Деннис Лихэйн - Мистик-ривер
– И вы в свое время сообщили об этом полиции?
– О, конечно! – Старик даже руками замахал. – По их словам, они, конечно, просмотрели мою старую документацию, допросили всех работавших у меня когда-то. И никого не арестовали. Так вы говорите, что то оружие задействовано в новом преступлении?
– Угу, – сказал Шон. – Мистер Чокнит...
– Лоуэлл. Ради бога, зовите меня Лоуэллом, пожалуйста!
– Лоуэлл, – сказал Шон, – а та документация с именами работников у вас сохранилась?
* * *Дейв глядел прямо в зеркальное стекло в комнате для допросов, зная, что напарник Шона, а может быть, и сам Шон, в свою очередь, глядят на него.
Пускай.
Как дела? Я и сам ужасно люблю «Спрайт». Что они кладут в него? Лимон. Правильно делают. Мне нравится этот лимонный вкус, сержант. М-м, вкуснотища! Да, сэр. Жду не дождусь второй банки.
Дейв глядел на самую середину зеркала из-за длинного стола и чувствовал себя превосходно. Правда, он не знал, куда отправилась Селеста с Майклом. Незнание это порождало в нем ужас и отравляло мозг сильнее, чем пятнадцать или около того банок пива, которые он выдул прошлой ночью. Но она вернется. Смутно помнилось, что он мог ее напугать. Кажется, он плел что-то несусветное – про вампиров, про яд, который, попав в организм, остается в нем навеки, так что, возможно, она была несколько не в себе.
И нельзя сказать, что он ее винит. Ведь это он допустил, чтобы Мальчишка так распоясался, показал свой безобразный зловещий оскал.
Но если не считать того, что Селеста и Майкл пропали, чувствовал он себя великолепно – решительным, сильным. Он поборол в себе эту дряблость последних дней. Господи, он даже ухитрился уснуть прошедшей ночью и проспать целых шесть часов. Проснулся он с тошнотой, дурным вкусом во рту и головой, тяжелой как гранит, но, как ни странно, ясной.
Он знал, кто он такой. И знал, что сделал все как надо. И убийство, которое он совершил (а Дейв больше не мог приписывать это Мальчишке – это сделал он сам, Дейв), теперь, когда он все уложил в голове, давало ему силы. Он где-то слышал, что древние люди съедали сердца тех, кого убивали. Они ели их сердца, и мертвые переходили в них, в их плоть. И они становились сильнее – двойная сила, двойной дух. Вот так и Дейв. Нет, никакого сердца он, конечно, не ел. Не помешанный же он, в самом деле! Но сейчас он торжествует торжеством хищника: он совершил убийство. Он поступил как надо. Он утихомирил чудовище внутри себя, извращенца, жаждавшего взять за руку ребенка и истаять в его объятиях.
Этого извращенца, гомика, теперь и след простыл. Пусть убираются к чертям, в преисподнюю вместе с жертвой Дейва. Убив, он убил в себе свою слабость, этого гомика, который таился в нем с одиннадцати лет, того, кто стоял у окна и смотрел, как веселится Рестер-стрит, празднуя его возвращение. Тогда он чувствовал себя таким слабым на этом празднике, таким уязвимым. Он чувствовал, что все вокруг втайне потешаются над ним, а родители его друзей улыбаются ему фальшивыми улыбками; видел, что, радуясь на глазах у всех, наедине с собой они его жалеют, боятся его и ненавидят, и он бежал с этого праздника, спасаясь от этой ненависти, превращавшей его в какую-то вонючую слякотную лужу. А теперь иная ненависть сделает его сильным, потому что у него есть иная тайна, получше той, старой горестной тайны, о которой все всё равно догадывались. Теперешняя тайна не умаляет его, а возвышает в собственных глазах.
Приблизьтесь ко мне, хотелось ему теперь крикнуть. Я заимел тайну. Подойдите еще ближе, и я шепну ее вам на ухо.
Я убил человека.
Дейв скрестил взгляд со взглядом толстяка за зеркальным стеклом.
Я убил человека. Но доказать это вы не можете.
Так кто же из нас теперь слабак?
Шон нашел Уайти в комнатке, отделенной двойным зеркалом от комнаты допросов. Уайти стоял там, опершись ногой на сиденье драного кожаного кресла. Он глядел на Дейва, прихлебывая кофе.
– Ну что, выстроил всех в линеечку?
– Пока нет, – сказал Уайти.
Шон встал рядом с Уайти. Дейв глядел прямо на них, словно скрещивая взгляд со взглядом Уайти, как будто мог его видеть. И что было еще страннее, Дейв улыбался. Криво, но улыбался.
– Плохи дела, а? – спросил Шон.
Уайти оглядел его:
– Бывали и получше.
Шон кивнул.
Уайти нацелил на него свою чашечку с кофе.
– Ты что-то раздобыл. Я это вижу, негодяй. Давай выкладывай.
Шон хотел протянуть время, помучить его еще немного, но все-таки не решился.
– Я нашел одного интересного человека, некогда работавшего у Чокнита.
Уайти поставил кофейную чашечку на стол позади себя, снял ногу с кресла.
– Кто он?
– Рей Харрис!
– Рей?..
Шон почувствовал, как лицо его расплывается в широченной улыбке.
– Отец Брендана Харриса, сержант. Находился под надзором.
23
Крошка Винчи
Уайти уселся за свободный стол напротив стола Шона с открытой папкой в руках – досье поднадзорного.
– Реймонд Мэтью Харрис, дата рождения шестого сентября тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Вырос на Двенадцатой Мэйхью-стрит, на Плешке Ист-Бакинхема. Мать – Делорес, домашняя хозяйка. Отец – Шеймас, рабочий, оставил семью в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. Затем в тысяча девятьсот семьдесят третьем году отца задерживают за мелкую кражу в Бриджпорте, Коннектикут. Далее все предсказуемо. Следует куча обычных в таких случаях документов. В тысяча девятьсот семьдесят девятом году отец умирает от острой коронарной недостаточности в Бриджпорте. В том же году Реймонд женится на Эстер Сканнел – с чем его можно поздравить – и поступает на работу в управление подземных коммуникаций в качестве машиниста электрокара. В тысяча девятьсот восемьдесят первом году у него рождается первенец – Брендан Шеймас. Позднее, в том же году, Реймонд замешан в скандале о хищении двадцати тысяч долларов в метровских жетонах. В результате обвинения с него сняты, но он получает расчет. Далее идет вереница случайных работ – рабочий ремонтно-строительной бригады, плата поденно, кладовщик в «Спиртных напитках Чокнита», бармен, машинист автопогрузчика. Последняя работа им утеряна в результате пропажи каких-то мелких денег. И опять судебное разбирательство, дело закрыто, но Реймонд уволен. Допрошен в связи с ограблением «Спиртных напитков Чокнита» в тысяча девятьсот восемьдесят втором, отпущен за недостатком улик. В том же году допрошен в связи с ограблением винного заведения Бланшарда в графстве Миддлсекс и опять отпущен за недостатком улик.
– Но полиции он уже известен, – заметил Шон.
– Да, популярность он к тому времени уже приобрел, – согласился Уайти. – В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году небезызвестный авторитет, некий Эдмунд Риз, показывает на него в деле о хищении редкого собрания комиксов у торговца в...
– Какие еще, к черту, комиксы! – рассмеялся Шон. – Ну, этот Реймонд дает!
– ...оцененного в сто пятьдесят тысяч долларов, – закончил Уайти.
– А-а, извините.
– Реймонд возвращает указанную литературу в целости и сохранности и получает четыре месяца срока, год условно. Два месяца отбыл в тюрьме. Из тюрьмы выходит, по всей видимости приобретя некоторую наркозависимость.
– Господи, господи...
– От кокаина – ведь речь идет о восьмидесятых, – а кроме того, так значится в досье, которое с этого времени становится толще. Потому что Реймонду хватает ума скрыть, каким образом он достает деньги на приобретение этого кокаина, но не хватает, чтобы не засветиться на его сбыте. Условность срока отменена, и он получает год тюрьмы.
– Где осознает всю порочность своего поведения.
– Не сказал бы. Пойман работниками Отдела особо опасных преступлений ФБР при попытке переправить через границу штата краденое. Угадай, что спер Реймонд. Помни, что это восемьдесят четвертый год.
– Ну дай хоть намек.
– Опирайся на интуицию.
– Видеокамеры.
Уайти смерил его взглядом.
– К черту видеокамеры! Сходи-ка мне за кофе, ты разжалован.
– Ну а что же в таком случае?
– Фургон «Тысячи мелочей», – сказал Уайти. – Видал такое?
– Комиксы и «Тысяча мелочей». Вкус нашему мальчику не изменяет.
– Чего не скажешь об удаче. Фургон он свистнул в Род-Айленде и гнал его в Массачусетс.
– Отсюда и судебное дело федерального уровня, так?
– Вот именно, – сказал Уайти, опять смерив Шона взглядом. – Они взяли его за жабры, но срока он не получил.
Шон несколько напрягся и снял ноги со стола:
– Он покатил бочку на кого-то другого?
– Похоже, – сказал Уайти. – И после этого в досье никаких нарушений. Лишь отметки надзирающего инспектора, что Реймонд аккуратно является в положенный срок – и так до конца восемьдесят шестого года, когда надзор с него был снят. Как насчет его последующих работ? – И Уайти взглянул на Шона поверх досье.
– Теперь моя очередь? – спросил Шон и открыл свою папку. – Записи в трудовой книжке, документы из Финансовой инспекции, социальные выплаты – и все это прекращается к августу тысяча девятьсот восемьдесят седьмого. Кончено – он как сквозь землю провалился.
