С. Уотсон - Прежде чем я усну

Он достает из кармана коробок спичек, зажигает одну и вынимает из ведра какую-то страничку.

Я смотрю на него, похолодев.

Пытаюсь крикнуть:

— Нет! — но изо рта вылетает лишь хриплый стон.

Он не смотрит на меня. Молча поджигает страничку и роняет ее в ведро.

— Нет! — снова кричу я, но на этот раз безмолвно, про себя. Я вижу, как моя жизнь буквально горит у меня на глазах, моя память превращается в прах. Мои записи, письмо от Бена — все! «Без дневника меня просто нет, — понимаю я. — Выходит, он победил!»

Я больше не думаю о последствиях, меня ведут эмоции. Всем телом я бросаюсь на ведро. Мои руки связаны, так что я не могу направить свое падение и задеваю ведро боком, чувствуя при этом, как во мне что-то треснуло. Дикая боль простреливает руку, мне кажется, я сейчас потеряю сознание. Ведро падает, горящие листки вываливаются из него и рассыпаются по ковру.

Майк издает вопль — тонко, по-женски — и падает на колени, шлепая ладонями по ковру, чтобы затушить язычки пламени. Я вижу, что один горящий комочек закатился под кровать; Майк этого не замечает. Пламя уже лижет край кровати, но я не могу ни сбить его, ни крикнуть. Я беспомощно лежу и смотрю, как занимается простыня. Начинает идти дым, и я просто закрываю глаза. «Номер сгорит, — думаю я, — Майк сгорит, и я сгорю вместе с ним, и никто так и не узнает, что здесь произошло, так же, как никто не знал, что именно случилось здесь тогда, много лет назад. История станет пеплом, и ее заменят предположения и догадки».

Я кашляю, но обычный сухой звук кашля заглушает носок, затыкающий мне рот. Я начинаю задыхаться. Думаю о сыне. Теперь я точно никогда его не увижу, но, по крайней мере, я умру, зная, что у меня есть сын, что он жив и у него все хорошо. Я так рада за него. Я думаю о Бене. Это мужчина, за которого я вышла замуж, а потом предала. Я хочу увидеть его. Хочу сказать ему сейчас, перед самым концом, что я его вспомнила. Как мы познакомились на вечеринке на крыше, как он сделал мне предложение на вершине холма с чудесным видом на город, как мы венчались с ним в церкви в Манчестере и фотографировались под дождем.

И еще: я помню, как любила его. И знаю, что и теперь люблю и всегда любила.

В глазах темнеет. Я не могу дышать. Только слышу, как трещат языки пламени, и чувствую жар на губах и веках.

В моей жизни не бывает хеппи-эндов. Так уж сложилось. Ну и ничего.

Ничего.

Я лежу на спине. Я спала, но не очень долго. Я помню, кто я и где нахожусь. Я слышу характерный гул, рядом дорога. Звук сирены не нарастает, но и не замолкает. Мой рот чем-то прикрыт, думаю, это все тот же свернутый носок, но я могу дышать. И еще я боюсь открыть глаза. Представить страшно, что я могу увидеть.

Но открыть глаза надо. У меня нет выбора — надо увидеть, что за реальность меня окружает.

Вокруг много яркого света. На низком потолке люминесцентная лампа, параллельно с ней две металлические балки. Стены близко с обеих сторон, они из твердого блестящего металла. На них шкафчики и полки, заставленные разными бутылочками и коробочками, какие-то аппараты с мигающими лампочками. Все вокруг слегка покачивается, вибрирует, в том числе кровать, на которой я лежу.

Надо мной склоняется лицо мужчины, почему-то стоящего за спинкой. На нем зеленая форменная рубашка. Я не узнаю его.

— Смотрите, она пришла в себя, — говорит он, и возникает еще несколько лиц. Я пробегаю по ним глазами. Майка среди них нет, и это меня немного успокаивает.

— Кристин! Крисси, это я! — раздается женский голос, и я узнаю его. — Мы едем на «скорой помощи» в больницу. У тебя сломана ключица, но это не страшно. Все будет хорошо. Он погиб. Этого человека нет… Больше он не будет тебя мучить.

Я перевожу взгляд на женщину, которая это произносит. Она улыбается и держит меня за руку. Это Клэр! Та же Клэр, которую я видела позавчера, а не Клэр из юности, которую я могла бы помнить, очнувшись после сна; и я замечаю на ней те же серьги, что она надевала на нашу последнюю встречу.

— Клэр! — вскрикиваю я, но она перебивает.

— Не надо говорить, — шепчет она. — Тебе надо отдохнуть.

Она берет меня за другую руку, наклоняется ниже, гладит по волосам и шепчет что-то мне на ухо, я не разбираю, что именно. Мне кажется, что она говорит «прости меня».

— Я помню, — говорю я. — Я все помню!

Она улыбается, потом на ее месте возникает молодой человек. У него удлиненное лицо, очки в широкой оправе. На секунду мне кажется, что это Бен, но я тут же понимаю, что тот сейчас должен быть примерно моего возраста.

— Мама! — говорит он. — Мама.

Он выглядит точь-в-точь как на снимке с Хелен, и я понимаю, что помню его.

— Адам! — говорю я.

Он обнимает меня, и от волнения я ничего не могу сказать.

— Мамочка, папа уже едет. Он скоро будет.

Я прижимаю его к себе и вдыхаю запах моего родного мальчика. Я счастлива.

Я больше не могу ждать. Время позднее. Я совсем засыпаю. У меня отдельная палата, и я не обязана соблюдать больничный распорядок дня, но я так утомлена, что глаза закрываются сами собой.

Я говорила с Беном. С настоящим Беном, моим мужем. Мы говорили и не могли наговориться, хотя провели вместе всего несколько минут. Он сказал, что вылетел, как только с ним связалась полиция.

— Полиция?

— Да. Когда они выяснили, что ты живешь не с тем человеком, чьи координаты были оставлены в больнице, они вышли на меня. Точно не знаю, каким образом. Полагаю, у них был мой прежний адрес, с него они и начали.

— Где же ты был?

Он поправил очки.

— Я несколько месяцев был в Италии, — сказал он. — Пауза. — Я думал, с тобой все хорошо. — Он взял мою руку. — Боже, прости меня…

— Ты не мог знать, — сказала я.

Он виновато отвел глаза.

— Я бросил тебя, Крисси.

— Я знаю. Теперь знаю. Мне рассказала Клэр. И передала твое письмо.

— Я думал, так будет лучше, — объяснил он. — Правда! Я думал, это всем пойдет на пользу. И тебе… И Адаму. Я пытался начать жизнь с чистого листа. — Снова пауза. — Мне казалось, это станет возможно, только если я оформлю развод. Тогда я получу свободу. Адам не мог этого понять, хотя я постарался объяснить ему, что ты даже не узнаешь об этом, как не знаешь и о том, что мы женаты.

— И что? Это помогло тебе начать новую жизнь?

Он посмотрел на меня.

— Не буду лгать, Крисси. У меня были женщины. Не много, но были. Ведь прошло много времени, годы и годы. Сначала это были просто увлечения, но несколько лет назад я съехался с одной женщиной. Но…

— Что, но?

— Ничего не вышло. Она сказала, что я не люблю ее. Что я не могу перестать любить тебя…

— И это правда?

Он не ответил, и, страшась того, что он может сказать, я сменила тему:

— Что же будет завтра? Ты снова отвезешь меня в больницу?

Он взглянул на меня.

— Нет! Та женщина была права. Я всегда любил только тебя. Больше не будет никаких больниц. Завтра мы вместе вернемся домой.

И вот я смотрю на него. Мой Бен. Он сидит на стуле у моей кровати и, хотя уже похрапывает, а голова его клонится на грудь, по-прежнему сжимает мою руку. В полутьме я четко вижу лишь его очки и шрам на щеке. Мой сын вышел из палаты — ему надо позвонить своей девушке и пожелать спокойной ночи еще не рожденной дочке. Моя лучшая подруга ждет на стоянке и наверняка курит. Меня окружают близкие, любимые люди.

До Бена я разговаривала с доктором Нэшем. Он рассказал, что я выписалась из клиники почти четыре месяца назад, вскоре после того, как Майк, назвавшись Беном, стал навещать меня там. Я сама подала заявление и подписала все бумаги. Добровольно. Они не могли препятствовать мне, даже если у них нашлись бы на то причины. Я увезла с собой все фотографии и личные вещи, какие были.

— Вот почему у Майка оказались все эти фотографии! — догадалась я. — И мои, и Адама. И письмо Адама, написанное в детстве Санта-Клаусу. И его свидетельство о рождении.

— Да, — подтвердил он. — Они были у вас, когда вас поместили туда. И, улучив момент, Майк, должно быть, уничтожил все фотографии, на которых вы были с Беном. Возможно, прямо там, в клинике — персонал там довольно часто меняется, и он дождался, пока не осталось никого, кто бы знал вашего мужа в лицо.

— Но как он смог заполучить фотографии?

— Они хранились в фотоальбоме в вашем комоде. Так что это не составляло труда, стоило ему получить доступ в вашу комнату. Он мог даже подложить несколько своих снимков. К тому же у него были фотографии, сделанные за время вашей… в то время, когда вы встречались, много лет назад. И персонал клиники, конечно, был уверен, что вас навещает тот же человек, который запечатлен на фотографиях.

— Значит, фотографии оказались дома у Майка и он спрятал их в металлическую коробку? И выдумал пожар, чтобы объяснить, почему их так мало?