Ожившие кошмары - Павел Владимирович Рязанцев

«Выключить» — и тело дрожит, отказывается подчиняться, двигаться… Хочется выть, хочется сжаться в комок, спрятать, втянуть конечности в тело, где еще остались крохи драгоценного тепла.

Натирая красное тело мылом, Катя щурилась от слез, размазывала их по щекам и ладоням, пытаясь собраться, приготовится к повторению пытки. Вены снова вздулись, и чесать их было в удовольствие.

«Включить» — еще один крик, уже тише. Поспешные махи руками, топтание на месте. Пальцы на руках и ногах посинели, стали мертвые.

«Выключить». Все. Закончилось.

Никакого полотенца нет. Вытирались старой рубашкой, сброшенной на входе. А затем шли за новой в кабинет сестры-хозяйки. Как есть, голышом, прикрываясь руками и дрожа от холода. Очередное унижение в копилку испытаний.

Вот тогда-то она и увидела его. Маленький хрустальный шарик, чудом застрявший в широком сливе. Он зацепился шнурком за неровный край ржавого ободка, словно утопающий хватается за любую соломинку. Точно такой же брелок висел на телефоне Иры. Странно…

* * *

Из процедурной Света вернулась заплаканная и очень тихая. Катя видела свежие синяки, которые оставила на ее теле неумелая игла уколов. Попыталась ее приободрить, разговорить. Оказалось, дело в другом. Оказалось, врач хотела отправить Свету на выписку, но ночное пьянство подло всплыло в анализах, и сроки перенесли.

— Зачем я только тебя послушалась! — Молчание сменилось истерикой. Света рыдала навзрыд, била кулаками подушку, подруга едва понимала ее бормотания. — Сейчас была бы дома! Дома! Дома! — Последнее слово она прокричала несколько раз и затихла. Живой, всхлипывающий кокон.

Катя лежала на спине и в миллионный раз рассматривала потолок. Каково это, остаться здесь одной? Пока их не было, кровать с неизвестной опустела. Она выписалась? Или… умерла?

Лежать ночью без сна, разглядывая качающиеся тени. Слушать глубокую, всепоглощающую тишину и ждать… Чего?

«Когда придет твоя очередь», — подлый внутренний голос все-таки озвучил страхи, обрек смутные догадки в слова. Что же они делают с теми, кого «выписывают»? Неужели и впрямь едят? Но родственники, друзья? Как же?

«Никто не знает, что ты здесь». Неправда! Я всем сказала, мама провожала меня, и есть же доктор, направление…

«Мало ли где ты потерялась в пути». Да, здесь сеть не ловит, но ведь она могла позвонить по дороге. Могла идти по поселку, весело болтая по телефону с подружками.

«Остальных никто не ищет, и тебя не найдут». Свидетели…

«Кто? Мальчишка с записками? Никто не верит цыганам. Врач, которая, скорее всего, и не врач вовсе». Мои вещи. Их ведь так просто не спрячешь — полиция найдет…

«Остальных не нашли, и тебя не найдут».

Хотелось есть… Ужасно болела голова, раскалываясь на правое и левое полушарие. Чесалась рука — пятно, вместо того чтобы пропасть, разрослось, захватило всю руку до локтя. Слабость от голода, головокружение от таблеток. Холод, который, казалось, не оставил ничего живого на теле.

Что мне делать?

«Бежать».

Надо бежать.

Катя встала рывком. На это, казалось, ушли последние силы. Качаясь, держась за стены, вышла в коридор. Постояла, вслушиваясь в ночную тишину.

«Рамы — деревянные и гнилые. Деревянные и гнилые. Рассыпаются. В конце коридора есть выход на пожарную лестницу. Не может не быть. Сама дверь заперта, но окно в двери без решеток. Надо его выбить и прыгнуть вниз».

«Я маленькая, я пролезу. Хорошо бы там была лестница! Мне бы чуть-чуть спуститься. Совсем немного». Прыгать было страшно, даже в сугроб. О том, что она будет делать ночью, раздетая, на морозе, босиком, Катя старалась не думать.

«Дойти».

«Надо просто дойти до станции».

«Дойти до людей и попросить помощи. Рассказать, что тут творится».

Что рассказать? Про вещи? Так ты же слышала, всему есть разумные объяснения. Про лежачую соседку? Так ты не следила за ней постоянно. Может, ее кормили, когда вы уходили на ужин? Ухаживали, подмывали. Ты даже лица ее не видела. Про брелок в душевой? Вообще смех.

«Нет, мне никто не поверит. Да и нечего рассказывать. Надо просто бежать и вернуться домой. К маме».

Предательские слезы навернулись на глаза. Катя сжала зубы и с силой потерла лицо. «Не время плакать!»

«Разбить окно и вылезти. Очень быстро! Шуму будет…» Взгляд Кати скользил по голым желтым стенам коридора. Плакаты «Мы за здоровую пищу!» и ничего подходящего, чего-то тяжелого, никаких подручных средств не находилось.

«Справлюсь ли я?»

«Разбежаться! Надо разбежаться и со всей силы плечом ударить в окно. Разобьется ли оно?»

«А если взять бачок в туалете и им?» — пришла в голову мысль. И Катя почувствовала прилив сил. Словно отпустила невидимый поводок. «Что я теряю? Чего боюсь?» Если все равно громить, так почему бы и нет? Пусть!

«Вот вернусь и оплачу им штраф за ремонт».

Мысль об удачном возвращении согрела и придала уверенности. Катя развернулась и побрела в сторону туалета. Она справится! Обязательно справится! Когда-нибудь еще будет вспоминать эту историю со смехом. Рассказывать детям, как в порыве иррационального страха разгромила деревенскую больницу. Надумала себе каких-то ужасов.

«Я ведь не сошла с ума?»

* * *

Она больше не ощущала тела. Ни чувствительности, ни пульса, ничего. Словно ее душу перенесли в пустую оболочку, а к управлению подключить забыли. Руки-ноги не двигались. Пошевелиться не получалось.

Когда очнулась, Катя попыталась изменить неудобную позу, но не смогла. Кокон. Огромный кокон одеяла и она внутри, замотанная, запертая. Скосила глаза вниз. Ладонь, крохотная и неестественно вывернутая, похожа на цыплячью лапку. Кожа синюшная, с пузырями и порезами.

А ведь она выбралась! Смогла! Разбила окно, протиснулась, но сильно поранилась, когда выбиралась наружу. Прыгнула вниз, неудачно и не смогла встать, что-то случилось с ногой. Поползла вперед, прочь, оставляя за собой кровавый след на белом снегу.

Но сил не хватило. Чуть-чуть не хватило. Окружающий мир словно тянул их вместе с теплом. Высасывал все, до последней капли. Хотелось лечь и не сопротивляться. Лечь и не двигаться.

— Всем привет, я новенькая! Зовут Катей, — раздался звонкий голос где-то там, за границей одеяла.