Джон Гришем - The Chamber. Камера
* * *
Покосившись на направившегося к двери охранника, Адам снял пиджак. Когда мужчина в форме вышел, дед и внук обменялись рукопожатием. Сэм опустился на стул, закурил.
– Где ты пропадал?
– Был занят. – Адам устроился за столом напротив. – Среду и четверг провел в Чикаго.
– По моим делам?
– Можно сказать и так. Гудмэн захотел ознакомиться с материалами, а там возникла еще пара вопросов.
– Гудмэн опять сует свой нос?
– Гарнер Гудмэн – мой старший партнер, Сэм. Я должен с ним считаться, если только дорожу этой работой. Знаю, ты его ненавидишь, но Гудмэн очень озабочен тем, что здесь происходит. Можешь не верить, однако он не испытывает никакого желания затолкать тебя в газовую камеру.
– Ненависти к нему во мне уже нет.
– С чего вдруг такая перемена?
– Понятия не имею. Стоя одной ногой в могиле, человек о многом задумывается.
Адам надеялся, что Кэйхолл разовьет тему, но клиент смолк. Внук рассеянно наблюдал за дедом, гоня от себя мысли о Джо Линкольне и драке на похоронах, о всех печальных подробностях, которые поведала тетка. Удавалось ему это с трудом. Он обещал Ли не касаться в разговоре с Сэмом событий далекого прошлого.
– Полагаю, про нашу неудачу ты уже знаешь. – Адам начал извлекать из кейса бумаги.
– Она не заставила себя ждать.
– И слава Богу. Я подал апелляцию в федеральный суд.
– С федеральным судом мне никогда не везло.
– В данный момент мы не можем выбирать ту или иную инстанцию.
– Что мы можем в данный момент?
– Существует несколько пунктов. Во вторник, после беседы с судьей, я лицом к лицу столкнулся с губернатором. Он хотел переброситься парой слов без свидетелей. Дал мне номера своих телефонов, сказал, что намерен обсудить ход дела. Видишь ли, у него сомнения по вопросу степени твоей вины.
В глазах Сэма загорелась ярость.
– Сомнения? Да я девять лет провел здесь исключительно из-за него. Он губы себе кусает, ему не терпится отправить меня в газовку.
– Не буду спорить, но…
– Ты дал слово, что не пойдешь к нему. Ты подписал соглашение.
– Остынь, Сэм. Губернатор поймал меня за дверью кабинета Слэттери.
– Странно, что он не собрал еще пресс-конференцию.
– Это благодаря мне. Я вынудил его хранить молчание.
– Выходит, ты – первый, кому такое оказалось по силам.
– Макаллистер не отвергает напрочь идею милосердия.
– Он сам тебе это сказал?
– Да.
– Но почему?
– Я не знаю почему, Сэм. Его мотивы меня не интересуют. Но в чем ты видишь вред? Какая опасность таится в попытке склонить губернатора к снисхождению? Пусть газеты печатают его портреты, пусть тиражируют его ослепительную улыбку телеэкраны. Если есть шанс заставить Макаллистера выслушать наши доводы, какая тебе разница, что он лично будет от этого иметь?
– Нет. Тысячу раз – нет. Я не позволю своему адвокату просить это ничтожество о снисхождении. Я хорошо изучил его, Адам. Он рассчитывает заманить тебя в свои сети. Его слова и поступки – только поза, только игра на публику. Он жаждет славы – за мой счет. Но казнят-то меня, а не его!
– В чем же все-таки вред, Сэм?
Кэйхолл с размаху опустил ладонь на крышку стола.
– Вред в том, что твои действия не принесут никакой пользы, Адам. Его не переубедишь.
Адам черкнул что-то в блокноте, давая деду время успокоиться. Откинувшись к спинке стула, Сэм достал из кармана новую сигарету, провел рукой по влажным еще волосам. Холл посмотрел на него в упор.
– Что ты собираешься делать, Сэм? Послать все к чертям? Сдаться? Ты мастерски разбираешься в законах, так скажи, что делать?
– Не мешай, я думаю.
– Пора бы.
– Апелляция – вещь грамотная, но надежды на нее немного. Других же средств остается и того меньше.
– Если не считать Бенджамина Кейеса.
– Ты прав. За исключением Кейеса. Он проделал отличную работу, был мне другом. Мне противна сама мысль бросить на него какую-то тень.
– Когда речь идет о смертной казни, такая практика считается стандартной, Сэм. У приговоренного всегда есть возможность обжаловать непрофессионализм защиты. Гудмэн предлагал тебе эту тактику, но ты отказался. А ее следовало опробовать годы назад.
– Он упрашивал меня дать согласие. Я и тогда сказал – нет. Наверное, мой отказ был ошибкой.
Сидя на краешке стула, Адам торопливо делал записи. – Я читал протоколы суда. Думаю, ошибку совершил Кейес, когда не разрешил тебе давать показания.
– Помню, помню. Мне хотелось обратиться к присяжным. После слов Догана я подумал: может, стоит объяснить жюри, что я хоть и установил бомбу, но не намеревался никого убивать? Это правда, Адам. Я никому не желал смерти.
– Ты готов был дать показания, однако подчинился запрету своего адвоката.
Улыбнувшись, Кэйхолл опустил голову.
– Именно это ты хочешь от меня услышать?
– Да.
– И выбор у меня невелик, так?
– Его просто нет.
– О'кей. Я готов был дать показания, однако подчинился запрету своего адвоката.
– Завтра же данный факт станет известен судье.
– Не слишком ли поздно, Адам?
– Поздновато. О нем следовало заявить на процессе. Но что мы теряем?
– Ты свяжешься с Кейесом? Предупредишь?
– Если выкрою время. Сейчас меня мало беспокоят его чувства.
– Как и меня. Господь с ним, с Кейесом. Что-нибудь еще в нашем распоряжении есть?
– Очень мало.
Поднявшись, Сэм стал расхаживать вдоль стен. В длину комната библиотеки оказалась восемнадцати футов. Он обошел ее всю, остановился у стеллажа. Адам пристально посмотрел на деда.
– Ли интересуется, не будешь ли ты против, если она придет навестить тебя.
Кэйхолл медленно вернулся к стулу, сел.
– Мне необходимо подумать.
– Только не медли.
– Как у нее дела?
– По-моему, все в норме. Говорит, что молится за тебя каждый день.
– В Мемфисе знают о нашем родстве?
– Вряд ли. Газеты, во всяком случае, пока молчат.
– Надеюсь, они ничего и не пронюхают.
– Воскресенье я провел с теткой в Клэнтоне. Губы Сэма дрогнули в печальной улыбке:
– Что же вы там видели?
– Кучу вещей. Ли показала мне могилу бабушки, участок, где захоронены другие члены семьи.
– С Кэйхоллами твоя бабка лежать не захотела. Об этом Ли говорила?
– Да. А еще она спрашивала, где хочешь быть похороненным ты.
– Я пока не решил.
– Разумеется. При случае дай мне знать. Потом мы прошли по городку, отыскали дом, где когда-то жили, посидели на главной площади. В выходной день она была полна народу.
– Любоваться фейерверком я водил своих на кладбище.
– Тетка рассказывала. В “Чайном домике” мы перекусили и отправились за город, туда, где она провела детство.
– Коттедж еще стоит?
– Стоит. Заброшенный, пророс сорняками. Обошли его вокруг, Ли вспоминала былое, много говорила об Эдди.
– Вспоминала с удовольствием?
– Удовольствия в ее голосе я не слышал.
Скрестив на груди руки, Сэм долгое время не отводил взгляда от поверхности стола. Прошло минуты три, прежде чем он спросил:
– А друга Эдди, маленького африканца Куинса Линкольна, она помнит?
Адам кивнул:
– Да.
– И его отца – Джо?
– Ли рассказала о них все.
– Ты поверил ей?
– Поверил. Не следовало?
– Она рассказала тебе правду.
– Я так и думал.
– Что ты ощутил? Как реагировал на ее слова?
– Меня душила ненависть. К тебе.
– А сейчас?
– Сейчас ее нет.
Сэм встал, двинулся в обход стола, но у торца его замер, повернулся к внуку спиной.
– Это было сорок лет назад. – Голос Кэйхолла прозвучал почти неслышно, как выдох.
– Я не хотел касаться этой темы. – Адама обожгло чувство вины.
Дед прислонился плечом к стеллажу.
– Жаль, что так произошло. Мне больно вспоминать о случившемся.
– Я обещал Ли не затрагивать с тобой прошлое. Извини.
– Джо Линкольн был хорошим, приличным человеком. Я до сих пор часто думаю: где сейчас Руби, Куинс, остальные детишки?
– Не нужно, Сэм. Поговорим о другом.
– Надеюсь, моя смерть сделает их хоть чуточку счастливее.
ГЛАВА 30
Когда Адам подъехал к воротам тюрьмы, охранник в будке махнул ему рукой, приветствуя ставшего уже постоянным посетителя. Адам притормозил, нажал кнопку, открывающую багажник. При выезде с территории Парчмана никаких документов не требовалось, охране нужно было лишь удостовериться, что в машине не прячется дерзкий беглец.
Свернув на автостраду, “сааб” двинулся к югу, в сторону от Мемфиса. Адам быстро подсчитал: за две недели он посетил Парчман в пятый раз. Похоже, в следующую половину месяца тюрьма станет для него вторым домом. От этой мысли в душе похолодело.
Адам не испытывал ни малейшего желания встречаться вечером с тетей. Мучила совесть за ее срыв. Хотя, по собственному признанию Ли, запои давно стали нормой ее жизни. Она – алкоголичка, и если пожелает погрузиться в дурман, то ничего не может с этим поделать. В особняк он вернется завтра, ближе к ночи. Сварит кофе, попытается завязать беседу. Сегодня же ему необходимо отвлечься.
