Крис Муни - Комната мертвых
Записка карандашом на кровати: «Майкл, я скоро вернусь. Мне нужно заехать в больницу. Лагерь сегодня отменяется. Можешь остаться дома с Картером. Никуда не выходите, пока я не вернусь, и не забудьте запереть двери. Целую. Мама».
Много лет никто не переступал порог этих комнат…
Дарби вышла из комнаты, думая о Шоне Шеппарде.
В коридоре появился один из санитаров, низенький толстый человечек с вьющимися светлыми волосами. Увидев Дарби без наручников, он удивленно заморгал. Она показала ему свое удостоверение личности.
— Дети внизу? — поинтересовался он.
— Нет здесь никаких детей. Санитар нахмурился.
— Она сказала, что они ушли вниз. Хотела, чтобы я нашел их и убедился, что с ними все в порядке.
— Детей здесь нет, они давно мертвы.
— Ничего не понимаю.
— Вам и не нужно ничего понимать, — отрезала Дарби, спускаясь по лестнице.
В воздухе стояла удушливая вонь сгоревшего пороха.
Кевин Рейнольдс лежал мертвым на полу кухни. Над ним суетился пожилой патрульный с пивным животиком и красной физиономией.
— Детектив Бранхэм здесь? — обратилась к нему с вопросом Дарби.
— Еще нет.
— Видите вон тот «глок» на полу? Очевидно, это же оружие было использовано в ходе недавнего взлома и убийства в доме в Чарльстауне. Когда прибудет детектив Бранхэм, скажите ему, что я буду снаружи. Я хочу поговорить с ним о человеке, который лежит тут.
— Это Кевин Рейнольдс.
— Вы знаете его?
— Мы пытались посадить этого сукина сына за то, что, по нашему мнению, он сделал с этой женщиной, Джейми Руссо. Незаконное вторжение. Вломился к ней в дом, связал всю семью в спальне наверху и застрелил двух мальчиков. Насмерть. Мать выжила.
— А что с ее мужем?
— Рейнольдс сунул его руку в измельчитель мусоропровода, а потом задушил. Не спрашивайте, за что, я не знаю. И никто не знает.
Дарби взглянула на Рейнольдса, думая о комнате наверху. Комнате с выбитым замком и потеками засохшей крови на стенах и на полу.
— Сколько было детям, когда они умерли?
— Младший был совсем еще малыш, годик или полтора, не помню точно.
Перед глазами Дарби стояли детская белая кроватка-колыбель и автомобильчик, покрытые слоем пыли.
— А старшему?
— Не знаю.
Дарби услышала шаги на лестнице. Она вышла в прихожую и увидела, как двое санитаров выносят каталку, к которой ремнями пристегнута женщина с кислородной маской на лице и капельницей, воткнутой в вену.
Она не заметила, как подошел пожилой полицейский, и поняла, что кто-то стоит рядом, только когда он заговорил:
— Господи Боже, святой и милосердный… Это же она. Это Руссо.
Дарби смотрела, как санитары перенесли каталку через порог и начали спускать по ступенькам.
— Как его звали? — спросила она полицейского.
— Кого?
— Старшего сына Руссо.
— Не помню.
— А она помнит.
69
Дарби медленно вышла в сырой ночной воздух, плачущий дождем. Окрестности заливали сполохи синих, красных и белых проблесковых огней. Улицу блокировали, по меньшей мере, полудюжиной патрульных автомобилей полиции Уэллсли, припаркованных в обоих ее концах, чтобы освободить место для двух карет «скорой помощи», а теперь еще и пожарной машины. Дарби слышала все нарастающий вой ее сирены.
Подъездная аллея, усеянная обломками стекла и гильзами от дробовика, была обнесена полицейской лентой. Из-под смятого капота автомобиля Чадзински курился слабый дымок, что и стало причиной вызова пожарной бригады. Дарби смотрела, как двое патрульных огораживают полицейской лентой мертвое тело, лежащее на газоне. Руки и ноги человека были неестественно изогнуты. Уорнер, глава Отдела Чадзински по борьбе с коррупцией.
«Нет, пожалуй, ее личного эскадрона смерти, так будет правильнее», — подумала Дарби, глядя на пятна крови на изорванной одежде лейтенанта.
Ей нужно было найти тихое, уединенное место, чтобы позвонить Купу. Не глядя по сторонам, словно робот, она пересекла мокрую лужайку и вошла в большой заброшенный сад.
В дальнем его конце между толстыми стволами двух сосен Дарби увидела гамак. То, что надо. Ноги сами привели ее туда. Дрожа от усталости и облегчения, она повалилась на мокрую ткань. Сердце глухо стучало в груди, словно тоже хотело спать.
Тени скользили по траве, залитой светом из окон дома, где горели все огни. Взгляд Дарби устремился к окнам комнаты, стены и пол которой были забрызганы засохшей кровью. Она вспомнила мать, сидящую на краешке больничной койки отца. Шейла держала грубую, мозолистую руку Биг Рэда у себя на коленях и читала вслух стихотворение Дилана Томаса «Не гасни, уходя во мрак ночной», которое знала наизусть. Шейла как раз произносила: «Отец, ты — перед черной крутизной, от слез все в мире солоно и свято», когда доктор отключил аппаратуру жизнеобеспечения. Дочитав стихотворение до конца, мать начала декламировать с начала, глотая слезы и отчетливо выговаривая слова в ожидании, пока тело Биг Рэда умрет.
Когда сирена пожарной машины умолкла и единственным звуком, нарушающим внезапную тишину, стало негромкое урчание двигателя, Дарби вытащила телефон и набрала номер Купа. Он ответил после первого же звонка.
— Господи, Дарби, где тебя черти носят? Я уже целый час пытаюсь тебе дозвониться!
Услышав его голос, она почувствовала, как в груди распрямляется туго сжатая пружина, а из души уходит неимоверное напряжение.
— У тебя все нормально?
— Я в порядке, а вот из-за тебя чуть с ума не сошел от беспокойства. Я получил тот фрагмент разговора. Что происходит? Почему ты мне не перезвонила?
— Я встречалась с отцом Хэмфри.
Куп замолчал. С другого конца линии до нее донеслись голоса и шум.
«Он в аэропорту», — подумала Дарби, и сердце ее забилось сильнее.
— Он мертв, Куп. И Кевин Рейнольдс тоже. Тебе не нужно уезжать.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе все. Где мы можем увидеться?
— Я в аэропорту.
— Тебе не нужно уезжать, — повторила она. — И ты, и твоя сестра… вы можете вернуться домой.
— Я лечу в Лондон.
У Дарби перехватило дыхание.
«Не уезжай! — хотелось крикнуть ей. — Ты нужен мне здесь. Рядом».
— Мне пора, Дарби. Последнее приглашение на посадку. Она слышала печальные нотки в его голосе. Нет, не совсем так. В его тоне явственно прозвучало облегчение. Через шесть часов он будет в аэропорту на другом конце света, в другой стране, где никто не знает его тайны. Где он сможет начать все заново, может быть, даже обрести себя вновь.
— Забронируй билеты на другой рейс, Куп. Я заплачу. Мне нужно увидеться с тобой, перед тем как ты улетишь. Нужно побыть с тобой и поговорить…
— Это ничего не изменит.
— Просто выслушай меня.
Она знала, что хочет сказать, — те самые слова, которые теснились у нее в голове все последние дни, стоило ей увидеть Купа. Но сейчас они почему-то не шли с языка.
«Начни с того, что произошло у него дома».
— Сегодня днем, уже собираясь уходить, ты вернулся…
— Мне не следовало делать этого, — сказал он.
— А я рада, что ты сделал то, что сделал. Я…
«Почему, черт возьми, это так трудно?»
— Я всего лишь хотела сказать… Я…
— Я знаю, — перебил он ее, — Потому что чувствую то же самое, что бы это ни значило.
— Это значит очень много.
«А я была слишком глупа, или слишком испугана, или слишком эгоистична, или все вместе, и еще тысяча других причин, чтобы воспользоваться этим. Но я не хочу, чтобы ты улетал. Мне страшно, я не смогу без тебя жить».
— Если ты чувствуешь то же, что и я, — сказала Дарби, — не улетай.
— Я должен. Я уже давно хотел уйти от всего этого. У меня нет причин оставаться.
«А как же я? Разве меня недостаточно, чтобы ты остался?»
— Мне в самом деле пора, — произнес он.
Дарби крепко зажмурилась.
— О'кей, — выдавила она. — Счастливого пути.
— Прощай, Дарб.
— Прощай.
Негромкий щелчок, и шум аэропорта стих. Куп улетел.
70
Джейми лежала на каталке в салоне «скорой помощи», оглашающей окрестности воем сирены. Здоровым глазом она следила за тем, как невысокий круглолицый санитар с вьющимися светлыми волосами прилаживает пластиковый пакет для внутривенного переливания у нее над головой. Она попыталась заговорить с ним, но слова застряли в кислородной маске, закрывающей ей лицо.
Физической боли Джейми не чувствовала. Ей сделали какой-то укол, и боль исчезла. А вот тревога осталась. И никакая передозировка не могла снять ее. И еще любовь.
Санитар отодвинулся, его фигура смазалась и исчезла. Его место занял Майкл. Он опустился рядом с ней на колени, и через мгновение Джейми ощутила прикосновение его холодных ладошек. Тревога исчезла, а в сердце поселилось облегчение.
