Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
Они вместе снова и снова прослушивали кассеты с записями, и Виктория каждый раз засыпала. Получалось наоборот по сравнению с происходившим раньше.
Только теперь, сорок восемь часов спустя, София готова к встрече с действительностью.
На кухне она заряжает кофеварку, достает ноутбук, ставит его на кухонный стол и включает.
С чашкой кофе в руках она садится за компьютер. Как только ее оповестили о смерти родителей, она сразу зашла на домашнюю страничку похоронного бюро “Фонус” и узнала, как сможет простейшим образом предать земле то, что от них осталось. Это должно было произойти в пятницу на Лесном кладбище.
Проверяя телефон и видя, что ей неоднократно звонила Жанетт, она испытывает угрызения совести. Вспоминает, что пообещала пойти вместе с Жанетт и Юханом в “Грёна Лунд”, и сразу же звонит Жанетт.
– Где тебя черти носили? – с беспокойством спрашивает та.
– Мне немного нездоровилось, не было сил отвечать на звонки.
Ну так как же с походом в “Грёна Лунд”? – спрашивает София.
– Ты по-прежнему можешь в пятницу?
София думает о захоронении урны на Лесном кладбище.
– Безусловно, – отвечает она. – Где мы встретимся?
– У парома на Юргорден в четыре часа?
– Я приду!
Следующий звонок адвокату, который должен составить опись имущества. Его зовут Вигго Дюрер, и он старый друг семьи. В детстве она несколько раз встречалась с ним, но помнит его смутно.
“Олд спайс” и “О де ви”.
Остерегайся его.
Адвокат Дюрер говорит, что она как единственная наследница получает все.
– Все? – с удивлением переспрашивает она. – Дом ведь сгорел?..
Вигго Дюрер рассказывает, что помимо страховки за дом, которая оценивается примерно в четыре миллиона, у ее родителей имеются сбережения в сумме девяноста тысяч крон, а также портфель акций, которые при продаже принесут почти пять миллионов.
София поручает адвокату как можно скорее обратить акции в наличные и положить их на ее личный счет. Вигго Дюрер пытается ее отговорить, но она стоит на своем, и в конце концов он соглашается сделать, как она хочет.
Подсчитав, она понимает, что скоро в ее распоряжении окажется более десяти миллионов крон. Она стала очень богатой женщиной.
Гамла Эншеде
Жанетт кладет трубку, чувствуя, как у нее поднимается настроение. София просто немного приболела и была не в силах отвечать на звонки. Значит, она волновалась понапрасну.
Посещение “Грёна Лунда” означает, что она наконец сможет чем-то порадовать Юхана и в то же время повидаться с Софией.
Теперь, когда ее все-таки отправили в отпуск, она пару дней отдохнет, а потом подумает над будущим. Вилла для них с Юханом слишком велика, и Жанетт собиралась предложить Оке ее продать. Она думает о большой квартире Софии в районе Сёдермальм. Вот бы ей подыскать нечто подобное. Она надеется, что Юхан не слишком отрицательно отнесется к идее переезда в город.
Ее размышления прерывает звонок в дверь, и она идет открывать.
За дверью оказывается совершенно незнакомый ей полицейский в форме.
– Здравствуйте, меня зовут Йоран, – говорит он, протягивая руку. – Вы Жанетт Чильберг?
– Йоран? – переспрашивает Жанетт. – В чем собственно дело? – Андерссон, – уточняет он. – Йоран Андерссон, я из отделения полиции Вермдё.
– Ага, и чем я могу вам помочь?
– Дело в том… – Он откашливается. – Я работаю на острове Вермдё, и несколько дней назад у нас там был сильный пожар. Два человека погибли при обстоятельствах, выглядевших как несчастный случай. Ну, они мылись в бане и… – И?..
– Сгоревшую внутри пару звали Бенгт и Биргитта Бергман, и то, что поначалу представлялось несчастным случаем, на самом деле, похоже, несколько сложнее.
Жанетт извиняется и просит его войти.
– Давайте сядем на кухне. Кофе?
– Нет, я ненадолго.
– Итак… Почему же вы здесь? – Жанетт заходит на кухню и усаживается за стол. Полицейский следует за ней.
Он садится у окна.
– Я навел о них справки и почти сразу увидел, что вы допрашивали Бенгта Бергмана по поводу изнасилования.
– Да, верно, – кивает Жанетт. – Но это ничего не дало. Его отпустили.
– Да… а теперь он мертв, поэтому… Когда я позвонил его дочери и рассказал о случившемся, она отреагировала… ну, как бы это сказать?
– Странно? – Жанетт думает о собственном разговоре с Викторией Бергман.
– Нет. Скорее равнодушно.
– Йоран, простите меня. – Жанетт начинает терять терпение. – Почему же вы приехали сюда?
Йоран Андерссон наклоняется над столом и улыбается: – Ее не существует.
– Кого не существует? – У Жанетт внутри возникает неприятное ощущение.
– Что-то в этой дочери вызвало у меня любопытство, и я навел о ней справки.
– Что же вы обнаружили?
– Ничего. Ноль. Нет ни в одном регистре, ни единого банковского счета. Вот так. Более чем за двадцать лет Виктория Бергман не оставила после себя никаких следов.
Часовня Святого Креста
Вообще-то сильная осенняя буря больше подошла бы для захоронения урны с прахом Бенгта и Биргитты Бергман, однако сияет солнце и Стокгольм показывает себя с самой лучшей стороны.
Деревья в Холерном парке[88] радуют глаз всеми мыслимыми оттенками – от золотисто-коричневого до бордового, однако красивее всего выглядят темно-зеленые листья кленов.
С Нюнесвэген она сворачивает на Суккенвэген, едет прямо, проезжает под мостом, мимо станции метро и цветочного магазина, и еще через сто метров наконец поворачивает направо и вскоре попадает прямо на стоянку возле Лесного кладбища.
Здесь стоит с десяток машин, но она знает, что ни одна из них не принадлежит кому-либо из участников церемонии. На ней присутствовать будет только она.
Она заглушает мотор, открывает дверцу и выходит. Воздух прохладный и свежий, и она с удовольствием делает несколько глубоких вдохов.
Мощеная пешеходная дорожка между высокими деревьями ведет к комплексу зданий, включающему крематорий и монументальный поминальный зал. София проходит мимо сидящей на скамейке и тихо беседующей пожилой пары. Справа от часовни стоит большой крест, отбрасывающий на газон мрачную темную тень.
Уже издали София видит пастора, серьезного, со склоненной головой.
На земле перед ним – урна для праха двоих.
Из темно-красного вишневого дерева. Тленный материал, как было написано на домашней страничке похоронного бюро.
Чуть более тысячи крон.
Пятьсот крон на человека.
Присутствовать будут только они. Она и пастор. Так она решила.
Никакого оповещения о смерти, никакого некролога. Спокойное прощание, без слез и сильных эмоций. Никакой сглаживающей речи о примирении или неуклюжей попытки вознести покойных до чего-нибудь, чем они никогда не являлись.
Никаких воспоминаний, награждающих их добродетелями, которыми они не обладали, или представляющих покойных ангелами.
Не будет никакого создания богов.
Она здоровается с пастором и объясняет, как все должно происходить.
Поскольку от отпевания она отказалась, будут только положенные перед опусканием урны фразы.
Передача в руки Создателя и молитва о том, чтобы смерть и воскрешение Иисуса совершились в человеке, созданном Богом по своему подобию, прошли перед кремацией без присутствия Софии.
Возвратишься в землю, из которой ты взят: ибо прах ты и в прах возвратишься.
Господь воскресит тебя в Судный день.
Все должно занять не более десяти минут.
Они вместе идут мимо маленького пруда в сторону деревьев, растущих на кладбище.
Пастор – невысокий, тощий мужчина, возраст которого ей трудно определить, – несет урну. Его худосочному телу присуща медлительность стареющего человека, но во взгляде сквозит любопытство юноши.
Они не разговаривают, но ей трудно оторвать взгляд от урны.
Там лежит то, что осталось от ее родителей.
Обгорелые кости опустили после кремации в сосуд для охлаждения. Несгоревшие детали типа бедренного протеза Бенгта извлекли, перед тем как с помощью мельницы для костей обратить части скелета в порошок.
Умерев, ее отец, как это ни парадоксально, стал для нее в то же время живым. Открылась какая-то дверь, будто в воздухе прорезалась дыра. Дверь стоит перед Софией распахнутой и предлагает освобождение.
Следы, думает она. Какие следы они после себя оставили? Ей вспоминается случай из далекого прошлого.
Ей четыре года, Бенгт залил новый пол в одной из комнат подвала. Соблазн прижать ладошку к блестящему вязкому цементу оказался сильнее страха перед наказанием, которое, как она знала, за этим последует. Отпечаток маленькой ручки сохранялся там до самого пожара. Наверное, он по-прежнему остался под руинами сгоревшего дома.
