Нацуо Кирино - АУТ
— Будете открываться? — спросил Кунимацу, не поднимая глаз от стола. Сатакэ посмотрел в потолок. Выбранные им лично люстры остались на месте, но сейчас они были погашены. — В ваши планы входит что-то вроде «Новой Мика»?
— Нет, я уже все решил. Продаю клуб. Со всем содержимым.
Кунимацу удивленно вскинул голову.
— Вот как? Жаль. Могу спросить почему?
— Есть кое-какие дела.
— Какие? — Кунимацу отряхнул белый порошок с длинных пальцев. — В любом случае я готов помочь.
Сатакэ не ответил и, откинувшись на спинку стула, начал медленно потирать шею. Бессонные ночи в тюрьме не прошли бесследно, у него случались судороги, и он боялся, что если оставит их без внимания, то получит что-нибудь неприятное, вроде мигрени.
— Так какие дела? — нетерпеливо повторил Кунимацу.
— Хочу выяснить, кто убил Ямамото.
— Забавно, — рассмеялся Кунимацу, решив, что босс просто шутит. — Хотите поиграть в детектива?
— Я серьезно.
Сатакэ все еще растирал шею.
— И что вы собираетесь делать, если найдете убийцу?
— Решу, когда придет время, — пробормотал Сатакэ. План уже сложился, но он решил держать его при себе. — Когда придет время.
— Взяли кого-то на заметку?
— В данный момент делаю ставку на жену.
— На жену? — удивился бывший управляющий и с тревогой посмотрел на бывшего босса.
— Да, только не говори никому.
— Конечно.
Кунимацу поспешно отвел глаза, словно только что заглянул в черное сердце Сатакэ.
Покинув клуб, Сатакэ вышел на главную улицу. Последние летние дни выдались особенно жаркими, но по ночам становилось холодно, и ему были приятны происходящие в природе перемены. Оглядевшись, он повернул к расположенному неподалеку новому зданию из стекла и бетона, в котором, если верить украшающим фасад пестрым вывескам, разместились несколько мелких клубов. Отыскав на справочном табло в фойе бар под названием «Мато», Сатакэ нажал кнопку вызова лифта. Черные двери еще не успели раскрыться, а навстречу посетителю уже спешил одетый во все черное менеджер.
— Добрый вечер, — бодро сказал он, но, подойдя ближе, остановился как вкопанный.
Это был Цзинь.
— Вижу, ты не потерялся, — сказал Сатакэ.
Китаец уважительно улыбнулся, хотя выражение его лица никак не соответствовало улыбке.
— Сатакэ-сан, приятно вас видеть. Вы здесь как гость?
— А как еще?
Он горько усмехнулся.
— Кого вам прислать? Уже решили?
— Слышал, Анна тоже здесь.
Цзинь оглянулся, и Сатакэ проследил за его взглядом. Заведение значительно уступало «Мика» по размерам, но китайский декор и мебель из розового дерева свидетельствовали о вкусе дизайнера.
— Я ее позову. Но она сменила имя.
— На какое же?
— Теперь ее зовут Мейран.
На вкус Сатакэ имя звучало заурядно и совершенно невыразительно. Отвечающая за девушек японка в кимоно, знавшая Сатакэ, встретила его с удивлением и даже испугом.
— Сатакэ-сан, как приятно видеть вас у нас. Все в порядке?
— Можно и так сказать.
— Насколько мне известно, Рэйка-сан еще на Тайване.
— Возможно. От нее вестей пока нет.
— Боюсь, если она вернется, могут быть неприятности. Женщина, вероятно, имела в виду его предполагаемые
связи с китайской мафией. Сатакэ решил оставить предупреждение без внимания.
— Не знаю.
— Мне очень жаль.
Она беспокойно посмотрела на него, как будто сказала что-то обидное. Сатакэ рассеянно улыбнулся. Постоянные подозрения, выражаемые неясными полунамеками, уже начали его раздражать. В задней части клуба сидела, повернувшись к нему спиной, стройная молодая женщина, которая могла быть Анной.
Столик, за который посадил гостя Цзинь, стоял в середине зала, хотя, как заметил Сатакэ, свободных мест хватало и за другими, расположенными в более укромных уголках. Посетители по очереди подходили к микрофону, и после каждого выступления хостессы начинали машинально аплодировать, напоминая группу дрессированных животных в цирке. Морщась от шума, Сатакэ опустился на диван. К нему тут же подошла девушка, единственным достоинством которой была ее молодость. Прилепив к лицу искусственную улыбку, она защебетала на ломаном японском. Сатакэ молчал, неспешно потягивая холодный черный чай.
— Когда освободится Анна… то есть Мейран? — спросил он наконец.
Девушка моментально замолчала, резко поднялась и перешла к другому столику. После этого его никто не беспокоил, и Сатакэ сидел один, с удовольствием впитывая комфорт привычного окружения. Он даже уснул — всего на несколько минут, показавшихся ему часами. Конечно, рассчитывать на настоящий покой и отдых в таком шумном месте не приходилось, но обстановка все же позволяла расслабиться, забыть об оставленных за дверью проблемах.
Обоняние уловило знакомый аромат. Сатакэ открыл глаза и увидел сидящую напротив Анну. Брючный костюм из белого шелка подчеркивал глубину загара.
— Добрый вечер, Сатакэ-сан, — сказала она.
Раньше он был для нее «милым».
— Как ты?
— У меня все хорошо, спасибо.
Анна улыбнулась, но Сатакэ уже почувствовал — между ними встала стена.
— Хорошо загорела.
— Каждый день ходила в бассейн.
Она замолчала, наверное вспомнив, что все это началось как раз в тот день, когда они пошли туда вместе. Почти автоматически Анна смешала два напитка. Его даже не спросили — бутылку скотча принесли молча, зная вкусы гостя. Девушка поставила перед ним стакан, хотя и знала, что пить Сатакэ не станет.
— Как с тобой здесь обращаются? — глядя ей в глаза, спросил он.
— Неплохо. На прошлой неделе я была первой девушкой — приходили завсегдатаи «Мика».
— Рад слышать.
— И я переехала.
— Куда?
— В Икэбукуро.
Она не назвала адрес, и между ними повисло неловкое молчание.
— Почему ты убил ту женщину? — спросила вдруг Анна.
Застигнутый врасплох, он недоуменно уставился в сияющие глаза.
— Я и сам не знаю.
— Ты ее ненавидел?
— Нет, дело не в этом.
Вообще-то та женщина была умна и умела производить впечатление. Но как объяснить столь юному созданию, как Анна, что ненависть — это чувство, возникающее обычно из желания быть принятым и понятым другим человеком, а тот случай был совсем особый. Нет, она все равно ничего не поймет, так что лучше и не стараться.
— Сколько ей было лет? — спросила Анна.
— Точно не знаю. Тридцать с лишним, примерно так.
— А как ее звали?
— Уже не помню.
Сатакэ, конечно, слышал ее имя — оно часто звучало на заседаниях суда, но было настолько простым, что давно выскользнуло из памяти. Ему не требовался такой бессмысленный символ, как имя, когда ее лицо и голос навечно отпечатались в его душе.
— Разве она тебе не нравилась? Ты был ее любовником?
— Нет, в тот вечер мы встретились в первый раз.
— Но тогда как же ты мог убить ее? Да еще так жестоко? — не отставала Анна. — Рэйка-сан рассказала, как все было, как ты мучил ее. Если ты ее не любил и не ненавидел, то почему поступил с ней так?
Сидевшие за соседними столиками стали поворачиваться в их сторону, но, увидев Сатакэ, поспешно отводили глаза, то ли напуганные, то ли смущенные тем, что слышали.
— Не знаю, — пробормотал он. — Я действительно не знаю.
— Ты всегда был таким милым со мной. И что, Анна должна была занять ее место?
— Нет.
— Но, милый, разве так бывает? Нельзя же быть и таким, и другим. Один убил ту женщину, другой был добр и мил со мной. — Волнуясь, Анна по привычке назвала его «милым». Сатакэ собрался было ответить и даже открыл рот, но она опередила: — Я была для тебя чем-то вроде домашнего любимца, вещью, игрушкой. Ты нянчился со мной, обучал меня, как какого-нибудь пуделя, но только для того, чтобы продать получше. Ты ведь от этого получаешь удовольствие? Тебя это заводит? Ты просто хотел превратить меня в свой лучший продукт, да? Если бы я не ушла, ты и меня убил бы, как ту женщину?
— Конечно нет. — Сатакэ достал вторую сигарету и прикурил сам — раньше Анна никогда бы не позволила ему сделать это. — Ты красивая. Она была…
Он не нашел подходящего слова и замолчал. Некоторое время Анна смотрела на него, ожидая продолжения, но его не последовало.
— Ты говоришь, что я красивая, но это и все. Ты видишь во мне только красоту. Когда мне в первый раз рассказали о том, что ты сделал с ней, я пожалела ее. А потом мне стало грустно. И знаешь почему? Потому что ты не испытываешь ко мне даже ненависти. Если бы ты сделал со мной что-то подобное, я по крайней мере знала бы, что небезразлична тебе, что ты что-то чувствуешь. Но этого нет. Ты не способен чувствовать. Если бы… я, наверное, даже согласилась бы умереть. После того как ты убил ее, в тебе ничего не осталось. Для меня ничего не осталось. Все, что ты мог, это сделать меня красивой. Но красота — это так скучно. Вот почему Анна несчастна. Вот почему Анне грустно. Ты понимаешь это, милый?
