Мартин Смит - Роза
Картина стоящей на самой кромке обрыва Шарлотты продолжала преследовать его, отвлекая от наблюдений. Шарлотта пребывала тогда в таком отчаянии, что у Блэара даже зародилось к ней некоторое сочувствие; впрочем, теплилось оно недолго, Шарлотта почти сразу же растоптала его. Но тем лучше: Блэар предпочитал ничем не портить испытываемую к ней антипатию.
В семь часов под фонарями по мосту прошел Билл Джейксон. Он был один, двигался энергично и, несмотря на свои внушительные размеры, быстро исчез из поля зрения. Блэар поводил трубой в разные стороны и в конце концов обнаружил Джейксона в мясном ряду. Оттуда у Джейксона был прекрасный обзор и центрального, и бокового входов в гостиницу. Блэар оставил в комнате свет, чтобы Биллу было за чем наблюдать. Надежнее всего, конечно, было бы оставаться в номере. Но Блэар решил, что еще безопаснее в его положении как можно быстрее завершить расследование, найти Мэйпоула и уехать из Уигана насовсем.
Он сознавал, что в его рассуждениях есть слабое место. Такое решение означало балансирование на кромке обрыва, совсем как Шарлотта Хэнни.
Смоллбоун жил на узкой улице, наполовину провалившейся в заброшенные подземные выработки, из-за чего уцелевшие дома стояли покосившись, словно замершие в падении. Блэар постучал, изнутри ответили, и он вошел.
Хотя гостиная была не освещена, Блэар ощущал на себе пристальный взгляд миссис Смоллбоун, размноженный в портретах и фотографиях собраний общества трезвости; в маленькие рамки были вставлены круглые увеличительные стекла, усиливавшие впечатление от ее сурового, неумолимого взгляда. Чехлы из темного крепа закрывали кресла и стулья. Стол покрывала черная скатерть, напоминавшая юбку, отчего казалось, будто миссис Смоллбоун незримо присутствует в комнате. Проходя через гостиную, Блэар увидел фисгармонию и коснулся клавиш: слоновая кость. Интересно, где это в Уигане кладбище слонов? В воздухе висел густой, странно знакомый запах; казалось, будто на зубах вот-вот заскрипит песок.
Смоллбоун сидел за столом на кухне, как две капли воды похожей на кухни Мэри Джейксон и Розы Мулине — такое же маленькое помещение, где большую часть занимала массивная кухонная плита и где все тепло исходило только из ее топки, — с той лишь разницей, что кухня Смоллбоунов была превращена в нечто вроде мастерской по изготовлению бомб. Мотки бечевки вымачивались на плите в больших кастрюлях с селитрой. От стены к стене тянулись подвешенные на веревках для просушки связки готовых зарядов. На полу располагался источник запаха, показавшегося Блэару таким знакомым: здесь стояли небольшие открытые бочонки с порохом. Зерна его обильно усеивали стол и доски пола, казалось, пороховая пыль густо висит даже в воздухе кухни. На столе лежали пустые трубочки, свернутые из вощеной бумаги, стояли кофейная мельница и весы с похожими на толстые монетки плоскими гирьками. В сцене было нечто величественное, как будто это не Смоллбоун сидел в жалкой кухоньке шахтерского дома, а деловой магнат восседал среди огнедышащих домен и дымящих фабричных труб.
Если Смоллбоуна и встревожил приход неожиданного гостя, то он быстро справился с собой.
— Какой приятный сюрприз, — проговорил он. — Жаль, что миссис Смоллбоун нет дома. Она сегодня вечером занята. Каким-то очередным богоугодным делом, которые она так любит. То ли перевоспитывает падших женщин, то ли побивает их камнями. Одно могу сказать с полной уверенностью: она чувствует себя не меньше чем королевской наместницей на всем севере Англии.
— Можно? — Блэар стряхнул в таз дождевую воду со шляпы.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Смоллбоун. Похоже, он ожидал, что Блэар будет по меньшей мере искалечен.
— Хорошо.
— Да вы и выглядите хорошо. Такая противная погода, а мне, к сожалению, нечего вам предложить. Миссис Смоллбоун не оставила мне ничего, кроме хлеба и чая, чтобы было куда его макать. У нас ведь в доме придерживаются воздержания.
Блэар, прихвативший с собой из гостиницы бутылку бренди, выставил ее на стол:
— Ну, тогда я совершил ошибку.
Нос у Смоллбоуна задрожал и потянулся в сторону бутылки, словно отыскивающий воду корешок растения. Казалось, он способен учуять запах бренди даже через стекло.
— Вообще-то, наверное, после целого дня работы и длинного пути домой под проливным дождем я заслужил глоточек.
— Насколько я знаю, доктор Ливингстон, тот самый известный миссионер, всегда советовал пить от простуды красное вино.
— Ну, вот видите!
Смоллбоун наконец отыскал две чашки и теперь с интересом коллеги-химика наблюдал, как Блэар разливает по ним содержимое бутылки. Лицо шахтера было отмыто дочиста по самый воротник рубашки, как и выглядывавшие из манжет руки, белки глаз покраснели от профессиональной болезни шахтеров — постоянного раздражения угольной пылью. После первого же глотка глаза Смоллбоуна повлажнели, в их взгляде отразилось облегчение.
— Наверное, миссис Смоллбоун возносит сейчас молитву за какую-нибудь безбожницу. Вместе с преподобным Чаббом. Они сейчас трудятся за нас обоих, да благословит их Господь!
— За миссис Смоллбоун!
Они выпили за ее здоровье.
— Вы не будете возражать, если я продолжу работать? — спросил Смоллбоун. — Я сам готовлю заряды, в том числе и немного лишних, на продажу.
— Конечно, продолжайте, я никак не хочу вам мешать.
— Благодарю вас. — Смоллбоун достал длинную глиняную трубку, примял табак и поднес к нему уголек из печки.
— У вас здесь столько пороха, половину Уигана взорвать можно.
— Весь Уиган, — с гордостью ответил Смоллбоун.
— Весь?
— Здесь под нами старые заброшенные шахты. Рудничный газ из них просачивается даже в чуланы и шкафы. Бывали случаи, когда кое-кто из соседей заходил в чулан с лампой и взлетал на воздух. Но зато тут квартплата низкая.
— Вам самим должны были бы приплачивать за то, что вы здесь живете.
— Обязательно передам ваши слова епископу Хэнни, как только с ним увижусь.
— А шахты, которые под вами, тоже принадлежат Хэнни?
— И шахты, и старые выработки. Этой истории уже сотни лет. Когда Хэнни были еще католиками, они водили священников этими выработками, под землей из имения «Хэнни-холл» прямо до самого Уигана. И все католики знали, что идти на молитву надо в тот дом, в окне которого горела свеча. Показать вам мой секрет?
— Покажите.
Смоллбоун зачерпнул из открытого мешочка порох, высыпал его в раструб кофейной мельницы и принялся молоть.
— Готовый порох каждый дурак купить может. На порох существует монополия правительства, и на заряды тоже. Дураку эта монополия представляется знаком качества, ему не приходит в голову остановиться и подумать, что там, где есть монополия, всякое качество вылетает в трубу. Он готовит из такого пороха заряд, и тот или шипит и не взрывается, или срабатывает с запозданием и отрывает дураку башку. А кто не верит монополии, кто настоящий специалист, тот понимает, что между крупными зернами пороха остается воздух, который и замедляет детонацию. Такой порох горит, а не взрывается. Вот почему я его перемалываю заново: чем мельче порох, тем меньше воздуха, тем надежнее будет заряд. Взгляните.
Смоллбоун вынул ящичек мельницы и пошевелил пальцем смолотый порох.
— Тонкий, как пыль. Конечно, нужна медная мельница, иначе сам взлетишь на воздух. И такой порох надо использовать сразу, пока он свежий, особенно в дождливую погоду, иначе он пропитается влагой. Я вот думаю, не добавить ли немного нитрата аммония, чтобы взрыв был посильнее. Как вам кажется, мистер Блэар?
— Я бы не стал. Вам ведь надо только отбить уголь от пласта, а не превратить его в порошок.
— Это вы точно заметили. — Смоллбоун пересыпал содержимое ящичка себе в ладонь, потом из кулака на чашу весов и прихлебнул из чашки. — Чтобы рука не дрожала.
Он взвесил порох, пересыпал его в трубочку из вощеной бумаги, крепко закрутил концы и положил готовый заряд на бидон.
— А Харви Твисс здесь жил? — спросил Блэар.
— Да. Грустная история: то, что произошло с ним и с Бернардом, его сыном.
— Из-за пожара?
— Харви так и не смог прийти в себя, после того как нашел Бернарда. Мы положили мальчика прямо здесь, в гостиной. В закрытом гробу. Бернард не был членом Похоронного клуба, но миссис Смоллбоун в таких случаях вмешивается и делает так, как считает нужным. Все было убрано черным крепом. И лиловым. Подавали чай с бутербродами. Бедняга Харви ко времени похорон уже наполовину свихнулся. Нельзя было разрешать ему шататься одному.
— Тогда-то он и лег на рельсы?
— Так говорят.
— Миссис Смоллбоун поступила очень по-христиански, позволив здесь жить спортсмену.
— Это верно, — согласился Смоллбоун. — Да и лишнее пенни никогда не помешает. Праведная жизнь — дорогое удовольствие. Мы сдаем комнату, я готовлю заряды на продажу, иногда выигрываю пари на Билла, и всего этого едва хватает, чтобы миссис Смоллбоун могла кататься по всей стране на собрания и слеты общества трезвости. Конечно, без ее присутствия они бы ничего не стоили.
