бы жутковатой, однако Уэнди находила здесь нелегкое, но утешение.
Раньше мучили мысли: где с ее-то зарплатой взять чертовы деньги на колледж сыну? Теперь проблема исчезла: нигде. Она сделала глоток, посмотрела в окно и задумалась, как быть дальше. На работу сейчас никого не брали, тем более, как тактично заметил Вик, неликвидный товар. Попробовала представить, чем еще могла бы заняться, но быстро поняла: других хорошо продаваемых навыков у нее нет. Небрежная, неорганизованная, вспыльчивая Уэнди не была командным игроком, а в своей характеристике с работы обнаружила бы: «Не умеет работать в команде и налаживать контакт с коллегами». Для журналиста, ведущего расследования, — отличное качество. Почти для всех других профессий — нет.
Среди почты она увидела третье письмо от Арианы Насбро и тут же ощутила резь в животе. Затряслись руки. Конверт не стоило даже открывать — два месяца назад Уэнди прочла первое послание, и ее чуть не стошнило. Двумя пальцами, словно от него смердело (а если подумать, то так и было), она отнесла письмо на кухню и сунула на дно мусорного ведра.
Слава Богу, Чарли никогда не разбирал почту, хотя кто такая Ариана Насбро, конечно, знал. Двенадцать лет назад эта женщина убила его отца.
Уэнди поднялась наверх, постучала в дверь к сыну — тот, само собой, не ответил — и заглянула внутрь.
Чарли недовольно стащил с головы наушники:
— Чего?
— Домашнюю работу сделал?
— Почти начал.
Он заметил сердитый взгляд и поспешил улыбнуться. От этой улыбки — совсем как у отца — ей всякий раз делалось больно. Уэнди уже хотела насесть на сына: почему сразу не сделал работу, — но, если подумать, какой смысл? Ни к чему размениваться на пустяки, когда время их общей жизни стремительно тает. Совсем скоро она будет одна.
— Покормил Джерси?
— А-а…
Уэнди закатила глаза.
— Ладно, я сама.
— Мам?
— Что?
— Еду из «Бамбукового домика» привезла?
Ужин. Совсем забыла.
Сын тоже закатил глаза, передразнивая мать.
— Не выделывайся. — Она думала рассказать ему плохие новости не сразу, подождать удобного случая, но неожиданно для себя сообщила: — А меня уволили.
Чарли ничего не сказал — просто посмотрел.
— Слышишь?
— Да. Хреново.
— Угу.
— Хочешь, заберу заказ из «Домика»?
— Забери.
— Только платишь все равно ты, идет?
— Да, заплачу, пока могу. Уж как-нибудь.
ГЛАВА 4
Марша и Тэд Макуэйд подошли к залу средней школы Касселтона ровно в шесть. Для них не нашлось бы слов точнее, чем избитые «жизнь продолжается», а тем вечером, хотя с исчезновения Хейли прошло девяносто три дня, давали премьеру школьной постановки «Отверженных», где их вторая дочь, Патрисия, играла четвертую прохожую, шестую студентку и — за роль сражались — вторую проститутку. Узнав об этом, Тэд — еще в той жизни, до пропажи Хейли — немедленно начал шутить о том, с какой гордостью расскажет друзьям, что его четырнадцатилетняя дочь станет проституткой номер два. Но это было давно — в другом мире, в другое время, с другими людьми.
Когда они вошли, в зале зашептались. Никто не знал, как себя вести. Марша заметила неловкость.
— Пойду попью.
— А я займу места, — кивнул Тэд.
Она вышла в коридор, ненадолго задержалась у фонтанчика, затем свернула налево. Неподалеку уборщик тер шваброй пол — он был в наушниках, покачивал головой под ему одному слышную музыку и даже если заметил Маршу, то виду не подал.
Поднялась на третий этаж. Лампы здесь горели слабее. Эхо шагов разносилось в тишине здания, которое днем переполняли жизнь и энергия. Нет места более нереального, пустого и пустынного, чем школьный коридор вечером.
Марша оглянулась, никого не увидела и торопливо зашагала к своей цели.
Средняя касселтонская была большой школой: почти две тысячи детей четырех лет обучения. Поначалу цельное четырехэтажное здание, как и большинство подобных в городах с постоянно растущим населением, в итоге превратилось в собрание пристроек. Приращения к некогда красивым кирпичным стенам показывали, что директоров больше волновала практичность, чем красота; архитектурный винегрет из кубиков, «Лего» и игрушечных бревнышек будто построил ребенок.
Прошлым вечером в жуткой тишине дома Макуэйдов Тэд, ее чудесный муж, рассмеялся — рассмеялся по-настоящему впервые за девяносто три дня. Голос прозвучал кощунственно. Тэд немедленно себя оборвал — хохот стал всхлипом. Марша хотела помочь, как-то успокоить измученного и любимого человека, но просто не сумела.
Дети — Патрисия и Райан — внешне справлялись неплохо; в таком возрасте ко всему приспосабливаешься легче. Она пробовала думать лишь о них, отдавать им все свое тепло, все внимание, однако тоже не сумела. Кто-то решил бы: ей слишком больно. Но дело было не только в этом. Марша забросила детей, потому что ее единственной заботой, исключительной целью оставалась Хейли и желание вернуть девочку, а там наверстала бы и с Патрисией, и с Райаном.
Родная сестра Марши, Мэрили из городка Грейт-Нек, известная любительница давать советы, однажды набралась наглости заявить: «Займись мужем и детьми, и хватит упиваться своим горем». Услышав «упиваться», Марша очень захотела влепить ей пощечину и тоже дать совет думать лучше о своей семейке — о сыне Греге, который принимает наркотики, о муже Хэле, который, говорят, похаживает налево — и заткнуть пасть. Она хотела сказать: «Патрисия и Райан переживут, а вообще знаешь что, Мэрили? Им станет легче не от того, что мать правильно подготовит Райану сачок для лакросса или подберет для костюма Патрисии нужный оттенок серого. Нет, прийти в себя им поможет только возвращение сестры. Лишь когда та будет дома — и ни минутой раньше, — у всей семьи появится шанс спокойно жить дальше».
Горькая правда была в том, что Марша не разыскивала Хейли дни напролет. Она пыталась, но страшное изнеможение постоянно брало над ней верх. По утрам не возникало желания вставать с постели, руки и ноги наливались свинцом. Даже сейчас это странное паломничество по коридору стоило больших усилий.
Девяносто три дня.
Шкафчик Хейли виднелся издалека. Вскоре после ее исчезновения друзья начали украшать железную дверцу — так у обочин дорог, где кто-то погиб, устраивают алтари; все залепили фотографиями, засохшими цветами, крестиками и записками «Возвращайся, Хейли!», «Нам тебя не хватает», «Ждем», «Мы тебя любим».
Марша встала у шкафчика, оглядела его, протянула руку, тронула кодовый замок и подумала, сколько раз так же протягивала руку Хейли, доставала книги, закидывала на дно свой рюкзачок, вешала пальто, болтая при этом с подружкой о лакроссе или о мальчике, в которого влюбилась.
Марша повернула голову на шум и увидела, как из своего кабинета выходит директор Пит Зекер, а с ним еще несколько человек — по-видимому, родители школьников. Впрочем, никого из них она не знала. Все молчали. Пит протянул ладонь, но руку ему никто не пожал — вместо этого незнакомцы торопливо зашагали к лестнице; он проводил их взглядом, покачал головой и тут заметил Маршу.
— Марша?
— Привет.
Пит Зекер был хорошим директором — на удивление открытым к общению, готовым нарушать правила и мотать нервы учителям, если видел в том пользу для учеников. Он вырос здесь же, в Касселтоне, ходил в эту самую школу, а с получением нынешней должности сбылась мечта всей его жизни.
