Марен Ледэн - Вирусный маркетинг
— Время настоящей научной организации, нацеленной на производство и потребление. Фредерик Уинслоу Тейлор[51] будет забыт, все станут ссылаться на мое имя.
Тихий щелчок за спиной у Натана.
— Сначала полное подчинение тел…
Затишье перед бурей.
— …а потом — господство над духом.
Выстрел. Первый резервуар разлетается вдребезги. Натан отскакивает в сторону. Второй, третий. На него брызжет вязкая жидкость. Дарман с искаженным от ужаса лицом. Три подопытные открывают глаза, испуганный взгляд, широко разинутые рты, они уже готовы наполнить легкие воздухом. Пули, пробивающие их грудные клетки, шеи, головы. Четвертый, пятый. Кровь, смешанная с амниотической жидкостью. Вопли профессора, который кидается к шестому резервуару, взрывающемуся у него в руках. Осколки стекла входят в тело, будто нож в масло. Радость Иезавели. Освобождение и детоубийство.
Запыхавшись, Иезавель останавливается перед седьмым резервуаром.
Натан морщится.
Боль в печени.
Он собирает последние силы, чтобы увидеть финал расправы. В бешенстве профессор, раскинув руки, загораживает резервуар.
Встает между Иезавелью и генетическими махинациями.
«Выхода нет».
Разрушение мышц, сухожилий и нервов.
— Остановись, идиотка!
Дарман кидается на нее. Иезавель резко нажимает на курок, и серия выстрелов отбрасывает профессора к резервуару, прямо в объятия старшего из клонов. Последние ласки на битом стекле. В луже крови. Металлический звон, пистолет, падающий на плиточный пол. Иезавель, наконец-то прильнувшая к Натану, соленые слезы и жар ее тела. Начинаются конвульсии, его охватывает страх.
— Что со мной?
Его губы слились с губами Иезавели. Разговаривать некогда, вирус пожирает его, быстро, слишком быстро. Воспользоваться этой минутой. Светает, последние мгновения жизни.
— Уходи.
Тело, взбудораженное действием вируса. Мутация в самом разгаре. Бугорки под кожей, бегающие по бесформенному туловищу. Перед глазами такая плотная пелена, что он различает лишь тень, склонившуюся над ним. Угасающее сознание, боль, страх. Он все еще борется, ожидая чуда, которого не случится.
Или момента, когда можно будет сдаться.
«Не сейчас».
Не у нее на глазах.
— Они поймают тебя… уходи!
Его тело сгорает изнутри. Прикосновение. Он чувствует дыхание Иезавели на своем лбу. Она прижимается к нему.
— Уходи!
Через мгновение она оставляет его. Приговоренная к жизни, а он — к смерти на этом полу. Порабощенный вирусом.
Ее дочь еще бродит по свету.
«Оригинал».
Стук выдвигаемых ящиков, хлопок двери, шаги Иезавели в коридоре, потом тишина. Теперь, когда комната внезапно опустела, у него заканчиваются мысли.
Обессилев, Натан закрывает глаза и понимает, что ему больше не о чем подумать. Бездонный колодец. Он старается восстановить нить последних событий своей жизни, чтобы не подпускать близко страх. Он напрягается, напрягается снова и снова, но озарение так и не приходит, и ужас превращается в панику. Падение.
«Мари».
Натан рыдает, пытаясь найти воспоминание, за которое можно было бы уцепиться, чтобы удержать равновесие. Вирус уже выходит за пределы его тела, взаимодействуя с раствором из резервуаров. Ящик Пандоры открыт, амниотическая жидкость начинает бурлить, и Натан вздыхает в последний раз.
Черная трава
ЗАГРЕБ,
11 мая 2008
Скольжу вдоль стены. Упираюсь в парапет и прыгаю на водосточную трубу, которая идет вверх по зданию клиники. Меньше чем через минуту добираюсь до третьего этажа, охранник на посту принимает мои маневры за обычный сквозняк. Удивленный, он даже не пытается выдернуть лезвие, которое внезапно вонзается ему в затылок.
С балкона я проникаю в коридор, ведущий к цели. Второй охранник падает на пол, сигнала тревоги по-прежнему не слышно.
Сверяюсь с циферблатом — у меня осталось всего пятьдесят секунд.
Коридор пуст, бесшумно ступаю по плитам пола.
Сорок пять секунд.
Настороженно посматриваю вправо, шарю отмычкой в замочной скважине. Из-за двери доносится шорох.
«Проснулся».
Тридцать пять.
— Пришлось за тобой побегать, Питер.
Мышцы Сахара напрягаются, он тянет руку, пытаясь нащупать кнопку, включающую сигнал тревоги. Я уже сижу на нем верхом, заламываю руку за спину, выкручивая плечо, и закрываю лицо подушкой, чтобы заглушить крики.
Но не чтобы убить его.
Перерезаю провода сигнализации ножом, потом вынимаю из сумки металлическую коробочку.
«Подарок от профессора Дармана».
Двадцать.
Сахар дрыгает костлявыми руками и ногами, но моя хватка не ослабевает. Я сижу верхом на отце, сосредоточившись на каждом этапе своей задачи.
В коробочке лежит шприц.
Пятнадцать.
Мышцы его шеи вздрагивают, когда игла проникает в яремную вену.
— В память о Натане, Камилле и обо всех остальных.
Надавливаю пальцем на поршень, жидкость вливается в вену.
Десять.
Убираю подушку и, опустив руки, на несколько мгновений застываю, как завороженная.
«Только и всего».
Посреди кровати, под ризой Сахара, бушует вирус. Соприкоснувшись с его ненавистью и безумием, он порождает такие мутации, каких еще не видел никто. Полы его одежды приподнимаются от внезапных толчков, вызванных генетическими трансформациями. На лице и руках появляются метастазы.
Пять.
На губах выступает пена. Воткнутый в шею шприц меняет форму. Волокна мышечной ткани образуют странную сеть, которая начинается у кончика иголки.
Три.
Полупрозрачная сеть превращается в кокон, обволакивающий зараженное тело.
Две.
Между полами ризы прорастает черная трава. Я выскальзываю в коридор и проделываю тот же путь в обратном направлении.
Одна.
У меня не осталось ни секунды.
РИЕЗИ, ЮГ СИЦИЛИИ,
15 августа 2008
— Я могу помочь тебе.
Вот что сказал старик. Мне хотелось есть, и сердце билось не слишком быстро. Было очень душно, но я отказала своему ненормальному телу в возможности потеть.
— Что я получу взамен?
— Мое молчание.
Джон Манкидор задумался на пару мгновений.
— Я без труда разыскала тебя и могла бы убить прямо сейчас, если бы захотела.
— Я нужен тебе.
— Скажи, где. А там посмотрим.
Джон засомневался, но ставки были слишком высоки, и он продолжил.
— Мне не нужна свобода. Для меня она бесполезна. Моя тюрьма — здесь.
Я показала ему толстую, вздувшуюся вену на предплечье, давая понять, что надо мной господствует вирус.
— Тогда изменим правила.
Джон дышал с трудом.
— Идет.
Он протянул мне руку, но я ее не пожала.
— Я могу передать тебе все необходимые бумаги.
Об этом я и не думала.
— Ты должен сдержать обещание, Джон, это в наших общих интересах.
— Как мне с тобой связаться?
— Об этом не беспокойся, старик, тебе никогда не скрыться от моего взгляда.
Я посмотрела на его морщинистое лицо, а затем — на закаленную сталь своих рук. Проследив за моим взглядом, Джон выдвинул ящик стола, достал оттуда картонную папку и протянул мне.
— Скоро увидимся, очень скоро.
Сегодня чудесная погода. В глазах встречных мужчин и женщин читается восхищение моей фигурой. Они бросают непристойные взгляды на мои формы. Мне нравится чувствовать их желание. Почти физически осязаемое. Я угадываю кататоническую дрожь, пробегающую по спинам самых настойчивых из них. Она спускается к низу живота. А потом достигает моего тела, окутывая теплой волной.
Я закрываю глаза. Я вижу.
«Джон Манкидор сдержал слово».
Тогда мужчины и женщины замечают на моей коже пятна. Они внушают отвращение тем, кто подходит слишком близко. Эротическое удовольствие затухает, не достигнув цели. Черная трава рыщет по венам в поисках выхода. Давит на кожу изнутри. Осваивает новые участки. Дщери и сыны Иерусалимские, не смотрите на меня, что я больна. Отцы мои разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники. Моего собственного виноградника я не стерегла.[52]
Мне снится клиническая смерть. В голове продолжают роиться образы, порожденные неубиваемым вирусом. Это гораздо хуже, чем болезненная утопия человека-охваченного-безумием, меня гложет научная реальность, прокапывая ходы в моих видениях. Это кошмар. И риск, и сложность одновременно. Бесконечно малые величины и бесконечное могущество. Закончив миссию, я не позволю черному растению распустить под лучами солнца свои листья и цветы. Но вслед за верой приходит сомнение.
Я встречаюсь с дочерью, с первой.
