Джиллиан Хоффман - Возмездие
Как часто случалось, его мысли обратились к Натали, и в свете будильника ему привиделись длинные пряди ее черных волос, как они лежали у нее на плечах и падали на спину, когда она спала. Натали. Его невеста и единственная женщина, к которой он испытывал такие же чувства, с которой ему так нужно было быть вместе. Просто находиться рядом и смотреть, как она спит. Он вспомнил, насколько сильной была боль, когда ее не стало, когда он потерял ее навсегда. Горе буквально раздавило его. Доминик чувствовал, словно душа его умерла вместе с ней, словно кто-то пробил дыру у него в груди и вырвал сердце. Смерть Натали заставила его понять, какую боль испытывали родственники жертв расследуемых им преступлений. Болела душа. И Доминик знал самую жестокую тайну жуткого клуба, в который его включила судьба: время не обязательно излечивает все раны.
Он не сможет снова пережить такую боль. Он не забыл пытку пробуждения утром, когда обводил взглядом квартиру и вспоминал каждую счастливую минуту с Натали, запечатленную на фотографиях, висевших на стенах, или видел какой-нибудь приставной столик, который они вместе покупали, или любимую чашку, из которой Натали пила кофе. Ежедневная агония тянулась и тянулась, пока наконец не парализовала его и Доминик поклялся, что никогда больше не позволит себе привязаться к женщине. Он загнал воспоминания подальше, но вдруг что-то заставило их всплыть на поверхность. Доминик видел светлое лицо Натали и ее милую улыбку, а потом – холодные пустые глаза трупа.
Доминик лежал рядом с Си-Джей, запах ее волос сводил его с ума. И несмотря на все разумные обещания себе, он обнаружил, что хочет с ней большего, хочет знать все, что можно о ней узнать.
Он поцеловал ее в шею и почувствовал, как она зашевелилась. Си-Джей придвинулась к нему поближе.
– Сколько времени? – сонно пробормотала она.
– Двенадцать. Ты спала примерно час.
– Надеюсь, я не храпела?
– Сегодня нет.
Она перекатилась на другой бок и положила голову ему на грудь.
– Я очень хочу есть, – сказала Си-Джей и посмотрела на закрытую дверь спальни. В щелочку под дверью пробивался свет. Было очень тихо. – Интересно, а курица осталась?
– Я не успел дать твоим питомцам куриные печенки. Сомневаюсь, что курица уцелела.
– Это напоминает плохой фильм ужасов, – шутливо произнесла Си-Джей легким тоном. – Совращенная женщина отправляет своего мужчину за пивом после того, как они покувыркались в постели, и он обнаруживает, что в кухне не осталось ничего съестного после атаки голодных домашних животных.
– Хорошо, что я закрыл дверь, иначе толстый кот мог бы уже оказаться здесь и под дулом моего пистолета требовать добавки. Знаешь ли, он в их паре главный.
– Кажется, у меня есть замороженная пицца. Может, еще и суп. Пожалуй, больше ничего.
Они какое-то время лежали в темноте, перед тем как Доминик снова заговорил.
– А что означает «Си-Джей»? – внезапно спросил он. – Я вспомнил, что ни разу не задавал тебе этот вопрос.
Она сжалась. Ее застали врасплох, и поэтому она поняла, что отвечает ему:
– Хлоя, Хлоя Джоанна.
– Хлоя. Мне нравится это имя. Почему ты его сократила?
– Пожалуйста, не называй меня так.
– Не стану, если ты не хочешь, но объясни почему.
– Я не хочу об этом говорить. Это личное. – Она отстранилась от него.
Доминик ждал мгновение и затем спросил со вздохом:
– Почему ты полна тайн? Почему ты мне их не открываешь?
– Имя – часть моего прошлого. А я его не желаю обсуждать.
– Но прошлое – это часть тебя. – И он добавил тихим голосом: – А я хочу быть частью тебя, Си-Джей.
– Прошлое – это то, какой я была, а не то, какая я сейчас. Это все, что я могу тебе сказать, Доминик. – Она села на кровати.
Он тоже сел и натянул брюки.
– Хорошо. Хорошо. Я подожду, – сказал он обреченно. – А что, если я сделаю нам омлет? Яйца есть?
Она словно не услышала вопроса.
– Доминик, нам нужно поговорить, и я не хочу, чтобы ты все понял неправильно. – Си-Джей неподвижно сидела у края кровати, повернувшись к нему спиной. – Судебный процесс начнется всего через несколько дней, и я думаю, пока нам не стоит быть вместе. Я думаю, что к нам обоим будет привлечено большое внимание прессы и начальства, а мои чувства к тебе, как мне кажется, написаны у меня на лице, когда я нахожусь рядом с тобой. Мы должны держаться на расстоянии.
Он словно получил пощечину.
– Ну и что, если люди догадаются о наших чувствах друг к другу? Какое это имеет значение?!
– Это имеет значение для меня. Я не могу провалить дело, Доминик. Не могу! Бантлинга нужно отправить в камеру смертников за то, что он сделал.
– Согласен с тобой, Си-Джей, он получит по заслугам. Это я тебе обещаю. – Доминик придвинулся к ней. – Мы делаем все, что только можно. У нас хорошо подготовлено дело. Ты – внушающий благоговение государственный обвинитель. Бантлинг отправится в камеру смертников. – Доминик посмотрел в глаза Си-Джей. – Почему ты так беспокоишься? Что еще он сделал, Си-Джей? Поговори со мной, пожалуйста.
Какое-то время Доминик думал, что она ему скажет. У нее дрожали губы и по щекам текли слезы, но она быстро взяла себя в руки.
– Нет. – Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Доминик, ты мне очень дорог. Больше, чем можешь себе представить. Но нам необходимо сохранять дистанцию во время судебного процесса. Мне это нужно, и мне нужно, чтобы ты это понял. Пожалуйста.
Доминик протянул руку к водолазке и натянул ее. Он молча закончил одеваться, пока Си-Джей сидела на краю кровати, все еще повернувшись к нему спиной. Дверь спальни открылась, в комнату проник свет. Доминик заговорил холодно и отстраненно:
– Нет. Не проси меня снова понять то, что я не в состоянии понять.
Забрав пистолет и ключи с кофейного столика в гостиной, он ушел.
Глава 69
Дверь, ведущая в кабинет, распахнулась, и судья Часкел поспешно вошел в зал. Черная мантия развевалась за его спиной.
– Всем встать! Начинается судебное заседание. Достопочтенный судья Леопольд Часкел председательствует, – объявил бейлиф Хэнк.
В зале суда воцарилась тишина, судья быстро надел очки и нахмурился, просматривая список потенциальных присяжных, который Джанин, секретарша, оставила для него на столе. Скамьи, обычно занимаемые присяжными, были пусты, как и ряды мест в зале в правой части, отделенные веревкой. Именно там усадят потенциальных присяжных во время процедуры выбора. Любопытные и, конечно, представители СМИ занимали ряды слева. Было десять минут десятого, 18 декабря, понедельник.
– Доброе утро всем. Простите за опоздание. Я присутствовал на праздничном завтраке для судей, который не мог пропустить. Уже ведь начался рождественский сезон. – Судья поверх очков посмотрел вниз со своего возвышения – туда, где за своим столом сидела Джанин, прямо перед судейским местом. – Хотя рождественский сезон и начался, я все равно попросил бы не надевать головных уборов, пока идет заседание суда, Джанин. – Он имел в виду остроконечную красно-белую шапку Санта-Клауса на голове секретарши. Она быстро сняла ее. Судья откашлялся. – Сегодня мы собрались для слушания дела по обвинению... – начал он, потом резко замолчал и обвел глазами зал. – А где подсудимый? – нахмурившись, спросил он.
– Его ведут из тюрьмы. Прямо сейчас, – ответил Хэнк.
– А почему он еще не в зале? Я же сказал в девять, Хэнк. Не в девять пятнадцать. Опаздывать дозволяется только судье.
– Да, ваша честь, но, похоже, он сегодня с утра заставил охрану поволноваться, – пояснил Хэнк. – Не желал выполнять требования.
Явно раздраженный, судья Часкел покачал головой:
– Я не хочу, чтобы конвоиры заводили обвиняемого перед собравшимися потенциальными присяжными. Не нужно им на это смотреть. Попридержите их и не пускайте в зал, пока его не доставят. Сколько потенциальных присяжных ждут внизу, Хэнк?
– Двести.
– Двести? Это перед праздниками? Очень хорошо. Давайте начнем с первых пятидесяти и посмотрим, как пойдет дело. И я хочу поговорить с мистером Бантлингом перед тем, как мы начнем работу с потенциальными присяжными. – Он посмотрел на Лурдес поверх очков. – Мисс Рубио, ваш подзащитный зарабатывает репутацию любителя создавать проблемы как в зале суда, так и за его пределами.
Лурдес выглядела смущенной, словно поведение подзащитного было ее виной. На прошлой неделе, на совещании о состоянии дел, Си-Джей впервые увидела ее после Хэллоуина и, как и в тот день в кабинете судьи, обратила внимание, что Лурдес отводит взгляд.
– Простите, ваша честь, – начала Лурдес, но ее перебил довольно громкий звук открывающейся двери, которая вела к скамьям присяжных.
Три мощных конвоира вошли в зал, ведя Уильяма Бантлинга, скованного наручниками и кандалами. Он был одет в дорогой черный итальянский костюм и белую рубашку со светло-серым шелковым галстуком, тоже явно дорогим и фирменным. Несмотря на то что Бантлинг потерял, на взгляд Си-Джей, около двадцати фунтов, выглядел он неплохо, если не считать левую сторону лица, красную и поцарапанную. Конвоиры усадили его рядом с Лурдес, которая, как заметила Си-Джей, слегка отодвинула свой стул.
