Рут Ренделл - Подружка невесты
Увидев на днях машину Арнэма, Филипп наконец понял, какой неприятной встречи избежал. Этот человек был дома, скорее всего, он прожил там несколько месяцев, а потом переехал и не дал Кристин номер телефона. Он бросил ее, или, как сказали бы люди старшего поколения, порвал с ней. Вечера уже были светлые, и в окно Филипп видел сад, поилку для птиц и забетонированный участок земли, где когда-то стояла Флора. Он вспоминал, как мать хотела подарить статую Арнэму.
Кристин вошла в комнату с тарелками картошки с фасолью. Вода из стаканов, полных до краев, расплескалась на поднос. Филипп быстро забрал его. Мать делала все что могла. Но удавалось ей — да, это ужасный упрек — только то, что связано с чувствами. Любить мужчину, создавать в доме атмосферу счастья и благополучия Кристин умела, в ней это было от природы. Но ничего не поделать с тем, что ее дорого содержать, что она много тратит, что она вообще человек, который, работая, имеет меньше денег, чем когда ничем не занимается.
Они сидели перед телевизором, это на время избавило их от необходимости разговаривать. Было еще только семь часов. Филипп тупо смотрел на экран, где скакала танцовщица в перьях и в платье из люрекса. Филипп заметил, что мать, с подносом на коленях, украдкой открыла «Брайдз», журнал для невест, и с тоской рассматривает нелепые фотографии девушек в белых атласных кринолинах. Даже Фи ничего такого не хотела, она уже смирилась с тем, что на свадьбе будет в платье, сшитом портнихой, и с тем, что поставщики провизии называли «шведский стол». Расходы было решено поделить, но даже в этом случае… А Кристин до сих пор грезила о свадебном платье за тысячу фунтов, банкете и дискотеке.
Она смотрела на сына. Филипп вдруг понял, что ни разу за все свои двадцать два года не видел мать сердитой. Когда Кристин понимала, что собеседник вот-вот устроит скандал, ее лицо вытягивалось, прямо как сейчас, в глазах появлялся страх, а губы расплывались в мягкой улыбке, полной надежды.
— Какой смысл хранить эту открытку? — Филипп решил пойти окольным путем, спрашивая о том, о чем ему спрашивать не хотелось, тем более, что ответ на свой вопрос он знал.
Кристин покраснела и отвела взгляд:
— Если хочешь, можешь ее убрать.
Объяснила бы Кристин сыну, почему так наивно еще надеялась на что-то, если бы в этот самый момент не вошла Фи? Фи не вошла — ворвалась в комнату, как ураган, хлопнув сначала входной дверью, а потом дверью в гостиной. Она посмотрела на подносы, сделала звук погромче, а потом выключила телевизор, опустилась в кресло и раскинула руки.
— Ты что-нибудь ела, дорогая? — спросила Кристин.
Скажи Фи, что нет, мать все равно не сделала бы даже бутерброда. Она, как обычно, просто поинтересовалась, а Фи, как почти всегда, в ответ лишь кивнула головой.
— Не понимаю, почему люди не держат слова и ничего не делают. Почему они не выполняют своих обещаний? Представляете, Стефани еще даже не начала шить себе платье, а ведь она еще должна шить для Сенты.
— А почему Сента не может сама? — спросил Филипп, хотя его не очень-то интересовало, чем занимаются будущие подружки невесты на свадьбе сестры.
— Знал бы ты Сенту — не спрашивал бы. На самом деле, забавно посмотреть на нее за шитьем.
— Она двоюродная сестра Дарена?
Фи кивнула, но казалось, что расспросы ее раздражают. Потом она усмехнулась, сморщив нос, и посмотрела на брата заговорщицки. Внезапно Филипп осознал, как боится скорого расставания с сестрой. После свадьбы, до которой осталось всего три недели, она уедет и больше никогда не вернется. От Черил проку никакого: ее никогда нет дома. Ответственность за мать останется на нем одном, и где гарантии, что такое положение вещей когда-нибудь изменится и он когда-нибудь будет свободен?
Филипп по-прежнему иногда видел машину Арнэма, припаркованную в метре от обвитой плющом глухой стены. Он, возможно как и Кристин, когда-то верил (или наполовину верил), что Арнэм так и не вернулся из командировки, остался в Америке по какой-то необъяснимой причине. Или заболел. Лежал в больнице несколько месяцев и не мог ни с кем связаться. Или даже умер. Филипп вскочил с дивана и сказал, что погуляет с Харди не как обычно — вокруг дома, — а чуть дальше. Фи пойдет? Вечер был приятный, мягкий, очень теплый для апреля.
Они шли по тротуару вдоль изгородей небольших, квадратных садиков. На газонах пробивалась трава, на деревьях раскрывались почки. Паутина улиц простиралась на полмили в эту сторону и на полмили в другую, а затем вливалась в район Виктории. На одном из перекрестков, ожидая, пока Харди, предварительно обнюхав и изучив все заборы, не поднимет с гордостью заднюю лапу напротив одного из столбов, Филипп заговорил об Арнэме. Он сказал, что видел сегодня его машину, а потому уверен: Арнэм просто бросил мать, которая стала ему безразлична.
— Он и впрямь должен вернуть Флору, — неожиданно произнесла Фи.
— Флору?
— А ты не считаешь, что должен? Возвращают же кольца или письма после разрыва. — Фи зачитывалась любовными романами. Раз уж выходишь замуж за Дарена, такой надо и быть, думал иногда Филипп. — Это ведь ценная вещь, а не пластиковый гном, которых ставят в садах. Если он не хочет видеться с мамой, он должен прислать статую.
Эта мысль казалась Филиппу смешной. Лучше бы мать тогда не поддалась порыву и не делала бы Арнэму этот совершенно неуместный подарок. Пока брат и сестра переходили улицу, Харди послушно следовал за ними, но, оказавшись на противоположной стороне, побежал вперед, весело виляя хвостом. Как странно, подумал Филипп, что даже такие близкие люди, как он и Фи, все видят в разном свете. Самым обидным он считал то, что Арнэм поощрял любовь Кристин, а потом бросил ее. Но Фи его удивила: оказалось, что их взгляды на самом деле очень схожи.
— Она думала, с самого начала думала, что он женится на ней, — сказала Фи, — не догадываешься почему? Думаю, нет. Но ты ведь знаешь маму, знаешь, какая она странная, иногда совсем как ребенок. Я могу тебе объяснить. Она поделилась со мной — но ведь она не говорила, чтобы я ничего не рассказывала тебе.
— Что именно?
— Ты ведь не проболтаешься? Думаю, она мне доверилась как дочери. Это не так, как сыну, понимаешь? Мама совершенно неожиданно рассказала, почему была уверена в том, что он на ней женится, — Фи посмотрела на брата почти трагически. — Я хочу сказать, что любая другая женщина так бы не считала, может, думала бы прямо противоположное, но ты же знаешь маму…
Филиппу, в общем, уже ничего не нужно было говорить. Он густо покраснел. Лицо горело так, что он даже приложил к нему руку. Если Фи и это заметила, то виду не подала.
— В тот раз, когда он приезжал к нам домой, она что-то приготовила или заказала еду в ресторане. Нас в то время не было, и он… В общем, они — у них был секс, они занимались любовью, как хочешь, так и называй это. В ее спальне. Представь себе, если кто-то из нас вошел бы. Было бы так неудобно…
Филипп засунул руки в карманы и побрел, опустив глаза.
— Лучше бы ты не рассказывала. — Смятение, бушевавшее внутри, пугало его: словно он не только сердился, но и ревновал. — Почему она с тобой поделилась этим?
Фи взяла брата под руку. Филипп не ответил на этот жест, будто внезапно испугавшись прикосновения. Собака бежала впереди. Наступали сумерки — время, когда все отчетливо видно, но свет какой-то неземной, холодный, бледный.
— Я и сама не знаю. Наверное, это из-за Сенты. Ее мать на десять лет старше, чем наша, а романы крутит постоянно. Теперь вот у нее новый ухажер, которому нет и тридцати, как мне рассказывал Дарен. Я упомянула об этом в разговоре с мамой, и она выпалила: «У меня с Джерардом тоже был роман, но только один раз». Ты же знаешь, как она иногда промахивается в выборе слов: «У нас был роман в тот вечер, когда он приехал с бутылкой вина; тогда он и сказал, что ему нравится Флора».
Филипп промолчал. Фи пожала плечами. Не глядя на сестру, Филипп почувствовал это движение. Не перекинувшись ни словом, они одновременно оглянулись. Фи позвала Харди, пристегнула поводок. Немного погодя она заговорила о своей свадьбе, о приготовлениях в церкви, о том, когда к дому будут подъезжать машины. Филипп был смущен, рассержен и, непонятно почему, ужасно расстроен. Когда они вернулись домой, он понял, что не сможет посмотреть матери в глаза, и пошел сразу наверх, в свою комнату, спать.
Глава 3
Для спальни эта комната, конечно, маловата, но для просторной ванной — в самый раз. И все же у Филиппа не было полномочий спрашивать, почему миссис Райпл решила пожертвовать третьей спальней и превратить ее во вторую ванную, хотя его всегда интересовали подробности такого рода. Он часто бывал в разных домах и удивлялся всяческим людским чудачествам и странностям. К примеру, зачем у хозяйки на подоконнике лежит бинокль? Чтобы смотреть на птиц в небе? Подглядывать за соседями?
