Наталья Нечаева - Скинхед
А если Корнилова не вытащат — состояние-то, говорят, до сих пор критическое, — чем он, Митрофанов, рискует? Ничем. Наоборот. Проявил политическую дальновидность и оперативность. Не раздувая шумихи на месте, проинформировал руководство о том, что выявилось в процессе расследования. Не стал лезть на рожон, изображать из себя героя, а скромно передал все материалы, чтобы решали те, кому положено по званиям и должностям. Новому прокурору города, из каких бы он ни был, конечно, об этом сразу станет известно. Свой оценит оперативность и выучку. Чужак — информированность и осторожность. И то, и другое очень неплохо! Опираться новичку на кого-то надо? Новый первый зам — очень подходящая для такого случая кандидатура. Да и разгребать рутину после Корнилова сподручнее вдвоем.
Приняв решение, Митрофанов потянулся к аппарату спецсвязи. Набрал номер и тут же бросил трубку обратно на телефон.
— Татьяна, — зычно крикнул в селектор секретарше, — билет в Москву, на сегодня.
— Кому билет, Олег Вячеславович? — пискнул микрофон. — Вам? Вы же завтра проводите межрайонное совещание…
— Бегом в кассу! — приказал Митрофанов. — Меня утром ждут в Генеральной… Вызвали. Но об этом — ни звука!
— Ой, так я совещание отменить не успею…
— Ничего. Пусть задницы растрясут. Утром скажешь, что я просто заболел.
* * *Голова у Вани ясна и чиста, а тело легко и невесомо. Кажется, взмахни руками — взлетишь! И ничего не болит. И мысли, приходящие в голову, выстраиваются плавно и четко, сменяют одна другую последовательно, создавая ощущение какой-то светлой праздничности.
«Я выздоровел! — понимает Ваня. — Я поправился! Теперь все будет хорошо».
Поскольку исчез постоянно мешающий шум в ушах, то все звуки вокруг слышатся предельно выпукло и объемно: звяканье металла, шуршание одежды, тихие голоса.
— Возьми еще немного про запас.
— Нельзя, мы и так выбрали критическую норму!
— Перестань, а если какое-то осложнение? А этого в суд увезут, а потом в тюрьму? Снова на ушах стоять будем?
— А вдруг он того? Ты про это подумал?
— Да что с ним случится? Лежит себе и лежит, тем более на уколах, спит все время. Затраты энергии минимальные. Если что — день на дворе, найдут кровь. Давай.
— Под твою ответственность. Сколько?
— Слушай, иди отсюда, я сам.
Ваня не понимает, о чем спорят тихие голоса. Ему неинтересно. Он видит, как в палату входит мать, а с ней бабушка. Вот так сюрприз! Значит, бабушка приехала из самой Карежмы! А это кто вслед за ними такой маленький, в ярко-красной курточке? Катюшка? Она… Вот кого он больше всех мечтал увидеть!
— Катюшка! — бросается навстречу Ваня. — Здравствуй! Как хорошо, что ты приехала!
— Я не одна, — подмигивает сестренка. — Смотри! Распахивает полу курточки, и оттуда высовывается вислоухая пятнистая мордаха и веселый сияющий глаз. Бимка!
— Как тебя с ним пропустили? — шепчет Ваня. — Сюда же с собаками нельзя!
— Я сказала, что он игрушечный, — смеется Катька, — а он прикинулся мертвым. Даже не дышал.
— Бимка, умница, — гладит Ваня мягкое бархатное ухо.
И вдруг понимает, что гладит его правой рукой! Той самой, которой не было! Значит, он выздоровел окончательно, раз даже рука выросла!
— Мама, — протягивает он ладонь к Валентине, — смотри!
— Сыночка, — счастливо улыбается та, — видишь, как хорошо! Сейчас мы все вместе поедем домой. Скоро Новый год. Нарядим елочку, я испеку твой любимый торт, бабушка сделает пирог с рыбой.
— Поехали, поехали, — радостно прыгает Катюшка. И Бимкино ухо подскакивает вместе с ней.
Взявшись за руки все вчетвером, они идут по длинному коридору, где под потолком снова искрятся новогодние разноцветные лампочки, входят в лифт, Катюшка нажимает кнопку с цифрой восемь. Правильно, их квартира и находится на восьмом этаже. Мама держит Ваню за выздоровевшую правую руку, бабушка гладит по голове, как в детстве, и тихонько напевает старинную песню. Бимка высоко подпрыгивает, доставая мокрым ласковым языком до щек любимого хозяина.
— Как хорошо, — улыбается Ваня. — Как хорошо возвращаться домой! И никто, никто нам больше не нужен. Мама, бабушка да Катюшка.
— А я? — человечьим голосом спрашивает обиженный Бимка.
— И ты, — соглашается Ваня. — Ты — главный! Как же без тебя?
Лифт набирает скорость, летит все быстрее и быстрее. Вот он пронзил, как новогодняя ракета, плоскую крышу, долетел до самого неба и устремился дальше. Внизу кубики домов, линейки улиц, ленточки речек и каналов. Красиво! Ваня мощно отталкивается от плотного воздуха сильными руками, будто крыльями, и взмывает еще выше.
Он один, потому что бабушка уже старенькая и не может летать, Катюшка маленькая, ей страшно, а мама должна быть с ними, как же иначе? Остается Бимка. Но где вы видели летающих собак? К тому же у Бимки всего один глаз, он запросто может сбиться с дороги.
— Я им все расскажу, когда вернусь, — радуется Ваня. — Все-все.
Прямо под ним знакомый растяпистый дом. Даже несколько домов. Ваня снижется, совсем чуть-чуть, чтоб поглядеть, что там, внутри.
Внутри много больших и маленьких комнат, в них — люди, в основном лежащие на постелях. Потому что еще очень рано и все они — спят.
«Я тоже недавно был там, — вспоминает Ваня. — был. Но больше не буду! Никогда!»
В крохотной комнате с зарешеченным окном железная койка. На койке — нескладное худое тело с уродливой культей вместо правой руки. Светлые короткие волосы спутаны. Глаза закрыты. Под глазами — густая, до черноты, синева. Такой же синий треугольник окружает сухие белые губы и стекает по подбородку к шее.
Что-то, какая-то неведомая сила, тянет Ваню вниз, к этому безжизненному жалкому телу.
«Это же я еще совсем недавно был таким! — вдруг понимает он. — Недавно. Когда болел!»
Повинуясь непонятному зову и неожиданной жалости к этому себе, несчастному, измученному, Ваня почти опускается, почти дотрагивается руками-крыльями до светлой макушки, но в последний момент, решившись, снова взмывает вверх.
Нет! Он не хочет! Ему больше не нужно это безвольное и безрукое тело, которое только и может, что болеть! Не нужна эта бледная голова с синюшными пятнами, которая даже не способна открыть глаз! Ему ничего не нужно из той прошлой жизни, с которой он только что так счастливо расстался.
Ваня делает плавное движение крыльями. Всего одно. И взмывает ввысь.
Искорки света, как пузырьки воздуха в морской воде, радужным роем сопровождают его полет, вычерчивая на темно-синем утреннем небе красивый и загадочный след.
* * *К традиционному утреннему чаю, приготовленному секретарем, Стыров достал из холодильника сухую колбасину суджука. Позавтракать-то он так и не успел, помчавшись на работу, вот сейчас и расслабится. Суджук, конечно, не сурет, но некое сходство есть. Сегодня обещали выписать Аманбека, и полковник предвкушал приятный вечер со старым приятелем: вспомнят молодость, казахские степи, друзей…
Асия настояла, чтобы Стыров пришел к ним в гости. Нечего, мол, Аманбеку после больницы ходить по городу. Николай Николаевич не возражал, втайне надеясь, что кусок сурета, сгинувший в водах канала Грибоедова, был не последним. Наверняка друг привез немного лакомства и родной сестре!
Настроение у полковника было превосходным. Несмотря на неприятные происшествия последнего времени, в целом все складывалось очень удачно! Особенно грела куцая бумажка из «Медпункта» с данными ДНК-теста.
Корнилова он сейчас трогать не станет. Пусть прокурор оправится, придет в себя. А потом…
Полковник в лицах представил предстоящую историческую встречу. Свои слова, лицо Корнилова, его реакцию на невероятное, немыслимое сообщение.
Впрочем, нет. Сам он к нему не пойдет. Много чести. Пожалуй, пошлет Елисеева, вооружив скрытой видеокамерой. Пусть все снимет, чтоб можно было потом внимательно посмотреть и насладиться… Интересно, как поведет себя Корнилов, когда узнает? Как отреагирует? Вот он бы, Стыров, как поступил? Сначала, конечно, не поверил бы. А потом?
— Ух! — Полковник поежился. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте, прокурор!
Николай Николаевич снова взял в руки заветный листочек с грифом «Медпункт», увидел ряд размашистых цифр, выведенных собственной рукой.
Что это? Что за секретный код заставил записать его этот ученый зануда? Какое отношение имеет он к ситуации? Скорее всего, никакого. Или имеет? Что он там блеял о допуске Е-18? Этот допуск был у весьма ограниченного круга лиц и открывал доступ к нудной и малоинтересной базе данных с набором индивидуальных, в основном физических и физиологических, данных о сотрудниках спецподразделений. Особые приметы, группы крови, наследственная склонность к болезням, психические и психологические качества. Отдел Стырова крайне редко брал в разработку своих, только по великой необходимости, потому и допуском Е-18 полковник, честно говоря, забыл, когда пользовался.
