Не навреди ему - Джек Джордан

Они привезут его домой. Так сказал Фахим, когда пациента завозили в фургон без опознавательных знаков.

Мне не верится. Боль оттого, что его от меня оторвали, стала органической частью меня, я не могу представить свое существование без нее, даже когда он будет дома, как будто мне придется научиться с этим жить. Хирург во мне жалеет, что ее нельзя вырезать.

До встречи с Шаббарами все мои мысли были о том, чтобы привезти Зака домой. Но сейчас, когда это стало возможным, я не могу не думать: что будет, когда он приедет домой? Он не просто пережил сильную травму, ее еще надо держать в секрете. Все эти болезненные воспоминания ему предстоит держать в себе, я буду единственной, с кем он сможет поговорить. Он должен будет постоянно лгать, как я, и, без сомнения, захочет знать, зачем это делает.

Потому что мамочка – убийца.

Это никак не приукрасить, никак не оправдать. Я отняла жизнь и смотрела, как она вытекает из пациента по капле, задержав дыхание, пока все не закончилось. Будет ли Зак меня ненавидеть, когда узнает, что я сделала, чтобы его спасти? Что я забрала у кого-то жизнь в обмен на его собственную?

Будет ли мой сын меня бояться?

Скептик проснулся во мне, как только я приехала домой и положила голову на его подушку, начав расчленять мою надежду, как ребенок, который отрывает ножки у насекомого и смотрит, как они продолжают дергаться, зажатые между пальцами. Что, если Шаббарам не удастся забрать Зака, а их вмешательство заставит похитителей причинить ему вред? Что, если Шаббарам нельзя доверять? Что, если?.. Что, если?.. Что, если?..

Я тру глаза, чтобы проснуться, чувствуя свои голые веки без ресниц. Я поспала всего час или около того и проснулась настолько взвинченной, что почувствовала раздражение. Я не смогу нормально отдохнуть, пока Зак не будет дома.

Все мои телефоны выложены в ряд на тумбочке у кровати. Я пробую их все, поочередно включая экраны на каждом, чтобы проверить, нет ли оповещений. Ничего.

Встаю с кровати, расправляю покрывало и взбиваю каждую подушку, чувствуя неизбежный взгляд камер из каждого угла комнаты. Странно, что я уже так привыкла к тому, что за мной отовсюду наблюдает дополнительная пара глаз. В каком-то смысле они помогают мне не чувствовать себя такой одинокой, даже несмотря на то, что их присутствие не сулит мне ничего хорошего.

Отсутствие новостей от похитителей меня беспокоит, но, кажется, это означает, что они поверили в то, что я собиралась провести всю ночь, пытаясь проникнуть в ход больничного расследования. Если бы они знали правду, они не стали бы молчать и тянуть время. Это не в их стиле. Они уже были бы в доме и палили из пистолетов. Или, может быть, они следили за каждым моим действием и до сих пор наблюдают за мной в ожидании того, что я произнесу еще какую-нибудь ложь; дают мне в руки веревку, чтобы я сама на ней повесилась.

Звонят в дверь.

Я слышу, как Мишка с лаем несется в прихожую.

Что, если это похитители? Я начинаю мерить шагами комнату под внимательным взглядом камер, у меня учащается пульс. Или это Шаббары? Может, они уже привезли Зака?

Я иду вниз, сердце бьется так сильно, что начинает кружиться голова. Подхожу к двери на дрожащих ногах. С тех пор как я подумала о том, что это может быть Зак, я не могу представить за дверью никого другого.

В дверь продолжают стучать. Я поднимаю трясущуюся руку к глазку, отодвигаю заслонку и смотрю наружу.

За дверью стоят полицейские.

Я опираюсь лбом на дверь, при виде них у меня перехватывает дыхание, как будто меня ударили. Я так хотела, чтобы это был Зак, что едва не материализовала его силой мысли, представив, каково будет прижать его к себе, почувствовать его тепло, его запах – его, а не подушки. Я закрываю глаза и с дрожью выдыхаю, пытаясь запрятать боль поглубже. Беру Мишку за ошейник и открываю дверь.

– Да?

Сержант Райан вздрагивает от моего резкого тона, инспектор Конати и бровью не ведет.

– Доктор Джонс, вы должны проехать с нами в участок.

– Зачем на этот раз?

Ненавижу их за то, что они не Зак. Я говорю резко и смотрю на них с яростью. Я должна быть мягче, казаться невиновной и испуганной. Но мне не удается подавить бешенство.

– Я рассказала вам про Полу все, что знаю. Очень жаль, что вам этого недостаточно, но я не могу больше ничем помочь. – Окидываю инспектора Конати презрительным взглядом. – Вам вообще можно здесь находиться? Мне показалось, что ваше начальство восприняло мою жалобу всерьез.

– Мы здесь не по поводу убийства Полы, – говорит она, даже не пытаясь спрятать радостный блеск в глазах. – А по поводу вашего сына.

Желудок у меня подпрыгивает, желчь устремляется в горло.

– Сколько раз я должна повторять, что он в Корнуолле? Послушайте, инспектор, мне очень жаль, что с вашим сыном такое произошло. Это очень печально и, наверное, тяжело было перенести, но это не дает вам права донимать меня, создавать иллюзию того, что вы пытаетесь спасти моего сына, чтобы объяснить себе невозможность защитить своего.

Улыбка исчезает с ее лица.

– У нас есть доказательства, доктор Джонс, – говорит она сурово. – Доказательства, противоречащие вашему рассказу. Вы должны проехать с нами в участок.

Она торжествует. Я вижу, как ее глаза наполняются радостью, когда она замечает панику на моем лице. Я делаю успокаивающий вдох и задерживаю воздух внутри, чтобы он держал меня на месте, как якорь.

– Вы меня арестовываете?

– Ну… – говорит она неуверенно. – Нет.

– Тогда вы можете подождать. Мне нужно принять душ и одеться.

Я так быстро захлопываю дверь, что заслонка на дверном глазке несколько раз крутится вокруг своей оси.

Рэйчел

Среда, 10 апреля 2019 года, 11:05

Что-то не дает доктору Джонс уснуть.

Даже под слоем макияжа я вижу, что под глазами у нее залегли тени, что шея приобрела болезненный белый оттенок. Она как будто съежилась с тех пор, как я видела ее в последний раз: ее фигура кажется меньше, а черты лица – слишком большими. Даже волосы как будто поредели.

Она мало что сказала с тех пор, как мы зашли в комнату для допросов, и резкость тона, которую она демонстрировала у себя на крыльце, притупилась. Но по ее напряженной позе и каменному выражению лица очевидно, что она по-прежнему настороже и готова услышать наши вопросы.

Я молча кладу перед ней на стол папку.

– Вы хотите, чтобы я ее открыла? – спрашивает она.

Я киваю.

– Да, пожалуйста.

Я заметила за доктором Джонс одну вещь: она одержима желанием все контролировать. Когда она контролирует ситуацию, она добивается всего,