Колин Маккалоу - Плотский грех
– Понимаю, – искренне сказала Делия. – Мы должны добиться от нее признания.
– Вот именно.
– Но как?
– Не имею понятия, разве что будем разыгрывать карты по мере их поступления и приготовимся блефовать.
– Нет, давай не думать об этом как о карточной игре, дело слишком сложное. Это фортепьянная соната, которую нам надо сыграть по слуху.
– Ладно, Бетховен, пусть будет фортепьянная соната.
Джесс Уэйнфлит внимательно смотрела сквозь прозрачную стенку стеклянного сосуда, содержащего мозг Уолтера Дженкинса, чувствуя, что двух-трех дополнительных перемен консервирующего раствора будет достаточно. Жидкость в сосуде все еще оставалась красновато-розовой, но полупрозрачной. Джесс надела сверхпрочные резиновые перчатки и стала наклонять сосуд, пока стекающий в ведро красновато-розовый ручеек не превратился в струйку, затем опять наполнила сосуд и снова вгляделась в него. Получился гораздо более бледный розовый цвет, который еще потемнеет, но позже, и при этом все равно не достигнет той же цветовой глубины, что и предыдущий.
Основание мозга было наверху, и от его кровеносных сосудов и тканевых оболочек остались только длинные, тонкие нити и лохмотья. И там, насколько Джесс могла определить, был виллизиев круг – блистательный внутренний предохранительный клапан мозга, который в случае перекрытия кровоснабжения одной стороны мозга позволяет крови из ненарушенной стороны перейти через это кольцо из крохотных мостиков и попасть на голодающую сторону. То, что положение виллизиева круга было сейчас так трудно определить наверняка, объяснялось разрывом аневризмы базилярной артерии, проходившей от задней части виллизиева круга к верхушке спинного мозга.
Должно быть, кровяное давление Уолтера сильно подскочило. Когда аневризма разорвалась, кровь из нее под большим давлением устремилась частично вниз, к кости, частично вверх, в мягкий, как масло, мозг, у варолиева моста и продолговатого мозга. Все ядра центральной нервной системы, которые управляли сердечным ритмом, дыханием и другими функциями организма, этой струей оказались раздроблены в месиво. Уолтер умер, крича от боли, потому что именно так умирают жертвы субарахноидального кровоизлияния.
И Джесс ужасно горевала – едва сознавая, почему или о чем. Уолтер никогда не был ее возлюбленным, даже в воображении. Она подумала, что он в гораздо большей степени являлся ее ребенком, ее творением. Пусть не выношенным ее утробой, но дитя ее ума, она выносила его путем двадцати отдельных операций, благодаря которым он превратился из буйного маньяка в существо, ограничиваемое и определяемое мыслью. Смерть Уолтера словно бы умертвила ее саму. Великий эксперимент был оборван недомоганием, о существовании которого она и не подозревала. Аневризмой!
Слетались стервятники: Мелосы, Кастильоне, Джим Ханраан… Чтобы не видеть ухмылок на их лицах, Джесс позвонила каждому из них вчера ночью, чтобы сообщить о непредвиденной аневризме Уолтера, ясно давая понять, что такое случается и никто в этом не виноват. Те из них, у кого имелись медицинские дипломы, поняли намек сразу, а несведущие вскоре были просвещены. Джима Ханраана ждут большие неприятности из-за тайных дверей в стенах, огораживающих Психушку, а в самом ХИ никто не обладал достаточным влиянием, чтобы сбросить Делию с поста.
По-настоящему критическим моментом был единственный непреложный фактор: время, годы, возраст – любое название подойдет.
«У меня нет времени, чтобы начать все заново. Мне почти пятьдесят лет, и смерть Уолтера как в теплой ванне перерезанное запястье. Моя энергия утекает, как горячие потоки муссонных ливней, впитывающиеся в бесплодную землю.
О, зачем мы живем, если наше время так коротко, так горестно недолго? Я слишком стара, чтобы проделать все это снова! Моя сверхновая звезда погасла, не успев разгореться, превратилась в тусклого коричневого карлика. Я потерпела крах».
Затем Джесс кое-что вспомнила и позвонила в ХИ.
– Боюсь, я не смогу приехать сегодня, – сказала она своей секретарше, безропотному созданию по имени Дженни Маркс, которая долгое время занимала подчиненное положение по отношению к Уолтеру Дженкинсу и определенно не станет проблемой сейчас. – Если вдруг понадоблюсь полиции, скажите им, что я дома и буду рада встретиться с ними здесь в любое время.
Да, так-то вот. Аневризма!
Как у большинства ученых, выбравших уединенную жизнь, дом Джесс Уэйнфлит был сосредоточен вокруг комнаты, которую она называла своей библиотекой, хотя ее редкие посетители никогда не видели этого помещения. Их она размещала за обеденным столом в кухне.
Библиотека была от пола до потолка уставлена полками и снабжена приставной лестницей с широкими ступенями и перилами, закрепляемой на полу. В комнате стояли так называемое откидывающееся кресло для отдыха, стул с прямой спинкой, письменный стол с офисным креслом, два пристенных столика и два пюпитра на колесиках – на одном лежал стереотаксический атлас мозга. Пол был покрыт черным ковром, в потолок вмонтированы лампы дневного света из молочного оргстекла. Когда прибыли Кармайн и Делия, Джесс провела их прямо в библиотеку.
В комнате появились два дополнительных предмета мебели: пара строгих стульев с жесткой спинкой, помещенные по другую сторону письменного стола.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала она, занимая офисное кресло.
Делия села; Кармайн сначала немного прошелся по комнате, осматриваясь с вежливым и благоговейным интересом.
– Все, от Вольтера до Фукидида, – улыбаясь, отметил он. – И подборка «Сайентифик Америкэн», переплетаемая в кожу год за годом. Я делал то же самое до женитьбы, после чего уже не мог себе это позволить.
– Семейное блаженство компенсировало вам боль потери, капитан?
На его лице отразилось искреннее изумление.
– Боже мой, да! С лихвой. Я все еще могу позволить себе годовую подписку, и к тому времени как мои сыновья смогут дотягиваться до полок, где стоят журналы, они начнут вытаскивать их, чтобы читать, а не чтобы рвать.
– Чудо! – воскликнула Джесс.
– Простите?
– Вы – думающий родитель, роскошь, которой я никогда не имела.
– Я бы скорее назвал думающего родителя необходимостью, чем роскошью.
– И чем могу я быть полезна Холломанской полиции?
– Почему ты забрала их головы? – спросила Делия, ставя на стол магнитофон с уже вращающимися катушками.
На сей раз изумилась Джесс.
– О, право! – раздраженно воскликнула она. – Все, что мне требовалось от несчастных созданий, это их мозги, а несравненно легче извлечь мозг неповрежденным, если к черепу не прикреплено остальное тело.
– Марго Теннант была первой, задолго до того, как на сцене появился Уолтер, – сказала Делия нейтральным тоном. – Быть может, ты объяснишь нам, что с ней произошло? Я имею в виду, с самого начала. Откуда она явилась?
– Повторяю вам снова, она была частной пациенткой из другой страны, переданной мне на лечение ее родственниками, у которых не осталось средств на ее лечение, и им стало уже безразлично, что с ней произойдет. Я повторяю, все Женщины-тени, как ты так метко их назвала, были из разных мест.
– Нам очень поможет, если ты сообщишь нам свой источник, Джесс, а также больше расскажешь об Эрнесте Лето.
– О, уверена, что помогло бы, но, к сожалению, не смогу этого сделать. Современные власти так затрудняют людям избавление от невыносимого бремени, потому что, похоже, не испытывают ни йоты мучений или неудобств, связанных с заботой о безнадежных. Все, что их интересует, – это клочки бумаги, а клочки бумаги неизбежно спускаются в сортир. Мне ведомы эти мучения, ведомы неудобства. Поэтому я отказываюсь присоединиться к бюрократическому сговору. Вы узнаете лишь то, что я предпочту вам сообщить, и ничего больше.
– Тогда давайте посмотрим, что вы предпочтете нам сообщить, – согласился Кармайн. – Вы заполучили Марго Теннант. Что вы сделали дальше?
– Она стала первым из шести опытов по нейрохирургической технике префронтальной лоботомии. Это вы знаете, потому что я уже описала вам операцию. Однако я отслеживала прогресс каждой пациентки на протяжении шести месяцев ее жизни на квартире. В конце этого срока я помещала в квартиру ее фотографию, что служило пусковым сигналом, сообщающим ей, что пора уходить. Она подчинялась, немедленно оставляла квартиру и приходила в этот дом. Я отправлялась на ту квартиру и приводила все в порядок, зная, что у меня есть шесть недель отсрочки. – Джесс закурила сигарету и продолжала: – Я возвращалась сюда и приносила мой объект в жертву, вводя ей в мозг через обе сонные артерии мой собственный фиксирующий раствор. Смерть наступала моментально. Как только объект был мертв и фиксирующий раствор успевал заполнить все ткани мозга, я ампутировала голову, а затем удаляла мозг. – Вы должны понять, что без принесения моего подопытного животного в жертву я бы не узнала ничего. Но после изучения эффекта своего нейрохирургического вмешательства все необходимое становилось мне известно. И я была совершенно права. Шести объектов оказалось достаточно.
