Андрей Ветер - Белый Дух
– С чего вы взяли?
– Зачем ненужные вопросы, Мария Константиновна?
– Мы знакомы? – Женщина встрепенулась. – Мы встречались?
– Неоднократно. Но вы не помните меня. По крайней мере, не помните меня в нынешнем облике, потому что в этом виде я впервые предстаю перед вами.
– Кто вы?
– Меня зовут Николай Яковлевич, я всю жизнь посвятил истории, Мария Константиновна.
– Историк?
– Профессор.
– Но откуда вам известно моё имя?
– Нам довелось видеться несколько раз в Берлине, при Гитлере, госпожа фон Фюрстернберг. Одно время вы жили на Гейсбергерштрассе, неподалёку от советской миссии, затем куда-то съехали.
– Ах, вот оно что! – Старушка понимающе закивала. – Вы работали в советском представительстве. Неужели вы запомнили меня с тех пор? Вы, должно быть, служили в разведке?
– Вовсе нет…
– Тогда не понимаю. – Она решительно замотала головой. – Для чего говорить загадками?
– Скажите, Мария Константиновна, удалось ли вам окончательно вспомнить ваше прошлое?
– О чём вы? Я ничего никогда не забывала.
– Я имею в виду глубокое прошлое. Жизнь среди Черноногих, среди Вороньих Людей… Насколько я знаю, после некоторых событий с вами начали происходить явления, которые поначалу пугали вас, вы принимали это за наваждение, даже пили успокоительные микстуры…
Мария фон Фюрстернберг озадаченно свела брови.
– Позвольте, откуда вам известно про это? Кто вы? Вы окончательно поставили меня в тупик… Или вы… Боже! Вы – тот самый, который сквозь века идёт? Ван Хель?
Николай Яковлевич громко рассмеялся:
– Что вы, Мария Константиновна! Мой друг Хель по-прежнему крепок, прыток, молод и перескакивает где-нибудь с крыши на крышу. Разве можно сравнивать меня с ним? Взгляните на мои руки, моё лицо. Я же – воплощение дряхлости.
– Но вы из тех? Из них? Из Коллегии?
– Да. – Он смешно чмокнул губами, и вид его совсем не был могущественным и величественным.
– Нарушитель? – спросила она.
Он кивнул.
– Да, так меня обычно называют.
Старушка долго молчала, разглядывая Николая Яковлевича.
– Позвольте спросить вас, друг мой… – заговорила она наконец.
– Вы сказали «друг мой»?
– Да. Вас это удивляет?
– Пожалуй. «Мой друг»… Как это ласкает слух. Никто за долгие века, зная о том, кто я есть, ни разу не обратился ко мне с такими словами, ни единая душа. Впрочем, не так уж часто я встречался с людьми, которые были осведомлены, как вы.
– Поначалу я едва не тронулась умом.
– Неожиданная информация нередко подкашивает людей поначалу, – сказал Николай Яковлевич. – Но вы справились. Я рад.
– Скажите, но откуда вы-то знаете меня? Ведь мы не встречались.
– Вы помните лейтенанта Гельмута Меттерниха?
– Да.
– Это был я. Ну, в том смысле, что я пользовался его телом. Настоящий Гельмут скончался в военном госпитале. А тот Гельмут, с которым познакомились вы, – это я. Думаю, что теперь вы спокойно относитесь к таким вещам, поэтому я говорю вам всё как есть.
– Друг мой, вы даже не представляете, как мне любопытно узнать об этом, – выпалила Мария с энтузиазмом, свойственным молодой девушке, только-только вступающей в большую жизнь. – Скажите, но ведь мы ещё где-то встречались? Не только в этот раз, не только в гитлеровской Германии?
– Да, наши пути неоднократно пересекались. Кстати, ребёнка, которого вы родили у Черноногих, забрал я и отдал на воспитание Дюпонам. Вы помните Джорджа Торнтона?
– Да! Я всё помню.
– Это он привёз ребёнка вашему отцу. Точнее, не сам Торнтон, а я. Джордж погиб.
– Жаль, что нам с ним больше не довелось встретиться.
– Как же! А ваша матушка? Баронесса фон Фюрстернберг и есть то существо, которое было когда-то Джорджем. Он мечтал быть с вами рядом. Он нашёл такую возможность.
Мария сморгнула набежавшую слезу:
– Боже, как всё чудесно! – И тут же спохватилась: – Если кто-нибудь услышит, о чём мы говорим, нас сочтут за сумасшедших!
И громко засмеялась.
– Да, да, – согласился Николай Яковлевич, – это очень смахивает на помешательство…
– Я хочу сказать вам, – она нежно коснулась рукой его плеча, – что бесконечно счастлива тому, что случилось со мной в Берлине. С тех пор как мне начало открываться прошлое, страница за страницей, шаг за шагом, я перестала бояться будущего. Меня не пугает смерть, я давно не страшусь ничего. А что может быть прекраснее, чем жизнь, свободная от страхов, пусть и полная передряг, полная тягот? Я ощутила прикосновение Вечности, мой друг, и каждое мгновение стало подлинным сокровищем для меня.
– Даже годы в нацистской Германии?
– Если бы не те события, ко мне не пришло бы всё то, чем я теперь так дорожу… Когда я попала в концентрационный лагерь, у меня было много времени на осмысление. Смерть стояла возле меня каждый день, каждый час. Должно быть, это и дало какой-то толчок. Что-то обострилось внутри меня. Я уже без всякого гипноза стала проваливаться в прошлое, никаких искусственных подталкиваний Рейтера больше не требовалось… Сколько же мне открылось! В кошмарных условиях концлагеря я жила богатейшей внутренней жизнью, о которой никто не подозревал и которую никто не мог отнять у меня. Мне жаль только одного: я ни с кем не могла поделиться, как не могу этого и теперь. Пришлось даже взяться за написание книг, чтобы хоть как-то сохранить прошлое. Только ведь читатель видит в моих романах приключенческий вымысел, а не реально прожитую жизнь…
– Не переживайте из-за этого, Мария Константиновна.
– Упаси Бог! Я в высшей степени довольна моей жизнью. – Она всплеснула сухонькими руками, туго обтянутыми чёрными рукавами. – Через какие-нибудь пять лет мне исполнится сто лет! Ждать осталось чуть-чуть, но что такое эти сто лет по сравнению с бездной моей памяти, которая дарит мне присутствие вечности!
– Рад за вас, Мария Константиновна. Хотите кофе? Тут за углом есть прелестное кафе.
– С удовольствием, Николай Яковлевич. Только надо одеться. Вы поухаживаете за мной? Я сама уже не очень справляюсь с шубой… Ох, совсем забыла. Взгляните, что я храню на теле.
Она осторожно потянула кожаный шнурок, скрывавшийся под высоким чёрным кружевным воротником, и извлекла крохотную деревянную фигурку женщины со сложенными над головой руками.
– Кельтский оберег, – констатировал Николай Яковлевич. – Из дремучих времён?
– Да, это носила Браннгхвен. Знаете, когда меня арестовали, у меня отобрали всё, пропала и эта вещица. Но уже после войны, пока я лечилась в больнице, этот амулет появился на моей тумбочке совершенно неожиданным образом. Представляете? Как вы думаете, это Ван Хель вернул мне его? – Она бережно спрятала оберег обратно под воротник.
– Очень может быть, даже скорее всего, – кивнул Николай Яковлевич. – Хель всегда славился своим пристрастием делать подарки такого рода.
– Скажите, профессор, а вы к Браннгхвен имели отношение?
– Косвенное, – Николай Яковлевич покачал головой, – но ваше появление на том отрезке времени доставило мне уйму неприятностей. Знаете, есть люди, которые всегда приносят осложнения, что бы они ни делали. Браннгхвен (старшая и младшая) были из числа таких людей. Ведь вы и в Германии едва не испортили мои планы.
– Да, Ван Хель говорил мне, только я не совсем поняла его тогда. Я не была готова принять всю ту информацию. Но в конце концов для вас всё сложилось хорошо?
Николай Яковлевич хитро прищурился:
– У меня всегда всё складывается хорошо. Просто иногда время отодвигает ожидаемый результат… Когда вы сошлись с Рейтером, мне пришлось кое-что перестроить в коридорах событий, поменять акценты, добавить кой-чего, учесть некоторые детали. И тогда всё, как нынче выражаются, срослось.
– А могло получиться иначе?
– Открою вам маленький секрет: всякий раз параллельно с одним развитием событий есть пара-тройка, а то и целый десяток других вариантов. Все они начинаются и заканчиваются в одних и тех же точках, но начинка у них разная, хотя по сути всё заканчивается вроде бы так же. Было ведь и другое протекание вашей жизни.
– Было? Неужели было и как-то по-другому?
– Да. Вы не пошли работать к Рейтеру, не попали в концентрационный лагерь, у вас не пробудилась память…
– Не представляю, как можно без всего этого, – покачала головой Мария Константиновна.
– И вы пришли сюда поглазеть на эти экспонаты и прошли мимо белого колчана, даже не остановившись возле него.
– Как печально, что где-то существую другая я.
– И не одна…
Мария сразу погрустнела.
– Послушайте, профессор, – сказала она после недолгой паузы, – а не могли бы вы ответить мне на некоторые вопросы, рассказать мне кое-что?
– Вам, Мария Константиновна, открою всё, что знаю. Редко случается, чтобы человек после встречи со мной добивался таких результатов, как вы. Вы понимаете, о чём я? Обычно люди всё-таки не верят, мало кто умеет осмыслить обрушившиеся на голову знания…
