Константин Образцов - Культ
Они попались. Выхода не было. Древние боги злы и ревнивы и никогда не прощают. Им не нравится, когда их предают. Аполлон наслал чуму на войско ахейцев под Троей; Посейдон удавил Лаокоона и сыновей, отправив на свидание с ними чудовищных змей; Сизиф, умудрившийся дважды провести мрачных владык подземелий, где-то за гранью этого мира по сей день вкатывает вверх на гору свой камень; Тантал, усомнившийся во всеведении богов, мучается вечным голодом, жаждой и страхом. А то, что вызвали к жизни они, за одну ночь вернуло обратно своих злосчастных служителей, совсем как мать вновь собирает подле себя вздумавших разбежаться по сторонам малых детей – кого уговорами, а кого и шлепками.
Следы последних явственно были заметны на лице Макса: его всего перекосило от громадных кровоподтеков, на которые Даниилу было страшно смотреть, потому что он представлял себе, как они могли появиться. Ходил Макс медленно, то и дело кряхтя и морщась, и как-то боком. В неуклюжих движениях чувствовались боль и угроза, и Макс был похож на раненого, но от того еще более свирепого медведя. Он мрачно озирался по сторонам, и, когда взгляд его падал на Даниила, тот невольно сжимался: почему-то казалось, что друг сейчас ударит его, просто так, без всякой причины.
С двумя другими Мамочка обошлась без побоев, но выглядели они не менее жутко. Женя будто бы похудел, как сдувшийся шар: толстые щеки втянулись и побледнели, свитер висел как мешок там, где еще на прошлой неделе туго натягивался поверх грузного тела; россыпь прыщей на физиономии из багровой стала лихорадочно-красной, высохла и напоминала теперь торчащие обрывки пурпурных перьев или иголки. Он все время криво ухмылялся, посмеивался неприятными, ухающими смешками, а когда сидел, то чуть раскачивался вперед и назад, бессмысленно таращась перед собой. Рома, напротив, не улыбался вовсе; он был серьезен, сосредоточен, а иногда наклонял голову набок, прислушиваясь к чему-то, и даже кивал в ответ или бормотал что-то невнятное.
«Он же шаман, – понимал Даниил, и по коже бежали мурашки. – Разговаривает с ней».
Впрочем, сам он, видимо, тоже выглядел не очень-то празднично: это стало понятно, когда товарищи, бросив на него быстрые и внимательные взгляды, понимающе отвернулись. Даниил полагал, что справляется, но на перемене зашел в туалет и осторожно заглянул в зеркало; из сумрачного зазеркалья на него уставилась физиономия с взъерошенными рыжими волосами, похожими на шерсть перепуганного зверька, и круглыми затравленными глазами. Веснушки сливались на бледной коже в одно большое бесформенное пятно.
Вот такой компанией они и сошлись в понедельник вечером, после уроков, на четвертом этаже, дождавшись, когда из школы уйдут последние ученики, а преподаватели соберутся в столовой на банкете по случаю Дня учителя. Никто никого ни о чем не спрашивал и ничего не обсуждал. Они просто помолчали немного, а потом Рома сказал:
– В пятницу идем в яму.
Все кивнули. Даниил помедлил, может быть, долю секунды, но потом вспомнил чудовищную рыбную вонь, тьму, сплетенье кошмарных костей на кровати родителей, комки грязных волос, и тоже мотнул головой.
– Делаем все как всегда?
Он подумал, что, если что-то вдруг изменилось, Рома в курсе. Так и оказалось.
– Есть одно новое условие. Кукла больше не прокатит. Мамочке нужна кровь.
Все промолчали, только блестели глаза в тяжелых темно-сиреневых сумерках. За окном, объятые паникой, деревья махали безлистыми ветками. За углом в конце коридора прозвучали и смолкли два голоса и хлопнула дверь.
– В смысле, кровь? – решился уточнить Даниил. – Чья?
– Не волнуйся, – успокоил Рома. – Этот вопрос я решу.
Но стало не спокойнее, а только тревожнее.
– Значит, договорились. Собираемся в пятницу у Макса и идем…
– Нет, пацаны, – откликнулся Макс. Голос был хриплый и чужой. – У меня нельзя сейчас. Просто вам в Слободку лучше пока не соваться, а особенно ходить там вместе со мной.
– Ладно, – согласился Рома и не стал ничего уточнять. – Тогда на остановке автобуса, на Передовиков, там, где обычно садимся.
На том и договорились. Даниил, Женя и Макс ушли, Рома остался ждать маму.
До пятницы оставалось четыре дня.
Ночные кошмары больше не повторялись, но Даниилу все равно было страшно. Вообще, вся жизнь превратилась в сплошное переживание страха. Хуже всего было дома: в квартире оказалось неожиданно много укромных углов, косых отражений, случайных звуков и скрипов; темнота в комнатах кого-то скрывала, тишина походила на маскировочное покрывало, под которым неслышно подбирались все ближе хищные беды. Даниил просыпался теперь каждую ночь: лежал в черном, непроницаемом сумраке и прислушивался к пустому безмолвию; свет не включал – боялся, что лампочка не зажжется, и этого он просто не выдержит. Дважды, осторожно ступая, спускался к родительской спальне и заглядывал в дверь. Из темноты доносилось дыхание, на подушках темнели длинные волосы мамы и едва различимо белел папин профиль. Даниил успокаивался, убеждаясь хотя бы на время, что все обошлось, и возвращался к себе. Наступало утро, и все начиналось сначала: вздрагивать от отражений в зеркалах, от шума воды в трубах, в школе сидеть, уткнувшись носом в тетрадь и учебник, возвращаться домой и со страхом ждать ночи.
Во вторник Рома не пришел в школу. В классе сразу стало легче дышать, причем не только тем, кто его боялся и ненавидел, но не знал, как вести себя с ним и что делать после страшной пятничной драки, но и трем друзьям. Никто ничего не сказал, ни о чем не спрашивал, а Даниил даже не стал писать или звонить другу, чтобы узнать, не случилось ли с ним чего. Елене Сергеевне задавать такой вопрос тоже не хотелось. Может быть, он просто боялся услышать ответ, узнать нечто такое, что сделает совершенно невыносимым груз безысходного страха, повисший у него на плечах.
Но когда в среду на уроки не явился Женя, задавать вопросы все же пришлось: Даниил представил себе, что завтра точно так же исчезнет он сам. Они с Максом, не сговариваясь, отошли на перемене в угол, и Даниил послал два одинаковых сообщения: «Привет! Ты в порядке?» Ответы пришли довольно быстро:
«Да».
«Норм».
– Спроси, планы не меняются? – посоветовал Макс.
«На пятницу все в силе?» – написал Даниил Роме.
«Да, как договаривались».
Оставалось ждать.
Трудности на работе у отца не только не миновали, а, похоже, стали еще тяжелее. Родители возвращались с работы домой еще позже, подолгу засиживались в гостиной, разложив перед собой мобильные телефоны, бумаги, раскрыв ноутбуки, и переговаривались напряженными голосами. До Даниила долетали непонятные слова и обрывки фраз: «вывести активы», «сделаем свою кредиторку», «попробовать обанкротить», то и дело перемежаемые такими выражениями, что за их фантастической грубостью терялся смысл. Отец даже один раз пропустил рабочую встречу с сыном в девять вечера, извинившись, впрочем, и пообещав, что на следующий день посвятит ему не час, как обычно, а два.
Радости от этого Даниил не испытал.
Он понимал, что родителям сейчас не до него, и старался не мешать и не отвлекать их от дел, но страх и тяжесть в груди не давали покоя, и он слонялся неподалеку, стараясь попасться кому-то из них на глаза и услышать вопрос: «С тобой все в порядке, сынок?»
Это сработало. В среду мама действительно заметила подавленное состояние сына, посмотрела внимательно и спросила:
– Ты не заболел? Как себя чувствуешь?
И быстро прижалась губами ко лбу.
– Нет, вроде бы температуры нет. Точно не заболел?
– Все в порядке. – Чтобы ответить, пришлось проглотить ком в горле размером с большое яйцо.
– Ну хорошо. А то я подумала, что ты простыл. Завтра шерстяную жилетку надень под пиджак.
И вернулась в гостиную – к отцу и работе.
В четверг Даниил всерьез взялся за обдумывание новых желаний. Если уж от проведения проклятого ритуала не отвертеться, можно попробовать как-то переиграть Мамочку. Волшебные сказки народов мира оценивали такую возможность как довольно высокую: справились ведь с Румпельштильцхеном, например, или с Тителитури; от злокозненных джиннов тоже случалось успешно избавиться. Впрочем, хватало и обратных примеров, так что к обдумыванию верной стратегии стоило отнестись всерьез. Первое, что приходило в голову, – пожелать, чтобы Мамочка оставила их в покое, раз и навсегда. Но от этой идеи пришлось отказаться: во-первых, такое желание необходимо согласовать со всеми, а Даниил не без оснований подозревал, что ни один из его друзей эту инициативу не поддержит. Он представил себе мрачного Макса, Женю, то и дело хихикающего и косящегося куда-то вбок, серьезного Рому, разговаривающего с невидимым собеседником, и содрогнулся. Даже подходить к ним с таким предложением было боязно. К тому же Мамочка ведь ничего им не обещала: они не выпускали ее из векового заточения в бутылке, не ловили сетью, вымогая исполнение просьб в обмен на свободу; «желаний любых исполнения ждем» – это оставляло ей свободу маневра. Ждали, да не дождались. А в-третьих, просить о таком – значит серьезно рискнуть вызвать ее гнев, а об этом не хотелось и думать.
