Андерс Рослунд - Три секунды
Только теперь начальник Управления начинал понимать ее замысел.
— К тому же Полицейское управление никогда, ни до, ни во время, ни после операции, не называет имен своих снайперов.
Вот оно.
— И никто не узнает, кто стрелял.
* * *В здании пусто, чисто.
Пол, по которому еще не ступали ничьи ноги. Окна, в которые никто еще не выглядывал с тоской.
Здание погружено в темноту, свободно от звуков, даже дверные ручки блестят — за них еще никто не брался. Леннарт Оскарссон осматривал только что открытый корпус «К». Еще больше камер, еще больше места, еще больше заключенных, — демонстрация амбиций и могущества новоназначенного директора тюрьмы. Все вышло совсем не так, как он мечтал. Леннарт шел по пустому коридору, мимо настежь открытых дверей. Вскоре он включит освещение, активирует сигнализацию, а потом запах краски и недавно распакованной сосновой мебели смешается с запахом страха и плохо чищенных зубов. В необитаемых камерах всего через несколько минут справят новоселье торопливо переведенные сюда арестанты. Безопасность заключенных из корпуса «В» оказалась под серьезной угрозой — на двери и окна нацелились мощные спецназовские стволы, а на третьем этаже корпуса сидит террорист, о котором никто ничего не знает. Никто не знает ни его целей, ни требований.
Еще один паскудный день.
Он, Леннарт, солгал полицейскому, ведущему следствие, и прокусил себе нижнюю губу. Его принуждали отправить заключенного назад, в отделение, где тому угрожали, а когда заключенный захватил заложников, он рвал желтые головки тюльпанов. Отрывал маленькие пористые лоскутки и бросал на мокрый пол. У Оскарссона зазвонил мобильный телефон; сигналы отдавалась эхом в безлюдной пустоте. Леннарт вошел в пустую камеру и обессиленно лег на голую койку.
— Оскарссон?
Он тут же узнал голос главы пенитенциарной службы, вытянулся на жестком.
— Да.
— Какие требования?
— Я…
— Какие у него требования?
— Никаких.
— Три часа пятьдесят четыре минуты. И он не выдвинул ни одного требования?
— Он вообще не выходит на связь.
Только что он смотрел на рот, заполнивший весь экран монитора, напряженные губы медленно складывали слова о смерти. У Оскарссона не было сил говорить об этом.
— Если требования будут. Когда требования будут, Леннарт… Не дайте ему покинуть тюрьму.
— В каком смысле?
— Он может потребовать открыть ворота. Вы не должны этого допустить. Ни при каких обстоятельствах.
Оскарссон больше не чувствовал, что лежит на жестком.
— Я правильно понял? Вы хотите, чтобы я… чтобы я закрыл глаза на правила, которые вы сами сформулировали? И которые мы, тюремное руководство, подписали? Если жизнь, человеческая жизнь в опасности, если мы увидим, что террорист готов осуществить свои угрозы, если он требует, чтобы его выпустили, мы обязаны ради спасения жизни заложников открыть ворота. И вы хотите, чтобы я закрыл глаза на это правило?
— Я отлично помню правила. Но… Леннарт, если вам все еще дорога ваша работа, вы будете действовать так, как я вас прошу.
Оскарссон не мог пошевелиться. Как же все непросто.
— Как вы просите меня?
У каждого есть свои границы, свой предел, дальше которого отступать нельзя. Его точка оказалась здесь.
— Или как кто-то просит вас?
— Поднимайся.
Пит стоял между двумя голыми телами. Он нагнулся к одному из них и говорил в усталые немолодые глаза, пока те не стали осмысленными и человек не начал подниматься. Тюремный инспектор по фамилии Якобсон с перекошенным от боли лицом выпрямил колени, спину и пошел туда, куда указывал террорист, мимо трех мощных бетонных столбов, за стену возле входной двери, в защищенную часть помещения, бывшую чем-то вроде склада — там громоздились картонные коробки с ярлыками поставщиков рабочих инструментов и запчастей к станкам. Там Хоффманн велел ему сесть (Якобсон двигался недостаточно быстро, и Хоффманн со злостью толкнул его), потом Якобсон привалился спиной к стене и вытянул ноги, чтобы их легче было связать. Пожилой охранник несколько раз пытался в отчаянии достучаться до своего мучителя, спрашивал — за что, как, когда, но ответа не получил. А потом долго следил за молчаливой спиной Пита Хоффмана, пока та не скрылась где-то между сверлильным станком и верстаком.
Гадский грохот. Гренс затряс головой. В грохоте прослеживался ритмический рисунок. Эти идиоты две минуты колотили в двери, потом ждали одну, потом снова — две минуты грохота. Поэтому Гренс следом за Эдвардсоном вошел в будку охранников и плотно закрыл дверь. Два маленьких монитора, стоящие рядом на письменном столе, показывали одну и ту же картинку — чернота, камера повернута к стене мастерской. Комиссар потянулся к кофеварке с фильтром; стеклянный кофейник был холодным, на дне плескалась коричневая вязкая жижа. Гренс перевернул кофейник вверх дном и подождал, пока коричневое медленно стечет в нечистый стаканчик. Он предложил половину Эдвардсону, но все досталось ему одному. Гренс отпил, проглотил. Не особенно вкусно, но достаточно крепко.
— Да? — Он опустошил почти белый стаканчик, когда перед ним зазвонил городской телефон.
— Комиссар Гренс?
Гренс огляделся. Идиотские камеры, чтоб их. Дежурный на центральном посту видел, как он входит в будку, и перевел звонок сюда.
— Да.
— Узнали меня?
Гренс узнал этот голос. Бюрократ, сидящий на несколько этажей выше в полицейском здании Крунуберга.
— Узнал.
— Говорить можете? Там что-то страшно грохочет.
— Могу.
Он услышал, как начальник Главного полицейского управления покашливает.
— Ситуация не изменилась?
— Нет. Мы хотим действовать. Мы могли бы действовать. Но сейчас у нас не те профессионалы. И очень мало времени.
— Вы требовали военного снайпера.
— Требовал.
— Поэтому я и звоню. Запрос лежит на столе передо мной.
— Минуту.
Гренс пошептался с Эдвардсоном, попросил проверить, плотно ли закрыта дверь.
— Да?
— И я думаю, что нашел решение. — Начальник Главного полицейского управления замолчал, ожидая реакции Гренса, и снова заговорил после пустоты, которая разрешилась грохотом из коридора: — Только что я подписал трудовой договор. Чтобы заменить помощника комиссара, я на шесть часов нанял только что уволенного инструктора по стрельбе, военного снайпера, который до настоящей минуты нес службу в шведской лейб-гвардии в Кунгсэнгене. В качестве помощника комиссара он должен будет оказывать содействие Аспсосскому полицейскому округу. Снайпер только что покинул Кунгсэнген на вертолете и минут через десять-пятнадцать приземлится возле Аспсосской церкви. Когда срок его службы истечет, ровно через пять часов пятьдесят шесть минут, его тем же вертолетом доставят назад, в Кунгсэнген, чтобы он занял новообразовавшуюся, но еще свободную вакансию инструктора и военного снайпера.
Он услышал его, когда тот был еще маленькой круглой точкой на безоблачном небе. Пит подбежал к окну; точка росла, звук становится громче, и наконец сине-белая махина приземлилась в высокую траву между оградой тюрьмы и кладбищем. Пит смотрел на тех двоих, что ждали высоко на церковном балконе, на вертолет и на бегущих к нему полицейских, он слышал тех, кто перемещался по крыше у него над головой, и тех, кто стоял за дверью. Теперь все были на местах. Хоффманн проверил, крепко ли связаны руки и ноги безымянного заключенного, потом подбежал к стене, отделявшей примитивный склад от мастерской, и рывком поставил пожилого инспектора на ноги. Заставил его повернуться к камере, объектив которой был направлен в стену; повернув ее к себе, Хоффманн проследил, чтобы и его рот, и рот охранника были видны, и заговорил.
Он шел, слегка наклонившись вперед, в серо-белом камуфляже. На вид лет сорок, представился как Стернер.
— Я не могу этого сделать.
Пока они шли к церкви и поднимались по деревянным ступенькам и алюминиевой лестнице, Гренс описал драму с заложниками так: если все пойдет к чертям, то это «все» должно закончиться одним-единственным выстрелом с колокольни.
— Не можете? Это еще почему?
Военный снайпер, которому еще пять часов тридцать восемь минут предстояло числиться полицейским, шагнул на узкий балкончик и сменил тех двоих, что уже были там.
— Это не просто снайперская винтовка. Это винтовка под названием «барретт». Она тяжелее, мощнее, используется для уничтожения материальных объектов. Чтобы разнести автобус. Поразить корабль. Чтобы взрывать мины. — Стернер поздоровался с коллегами, которые остались на балконе уже в качестве наблюдателей. — Большое расстояние. Мне сказали про большое расстояние. И меня готовили к стрельбе на большие расстояния. Но это… я не имею права стрелять по живой мишени.