Андрей Троицкий - Черный Бумер
Вытащив бутылку водки, приложился к горлышку, занюхал пойло рукавом пиджака, даже икнул от удовольствия. Пока Блохин натягивал ботинки, Ленка схватила подозрительно легкий рюкзак, оттащив его в сторону, перевернула, вытряхнула на палубу все содержимое. Сарафан в мелкий цветочек, пара кирзовых сапог, брезентовая куртка, пляжные шлепанцы, мужские кальсоны на завязках, полбуханки хлеба, пол-литра спирта в пластиковой бутылке, резиновые галоши и снова женские тряпки. Бобрик в недоумении разглядывал шмотье. Он так пнул ногой пляжные шлепанцы, что те улетели за борт. Подошел к Блохину и, сжав кулаки, навис над ним.
— Ну, что, сволочь, скажешь?
Сказать Блохину было что. Он встретился с другом Бобрика, юристом. Но деньги, которые дал Радченко, чтобы друзья перекантовались на катере хоть неделю, украли на вокзале, когда Миша, выпив лишку, заснул в зале ожидания на скамейке.
— А где же ты отирался столько дней? — прищурился Бобрик.
— Путь туда и обратно не близкий, — возразил Миша и добавил. — Еще к одной знакомой завернул. Я же мужчина. Естество просит ласки.
— Ласки? — вытаращив глаза, переспросил Бобрик.
Левой рукой он сграбастал Блохина за ворот рубахи, поставил на ноги и, коротко развернувшись, съездил кулаком по морде. Блохин, не ожидая такой теплой встречи, растянулся на палубе, ожидая, когда Бобрик немного остынет. Но тот еще не выпустил весь пар. Ленка, скрестив руки на груди, молча наблюдала за расправой. Бобрик ударами под ребра, заставил Блохина подняться и снова сшиб его с ног, крепко навернув по морде. Глубоко вздохнул и отступил назад. Блохин не спешил подниматься, ожидая, когда его обидчик отойдет на безопасное расстояние.
— Утопить бы тебя, как собаку, — сказал Бобрик. — Но такое дерьмо как ты на дне не залежится. Все равно всплывет, хоть якорь к ногам привяжи.
— Что я не человек что ли? — вытирая кулаком разбитые губы, спросил Блохин. — Я ведь все сделал, что вы просили. Только денег не довез. Другой бы на моем месте…
— Я о том, что мы тут с голоду припухаем, ты забыл?
Бобрик, не зная, как выплеснуть душившую его ярость исчез и через минуту вернулся с двумя брезентовыми мешочками. Он вывалил на палубу тронутые плесенью сухари и подмоченную вяленую рыбу, от которой пахло помойкой. Ясно, Блохин спустил все бабки, а потом подался обратно.
— Может, уедем куда-нибудь, Саша? — кажется, Ленка готова была заплакать. — Зря я сюда тебя притащила.
— В мотоцикле бензина с гулькин хрен, — ответил Бобрик. — И куда мы попремся? К первому ментовскому посту? Радченко ведь сюда, на этот гребаный буксир, обещал приехать. Эх, ладно… Пойду в деревню. Иначе мы с голоду подохнем. Кстати, ты, жертва воров, откуда рюкзак?
— Спер у кого-то на вокзале, — честно ответил Блохин.
Через десять минут Бобрик собрал все мало-мальски ликвидные вещи. Ленкину цепочку с золотым крестиком, подарок Элвиса, мобильный телефон и мужские наручные часы. Натянул брезентовую куртку, снял дырявые ботинки, доставшиеся по наследству от кого-то из прежних обитателей посудины, и стал спускаться вниз по сходням.
***Дорога резво бежала под колеса, Столяров гнал Форд, немного сбавляя скорость, когда проскакивали населенные пункты, деревеньки или рабочие поселки. Задорожный много курил, болтал о всякой чепухе, вставляя в разговор бессмысленные вопросики.
— Как в тюрьме содержат? — спросил он. — Жалобы есть? Можем устроить тебе одиночку, чтобы не сидеть в компании всякой шпаны и блатных.
— В одиночке слишком скучно. А в общей камере есть с кем в шахматы сыграть и словом перекинуться.
— А контролеры как, не лютуют?
— Ничего, жить можно, — отозвался Элвис.
Наручники стягивали запястья, металл больно врезался в кожу, когда машину трясло, но Элвис терпел. Просьба снять браслеты могла вызвать лишние подозрения, насторожить чекистов.
— Мне оставили все вещи. Кожаную куртку, даже бумажник с фотографиями. Отобрали только ремень и шнурки от ботинок. Поэтому к вам большая просьба: когда будем проезжать какой-нибудь населенный пункт, остановитесь у промтоварного магазина. Купите мне длинные шнурки. Там по грязи придется топать, с меня моя обувка мигом слетит. И с концами. Кроме того, нам нужна лопата и фонарь. Сделаете?
Задорожный промолчал. Столяров о чем-то думал, останавливаться у магазина не хотелось, покупка шнурков в его планы не входила, но если этого не сделать, Элвис утопит в грязи свои импортные солдатские ботинками с высокими берцами. Из него получится плохой проводник.
— Лопата и фонари у нас есть, — собрался с ответом Столяров. — Но без ботинок ты далеко не уйдешь. Ладно. Тормозну где-нибудь. Откуда у тебя ботинки «Катерпиллар»? Американские солдаты такие носят.
— Один друг отписал, — ответил Элвис. — Мы с ним воевали вместе. Ботинки — что надо. Если на носок наедет автомобиль массой в тонну, даже не заметишь. Под кожей титановые вставки.
Отвернувшись, Элвис разглядывал влажные поля, уходившие к туманному горизонту, лес, сделавшийся уже по-осеннему прозрачным. Он думал о том, что сегодня, в этот серенький ничем не примечательный денек, ему, возможно, предстоит умереть. Эти парни оформили документы у заместителя начальника тюрьмы по режиму, потому что якобы Элвис участвует в следственных действиях ФСБ с выездом на место, помимо мокрухи он проходит еще по одному делу, которым занимаются чекисты. Элвис своими глазами видел эти бумаги, читал их и даже поставил закорючку напротив своей фамилии.
Если контрразведчики его замочат, а все идет к этому, то в бумагах наверняка укажут, что подследственный пытался бежать, оказал сопротивление при задержании и был уничтожен. Грохнули, значит, так было надо. Лопата у них с собой… Какие запасливые. За каким макаром брать лопату? Картошку что ли на огороде копать? Наклевывается и другой вариант. Его грохнут, а в рапортах напишут, что попытка бегства удалась. В этом случае майора могут получить по выговору и лишиться премии в размере месячной зарплаты. Это не слишком большая потеря для человека, имеющего отношение к подпольной торговле оружием. Впрочем, какая разница, что напишут в тех казенных бумажках, которые прочитает лишь следователь прокуратуры и тюремное начальство.
— К тебе адвокат приходил, ну, из вашей компании некто Радченко, — нарушил молчание Задорожный. — О чем беседовали?
— Нам всего полчаса дали на разговоры, — вздохнул Элвис. — Мое дело перетирали. Как и что, кто свидетель, кто терпила… Что надо говорить следаку, о чем лучше молчать. Он хороший адвокат.
— Но гражданин из него, как из грязи пуля. У него теплое место в этой адвокатской шарашке. Отмазывает преступников, убийц, бандитов, снимает хороший навар. Денег много, а вот с совестью — никак. Между нами, гнида он. Падаль. Радченко тебе говорил, что мы с ним уже дважды встречались?
— Сказал только, что приходили офицеры из ФСБ, спрашивали про Бобрика, — ответил Элвис. — Но это все мне сейчас не в тему. Мне бы со свое дело расхлебать.
— Правильно, — кивнул Задорожный. — Прежде всего, надо о себе думать, а все остальное — пустое фраерство. Ну, и государственные интересы надо соблюсти. Это святое.
Элвису стало скучно до зевоты, когда собеседник в сто первый раз поминает государственные интересы, можно быть уверенным, что на уме у него интересы шкурные. Когда проезжали какой-то поселок или большую деревню, Столяров остановил тачку у длинного одноэтажного здания, похожего на телятник, над железным покосившимся козырьком вывеска «Универмаг». Минут через десять он вернулся с парой длинных капроновых шнурков, бросив их на заднее сидение, снова погнал машину. Задорожный, наблюдая, как Элвис скованными руками, мучаясь от боли в запястьях, продевает шнурки в дырочки, затягивает их на крючках, не предложил освободить руки от браслетов хоть.
Пропыхтев минут десять, Элвис так и не справился с первым ботинком. Он поднял взгляд на Задорожного, склонил голову набок и изобразил жалкую улыбку. Мол, что же ты… Видишь, как я мучаюсь. Задорожный вытащил из подплечной кобуры пистолет, выключив предохранитель, направил ствол в грудь Элвиса и предупредил:
— Только без глупостей. Мы тебе верим, но наручники снимать — это против всех правил. Вытяни руки.
Переложив пушку в левую ладонь, правой рукой достал ключи, расстегнул замки. Элвис, положив браслеты на сидение, долго массировал отечные запястья, пусть майор привыкнет, что без наручников их подопечный не опасен. Он тихий и предсказуемый человек, которому клеят убийства, которых он не совершал. Пусть эта мысль отложится, гвоздем застрянет в башке чекиста.
— Уберите пушку, — попросил Элвис. — Пожалуйста. Не выношу вида оружия еще с Чечни.
Задорожный, взвесив все шансы, сунул пистолет в кобуру. Он тяжелее Элвиса как минимум на двадцать кило, и в рукопашном бою не последний номер. Если завяжется борьба на заднем сидении, Столяров всегда успеет принять меры. Не спеша, Элвис зашнуровал ботинки и сам надел на себя браслеты.
