Ян Валентин - Звезда Стриндберга
Он провел их в столовую с низким потолком, где стояли длинные непритязательные столы. На доске объявлений было прикноплено меню, состоящее в основном из блюд русской кухни.
Центр управления реактором находился на третьей палубе. Дон обратил внимание, что мониторы компьютеров не меняли, наверное, лет десять.
На следующей палубе размещались длинные коридоры с каютами по обе стороны. Имена пассажиров были приклеены полуотлепившимся скотчем. Самуель Гольдштейн, а напротив – Анна Гольдштейн.
На пятой палубе располагалась капитанская рубка с широкими панорамными окнами, открывающимися на носовую палубу корабля. За плотно закрытой дверью, сказал Бейли, размещается навигационное оборудование «Ямала».
Бейли пару раз постучал в дверь, и оттуда вышел могучий моряк в черном мундире с окладистой бородой с проседью и в темных очках. Бейли представил его – капитан «Ямала», Сергей Николаевич. Тот пробормотал что-то неразборчиво, но на смену ему явился главный инженер. Худой и подвижный технарь оказался на редкость говорливым.
Он говорил по-английски бегло, хотя и с сильным акцентом. Инженер сообщил, что за все десять лет службы «Ямала» в качестве круизного корабля неполадки с реактором возникли всего один раз и их легко удалось устранить. Подводная пневмоомывающая система, правда, иной раз барахлит, но, оказывается, и без нее ледокол в состоянии пробить дорогу в плотных массах льда…
Наконец Бейли удалось вставить слово в монолог инженера и поблагодарить его за исчерпывающую лекцию. Затем руководитель группы провел пассажиров на самый нос корабля, где поведал о необходимых спасательных навыках.
Первым делом американец натянул на себя спасательный костюм. Показал, какое положение тела надо принять, чтобы продержаться в ледяной воде не менее часа. Потом открыл один из металлических люков – там находились спасательные плоты.
Нельзя сказать, чтобы настроение путешественников улучшилось после этих подробностей. Поэтому Бейли подвел их к катеру для зоологических наблюдений и сообщил, что в прошлом круизе они видели моржей и белых медведей, так что можно надеяться, что и на этот раз им тоже повезет.
Дон поспешил в каюту – ему хотелось поскорее узнать судьбу своего рюкзака. В каюте, судя по всему, давно не убирались – воздух был спертым, а мебель успела запылиться.
Два иллюминатора, лампа дневного света под потолком. Он сразу увидел свой рюкзак. Тот лежал на полу около намертво привинченного к полу дивана. Дон попытался развязать рюкзак – узел на шнурке, как назло, намок и не поддавался. Он начал лихорадочно ощупывать холодную ткань – слава богу, крест и звезда были на месте.
За фиолетовой шторой располагалась койка, накрытая покрывалом того же оранжевого цвета, каким был выкрашен и весь корпус «Ямала». Над койкой висело объявление: свет в каюте должен гореть все время, но в качестве компенсации за это неудобство русские предлагали черный наглазник – на тот случай, если шторы окажется недостаточно.
В туалете висел белый махровый халат с красным вышитым логотипом «Ямал – Yamal». По радио пели русские песни.
Дону было трудно дышать. Ощущение, что стены каюты валятся на него, было невыносимым, и он полез в сумку. Но тут взгляд его упал на карту Арктики на столике. Там пунктирной линией был показан маршрут «Ямала» от Мурманска до красного кружка, обозначающего Северный полюс.
Он медленно провел по линии пальцем, пытаясь вспомнить, где же поставил последний крестик на своей карте в гостиничном номере. Добравшись до восемьдесят третьего градуса северной широты, Дон понял, что маршрут проходит слишком далеко от заветной точки.
Он посидел немного, собираясь с силами, чтобы пойти и рассказать о своем неприятном открытии адвокату. Может быть, есть еще время отказаться от этого бессмысленного предприятия и остаться в Мурманске?
Но не успел он уговорить себя встать, как прямо перед иллюминатором появился стальной трос толщиной никак не меньше его бедра. Дон выглянул в иллюминатор – трос тянулся к небольшому буксиру, медленно ползущему по свинцовым волнам Белого моря. Все пути были отрезаны. «Ямал» направлялся в открытое море.
45. Семьдесят седьмой градус северной широты
Фатер сидел в кресле-каталке в директорском кабинете в Вевельсбурге. Узнать его было трудно – правая половина лица была изуродована ожогом.
Но здоровый черный глаз смотрел как всегда – внимательно и остро.
На письменном столе перед ним лежал документ, подтверждающий, что господин и госпожа Гольдштейн только что миновали семьдесят седьмой градус северной широты. Портрет женщины был очень нечетким, но лицо мужчины компьютер идентифицировал немедленно: нос с горбинкой, усталые глаза, небольшой подбородок… Дон Тительман.
Фатер за последние недели почти не спал. Все свои силы он отдавал на поиски утраченных сокровищ Фонда. Тяжелые ожоги не мешали ему – хотя врачи и говорили, что нужно воздержаться от работы, он не мог позволить чему-то настолько бренному, как его тело, управлять волей и поступками.
Он не стал просить помощи у западноевропейских полицейских служб. Дать им наводку и назвать имя Дона Тительмана – это повлекло бы за собой ненужные проблемы. Если им, паче чаяния, удастся задержать шведа, выцарапать его у них будет очень и очень сложно. Так Дон Тительман может и ускользнуть. А что еще важнее – будет трудно вернуть крест и звезду.
Поэтому Фатер прибег к помощи военных ведомств, которым Фонд все эти годы оказывал немалую помощь. К тому же у армии были ресурсы, о которых полиция могла только мечтать.
Результат был получен довольно скоро. Радары немецкой внешней разведки регистрировали все направляющиеся на север суда, прошедшие семьдесят седьмой градус северной широты.
Была проведена тщательная проверка списков пассажиров, а в сомнительных случаях пришлось затребовать копии паспортов. И рыба попала в сеть – русский атомный ледокол, называющийся, судя по последним данным, «Ямал».
46. День третий
Третий день на ледоколе начался точно так же, как и два предыдущих. Дон проснулся, снял наглазник и проглотил четыре миллиграмма халдола, запив его полстаканом водки. Водка в комбинации с транквилизатором оказалось волшебным средством против морской болезни. К тому же в состоянии легкого опьянения время шло куда быстрее.
Ему никак не удавалось поспать больше, чем два-три часа подряд, несмотря на изобретательно сконструированные из туалетной бумаги затычки для ушей. Мешала непрерывно сочащаяся отовсюду примитивная музыка, избавиться от которой никак не удавалось. К тому же перегородки были настолько тонкими, что он все время слышал голоса латиноамериканцев из соседней каюты – там разместились какие-то помощники Литтона.
Он отодвинул штору, встал и подошел к иллюминатору. Корабль приближался к границе паковых льдов. Тут и там виднелись сверкающие под лучами прожекторов «Ямала» небольшие айсберги, дрейфующие по черной пустыне океана. Непрерывно шел снег.
Он надел свой бархатный костюм, натянул поверх красную куртку с логотипом и вышел. Коридор был почти не освещен. Несколько пенсионеров, попавшихся ему на пути, больше всего напоминали привидения. Похоже на путешествие в гробу, мрачно подумал он и постучал в дверь к Эве. В эти дни она почти не попадалась ему на глаза, и он недоумевал, чем она занимается. Когда им удавалось поговорить, она выглядела угнетенной. На прямой вопрос, что ее тяготит, Эва сказала, что не хочет об этом говорить.
На носу дул пронизывающий ветер. Дон застегнул куртку до подбородка, но тонкий бархат брюк был явно не в состоянии противостоять заполярной вьюге. Он посмотрел на приближающуюся стену льдов. Дон всегда считал, что лед должен быть прозрачным или в крайнем случае белым, но в свете прожекторов «Ямала» он играл всеми цветами радуги: от темно-фиолетового до ярко-желтого.
«Ямал» медленно двигался вдоль границы льдов – русские, по-видимому, искали расщелину, где можно было бы применить подводные пневмоомывающие пушки, подтопить лед и продолжить путь на север. У релинга стояла пожилая пара, держась за руки. Они неотрывно смотрели на ледяные горы. Дон совершенно окоченел и на онемевших от холода ногах спустился в помещение. Обычно он проводил время в библиотеке, разместившейся в небольшом помещении на третьей палубе. Туда он направился и сейчас.
Дон достал письмо, найденное им в могиле Мальро, и еще раз прочитал несколько фраз по-норвежски. Не за что зацепиться, в который раз подумал он. Кем был Улаф и что он, этот Улаф, имел в виду под Нифльхеймром, так и остается загадкой.
