Джастин Кронин - Перерождение
На глазах Питера девушка снова выехала за ворота: она не боялась двигаться навстречу стаду. Вон за кем она вернулась, за родившимся весной ягненком, который отбежал от остальных, польстившись на островок летней травы по эту сторону огневой линии. Подогнав коня вплотную к малышу, Сара спешилась, ловко перевернула ягненка на спину и трижды обмотала веревкой его ноги. Почти все стадо уже было за воротами и мощной волной неслось вдоль тропки, бегущей мимо Западной стены к загонам. Сара подняла голову, посмотрела на Первую огневую и на миг встретилась взглядом с Питером. При других обстоятельствах она бы улыбнулась, а сегодня лишь подняла ягненка на спину Грома и, придерживая живую поклажу одной рукой, вскочила в седло. Молодые люди снова обменялись взглядами. На сей раз Питер успел прочесть в глазах девушки: «Я тоже надеюсь, что Тео не вернется». Не дав ему опомниться, Сара пришпорила коня и въехала в ворота, оставив Питера одного.
«Зачем они это делают? — в очередной раз за последние шесть вечеров подумал Питер. — Чего ради возвращаются домой? Что руководит этим непонятным стремлением? Тоска по своей человеческой ипостаси? Желание попрощаться с близкими? А ведь говорят, у вирусоносителей нет души…» Когда Питеру исполнилось восемь, его выпустили из Инкубатора в сопровождении Учительницы, которая все ему объяснила. Мол, в крови у инфицированных живет крошечное существо под названием вирус, разъедающее душу. В организм оно проникает через укус, как правило, в шею. Попадет вирус в кровь, и все — душа погибает, тело веками скитается по планете, но человека, которым некогда был вирусоноситель, уже нет. Это считалось непреложным фактом, основополагающей истиной, на которой базируется остальное. Интересоваться душой вирусоносителя то же самое, что гадать, почему вода мокрая! Тем не менее в сгущающихся сумерках седьмого и последнего дня исполнения Вахты милосердия — завтра брата объявят умершим, его имя высекут на Камне, имущество увезут в Лавку, починят, подлатают и перераспределят в Равной доле — Питер недоумевал: как же вирусоносителей тянет домой, если у них нет души?
Теперь солнце стояло в одной ладони над горизонтом, еще чуть-чуть — и нырнет за волнистую кайму, где заканчивается гряда холмов и начинается долина. Даже в разгар лета ночи сменяли дни резко, одним стремительным рывком. Питер заслонил глаза от кровавого сияния заката. Где-то там, за заваленной срубленными деревьями огневой линией, за пастбищами Верхнего поля, свалкой с большой ямой и штабелями мусора, там, за чахлым лесочком на дальних холмах, лежали руины Лос-Анджелеса, а еще западнее — невообразимый океан. Питер выяснил это в библиотеке Инкубатора. Вообще-то оставленные строителями Колонии книги давно объявили ненужными, разлагающими неустойчивую психику Маленьких, которым не полагалось знать о вирусоносителях и печальном конце Старого времени, однако небольшую часть сохранили в библиотеке. Порой Учительница читала им про мальчиков и девочек, волшебников и говорящих животных, населявших лес, спрятанный за дверцами шкафа, или разрешала выбрать книгу на собственный вкус, смотреть картинки и даже читать самостоятельно. Любимой у Питера стала «Океаны вокруг нас» — он снова и снова брал поблекший от времени том с прохладными, пахнущими сыростью страницами и ветхим переплетом, который не рассыпался лишь благодаря кускам желтой изоленты. На обложке стояло имя автора — Изд Тайм-Лайф, а под ней скрывались чудесные фотографии и карты. Взять хотя бы карту мира, на которую нанесли все материки и океаны. В первый раз названия океанов Питеру прочла Учительница: Атлантический, Тихий, Индийский, Северный Ледовитый. Мальчик часами сидел на коврике в Большой комнате и переворачивал страницы, завороженный синевой водного пространства. Земля, как выяснилось, круглая. Эдакая вращающаяся в небе росинка, голубой от воды шарик… Вся вода на планете взаимосвязана: и весенние дожди, и зимний снег, и то, что льется из насосов, и даже облака оказались частью Мирового океана. «Где этот океан? — спросил он однажды Учительницу. — Как его увидеть?» Та в ответ лишь засмеялась, как всегда, когда он задавал слишком много вопросов, и, покачав головой, рассеяла его детские сомнения. «Может, океан существует, может, нет. Маленький Питер, это же только книжка! Не забивай себе голову!»
Но ведь океан видели и отец Питера, великий Деметрий Джексон, Председатель Семейного совета, и дядя, Уиллем Джексон, Первый капитан Охраны. Они вместе возглавляли Конные экспедиции, которые отъезжали от территории Колонии дальше всех с начала Нового времени. Отец и дядя скакали на восток, навстречу утреннему солнцу, на запад, к горизонту, а потом в пустые города Старого времени, и каждый раз возвращались с невероятными, леденящими душу рассказами. Сильнее всего Питера потрясла история о месте под названием Лонг-Бич и океане. Питер со старшим братом сидели на кухне их маленького домика и жадно ловили, смаковали каждое слово отца. «Представьте себе, — говорил отец им с Тео, — только представьте себе: земля сменяется бескрайней вздымающейся синевой, похожей на перевернутое небо. Среди этой синевы проступают ржавые остовы больших кораблей. Они там повсюду, целыми тысячами, словно затопленный город…» Вообще-то Деметрий разговорчивостью не отличался: лишь изредка словечко обронит, а так — то руку на плечо положит, то кивнет, то нахмурится, но экспедиции развязали ему язык. «На берегу океана чувствуешь, как велик мир, — продолжал он, — как безмятежно спокоен, пуст и одинок. Сколько лет люди не любовались красотой океана! Мы даже название его забыли!»
Когда отец вернулся из Лонг-Бич, Питеру едва исполнилось четырнадцать. Вслед за дедом, отцом и старшим братом Тео он готовился стать Охранником и в один прекрасный день надеялся принять участие в экспедициях. Прекрасный день так и не наступил: следующим летом вирусоносители подкараулили папин отряд в восточных пустынях, рядом с местом под названием Милагро. Папа потерял троих, включая дядю Уиллема. Экспедиции закончились. Многие винили в случившемся Деметрия: зачем так рисковать, зачем уходить так далеко, чего ради? Другие колонии давным-давно не подавали признаков жизни. Последняя, Колония Таос, пала почти восемьдесят лет назад. Во время памятного сеанса связи, который состоялся до разделения Сфер деятельности, принятия Единого закона и запрета на радио, из Таоса передали: энергетическая станция выходит из строя, прожекторы гаснут. Разумеется, Таос, как и другие колонии, захватили вирусоносители. Чего добивался Демо Джексон, покидая колонию на долгие месяцы? Что он искал в Темных землях? Кое-кто еще надеялся на Возвращение, мол, армия обязательно их найдет. Только Демо Джексон не видел армию ни разу, значит, ее больше не существует. Зачем, спрашивается, зачем столь ужасной ценой выяснять то, что давно известно?
Последняя экспедиция изменила Деметрия Джексона: он в одночасье превратился в вялого, апатичного старика. Часть его души погибла в пустыне вместе с Уиллемом, которого отец любил больше, чем своих сыновей, и даже больше, чем жену. Демо вышел из Семейного совета, передав место Тео, и стал пастухом-одиночкой — с первыми лучами солнца выгонял стада за ворота, а пригонял обратно за минуту до Второго вечернего колокола. Где пропадает целыми днями, Демо никому не рассказывал. Питер спросил об этом маму, но она ответила, мол, отец пока живет в собственном мирке, но со временем оттает и обязательно к нам вернется.
В последнее утро отца Питер, к тому времени Младший охранник, стоял на мостках у Главных ворот и увидел, как он готовится к выезду. Прожектора только погасли, вот-вот должен был зазвенеть Утренний колокол. Ночь прошла спокойно, а за час до рассвета повалил снег. Холодный серый день разгорался медленно, словно нехотя. Демо, как обычно верхом на чалой кобыле, гнал стадо к воротам. Кобылу звали Звезда из-за чисто-белой отметины чуть ниже густой челки. Демо ценил Звезду не столько за резвость, сколько за доброту и выносливость, да и в нужные моменты она оказывалась на диву быстроногой. Отец, ехавший в конце стада, натянул поводья: он ждал, когда откроют ворота. Звезда нетерпеливо пританцовывала, утаптывая свежий снег. Из ее ноздрей валил пар и белесой гирляндой вился вокруг длинной умной морды. Демо погладил ее по холке и шепнул на ухо что-то ободряющее.
Вспоминая то утро пятилетней давности, Питер частенько спрашивал себя: знал ли отец, что сын следит за ним со скользких от снега мостков. Получилось так, что и Демо ни разу не поднял глаз, и Питер ничем не привлек его внимание. Он смотрел, как отец успокаивает Звезду, и думал: «Мама права: папа действительно замкнулся в собственном мирке». В последние секунды перед Колоколом Демо обычно проверял компас, закрывал его, прятал в поясную сумку и объявлял Охраннику количество выезжающих. «Один на выезд!» — выкрикивал он низким грудным голосом. «Есть один на выезд!» — отзывался Охранник. Этот ритуал неукоснительно соблюдался каждое утро. Увы, то памятное стало исключением. Лишь когда Демо верхом на Звезде устремился не к пастбищам, а по дороге к энергостанции, Питера осенило: у отца нет ни сумки на поясе, ни лука, ни чехла с ножом.