Джей Брэндон - Волк в овечьем стаде

— Что было между передними сиденьями? Рычаг переключения скоростей? Бардачок?

Остин подался в мою сторону.

— Каким образом эта машина поможет следствию?

— Ты отказываешься от показаний? — уцепился я. — Или не надеешься, в отличие от Томми, на свою память?

— Протестую, — сурово произнес Элиот, как будто вмешивался в драку дворовых мальчишек. Он загородил от меня Остина. — Прокурор бездоказательно выводит клиента из себя, затевая бессмысленный спор. Мы не на ринге.

Элиот тянул время, чтобы Остин мог успокоиться и собраться с мыслями. В мои планы это не входило.

— Протест принят, — механически повторил судья Хернандес.

Элиот неторопливо занял свое место. Не дожидаясь разрешения, я заговорил прежде, чем он сел.

— Что находилось между передними сиденьями твоей машины, Остин?

— Бардачок, — ответил он.

— Что ты там хранил?

— Протестую. Это несущественно, — не удержался Элиот.

Я встал, чтобы возразить.

— Я хочу проверить память свидетеля, ваша честь. Сравнить с показаниями потерпевшего. Я не отклоняюсь от сути.

Я гипнотизировал судью. Мне нужен был положительный ответ. Судья Хернандес скользнул по мне небрежным взглядом, свидетельствующим о том, что он мне ничем не обязан.

— Проверьте на чем-то более существенном, прокурор. Протест принят.

У меня не было времени на эмоции, я перешел к следующему вопросу.

— Ты утверждаешь, что Томми ошибается насчет машины? И лжет про дом, в который вы ездили?

— Да, — ответил Остин.

— Там не было бассейна?

— О каком бассейне, собственно, речь? — невозмутимо спросил Остин, не поддавшись на провокацию.

— А что ты скажешь про мебель в светлых тонах, светильниках на стенах? Там не было бара и ты не наливал себе выпить, а мальчишке кока-колу?

— Я никуда его не возил.

Я сел, посмотрел на него проницательным взглядом и спросил:

— Вернемся к показанию мистера Риза.

— Да, — охотно согласился Остин. Эти показания были ему на руку.

— Томми обвинил мистера Риза в насилии.

— Да. Он и меня оклеветал.

— Так почему тебе не пришло в голову оправдаться, подобно ему?

— Что?

— Я имею в виду тест на детекторе лжи?

— Протестую, — сказал Элиот, — считаю это совершенно неэтичным вопросом, ваша честь.

— Наконец господин адвокат вспомнил о существовании права, — поддел его я. — Этика не самый сильный его конек, ваша честь.

Судья Хернандес колебался. Остин сам спас положение.

— Я готов удовлетворить любопытство прокурора, ваша честь, — спокойно произнес Остин и невозмутимо обратился ко мне: — Я собирался пройти тест.

— Что? — Я был ошеломлен. — Кто это может подтвердить?

Остин сам себе устроил ловушку. Я из-под земли вытащу того, кого он сейчас назовет, и заставлю свидетельствовать против Него.

— Я говорил об этом со своим адвокатом, — сказал Остин и уперся взглядом в Элиота.

Даже если Элиот слышал об этом впервые, он и виду не подал. Он в упор рассматривал своего клиента, оставаясь спокойным. Разве только слегка нахмурился. Любой другой в его ситуации подтвердил бы сказанное кивком или расплылся бы в блаженной улыбке. Элиот поступил иначе. По его виду трудно было определить, что он скрывает. У меня не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Остин лжет, но доказать ничего я не мог. Он указал единственного человека, которого нельзя вызвать для дачи свидетельских показаний — адвокат защищен законом.

— Адвокат убедил меня, что этот поступок лишен смысла, — невозмутимо продолжил Остин, не отрывая глаз от Элиота. — Ведь результат теста не учитывается на процессе. Я подумал…

— О, перестань! — бросил я. — Это наглая ложь, потому что ты прекрасно знаешь, что Куинна невозможно вызвать для дачи показаний.

— Протестую, ваша честь, — сказал Элиот ледяным тоном. — Прокурор обязан апеллировать к суду, а никак не к свидетелю.

— Не спорьте, — только и сказал судья.

Я решил дожать Остина.

— Кто мешает сделать это сейчас? — задал я вопрос. — Прервемся. Я не буду…

— Протестую. — Элиот казался раздраженным. — Прокурор обязан задавать вопросы, а не вдаваться в досужие домыслы.

— Принимаю возражения, — развел я руками.

— Ваше слово, прокурор, — приказал судья.

Я не сразу решился продолжить. Я пытался быть объективным. На листке, который подсунула мне Бекки, почти все вопросы были зачеркнуты, кроме двух.

Остин уже не выглядел таким самоуверенным, как вначале.

— Ты приобрел дом на Сперроувуд? — спросил я.

Он покачал головой.

— Он мне не подошел.

— Еще бы! Надобность в ловушке отпала! — напирал я. — Томми приручен и использован, хорошо бы теперь остаться чистым перед соседями, не так ли?

Остин поморщился и состроил мину незаслуженно оклеветанного человека.

— Меня больше не интересовала эта недвижимость.

— Ты позже встречался с Томми?

— Нет. Я вообще мало с ним общался.

Я кивнул, удерживая взгляд Остина. Он не отвел его.

— У меня нет вопросов, — смирился я.

Элиот задал пару вопросов, подтверждающих невиновность Остина. Ничего нового. Я не стал предпринимать бесполезных попыток. Покидая свидетельское место, Остину с трудом удавалось сохранять невозмутимость. Я сумел вывести его из равновесия, и всего-то. Малое утешение! Дело не продвинулось ни на йоту.

Трудно было определить, какое впечатление он произвел на присяжных. Оставалось дожидаться их вердикта. Обычно, сравнивая показания ребенка и взрослого, их симпатии оказывались на стороне последнего. Остин был вполне убедителен. А словам Томми противостоял Мартин Риз. Двое взрослых против мальчика.

— Вызывайте следующего свидетеля, — нетерпеливо произнес судья Хернандес, ему явно хотелось быстрее свернуть это дело.

По сложившейся практике допрос обвиняемого обычно откладывается на конец процесса, чтобы его слова запали в душу присяжных. Элиот отступил от правил. Поднялся Бастер Хармони, довольный тем, что наконец получил возможность покрасоваться на публике.

— Защита вызывает Мэйми Куинн, — сказал он.

Я в изумлении уставился на Элиота. Он изучал пылинку на столе, как будто не слышал слов Бастера. Затем поднялся вместе с Остином и обернулся к проходу, по которому двигалась Мэйми, его жена в течение уже сорока лет. Мэйми была женщиной внушительных размеров и вызывала у меня в памяти образ бабушки, одета она была в неизменное платье в цветочек, но оставила дома традиционную шляпу для официальных случаев. Я машинально поднялся при ее приближении. Вместо приветствия Мэйми улыбнулась мне. Увеличенные линзами голубые глаза смотрели на мир открыто и наивно. Она была воплощением душевного спокойствия. Мне так и не удалось уловить реакцию Элиота, зато Бастер не скрывал своей радости.

Сомнений не оставалось, Мэйми была в курсе той старой истории, когда Элиот фактически предал малыша Остина. На ней тоже лежал отпечаток вины по отношению к нему. По Остину было трудно определить, что он чувствует. Он сидел прямо, с плотно сжатыми губами. Я внутренне напрягся. Бастер попросил Мэйми назвать себя, а я даже не удосужился взять в руки блокнот. Бекки коснулась моей руки и прошептала:

— Я.

Я ответил отказом и потянулся к блокноту.

— Это мое, — прошептал я.

Бекки не собиралась уступать мне.

— Я возьму ее на себя, — настойчиво произнесла она. — Я ей ничем не обязана.

Бастер задавал формальные вопросы. Мэйми обстоятельно отвечала, а я обратился к Бекки.

— Будь внимательна, — сказал я. — Она ошибается, но не лжет.

Бекки кивнула. Она сосредоточилась на свидетельнице. Я метнул взгляд на Элиота. Он делал пометки в блокноте и поглядывал на Мэйми, как будто она была ему чужой. Я щелкнул костяшками пальцев и внимательно прислушался к тому, что говорила Мэйми, не верить ей было трудно.

— Мэйми Куинн, вы знакомы с человеком, который сидит рядом со мной? — спросил ее Бастер.

— Конечно. Это Остин Пейли. Здравствуй, Остин.

— В каких вы отношениях? — задал следующий вопрос Бастер.

— Он друг нашей семьи на протяжении многих лет, — с улыбкой произнесла Мэйми, — друг Элиота и мой.

— Так вы часто видитесь?

— О, очень часто. Мы доверяем ему.

Бастер удовлетворился ответом, но не стал развивать тему дружбы, чтобы присяжные не решили, чтобы Мэйми обеляет Остина. Бастер старался избегать лишних подробностей.

— Вы помните день двадцать третьего мая тысяча девятьсот девяностого года, миссис Куинн? — Он назвал трагический день для Томми.

— Да.

— Где вы были?

— Я весь день провела дома.

— Ваш муж был с вами?

— Нет, Элиот работал.

— Он к тому времени был уже на пенсии, правда? — гнул свою линию Бастер.