Энн Бенсон - Похититель душ
– Как давно она умерла?
– Очень давно. С тех прошло тридцать три года. Она умерла, когда Уилбуру было семь лет.
– Ваша сестра работала гувернанткой в доме Дюранов?
Она немного удивилась, а потом сказала:
– Ах, да, маленького мальчика звали Дюран! Я забыла. Мы всегда называли то место домом Кармайклов. Ну, они и сами его так называли. Семья была очень недовольна, что Патриция вышла замуж за француза. Понимаете, он был католиком и все такое, не понимаю, как люди могут быть такими ограниченными. По-моему, предрассудки появляются вместе с деньгами. Как и прижимистость. Все могло бы сложиться для нее иначе, если бы семья как следует ей помогала.
Я больше не задала ни одного вопроса.
– Вы знаете, у Патриции все складывалось не лучшим образом. У нее были трудные роды, а новый брак получился не слишком удачным. Ей занесли ужасную инфекцию, после чего пришлось делать операцию по удалению женских органов, – вы уж простите меня за то, что я это говорю в вашем присутствии, детектив Москал. С тех пор муж вообще не обращал на Патрицию внимания. Сразу же после рождения ребенка он перевез ее в Бруклин, со словами, что цены на жилье там будут расти и это очень хорошее вложение капитала. Патриция ненавидела Бруклин. У нее там не было друзей, Церковь отнеслась к ней холодно, и она начала пить, надеясь таким способом справиться со своими горестями. Дети Кармайклов – Шейла, Эйлин и Каллен – росли в нормальной обстановке, поскольку Патриция была хорошей матерью и заботилась о них, да и с отцом им повезло, упокой Господи его душу. Как жаль, что он умер молодым.
А вот несчастным маленьким Уилом Патриция совсем пренебрегала. Мэгги ездила туда каждый день, чтобы накормить мальчика и присмотреть за ним, – иногда оставалась на ночь, если Патриция сильно напивалась. Нам пришлось поставить телефон, поскольку миссис О'Дей устала передавать мне поручения Мэгги. Очень часто она видела, что простыни Уила испачканы и у него не оставалось чистой одежды, и тогда Мэгги для него стирала. Иногда ей приходилось дожидаться, пока Патриция протрезвеет, чтобы отвезти ее в банк и снять деньги на покупку еды. Несколько раз даже приходилось тратить собственные деньги. Но я положила этому конец. «Привези мальчика сюда, – предложила я, – и мы его вырастим». Однако Мэгги не хотела вмешиваться во внутрисемейные дела. Она была такая.
Но что бы она ни делала, мальчик рос странным. Большую часть времени он был тихим, но, когда в нем просыпался ирландский темперамент, сдержать его не мог никто. Мать никогда не пыталась его воспитывать, а отец к тому времени умер. Это было ужасно. Но Мэгги всячески старалась облегчить жизнь Уилу – пока сама не заболела. Ему исполнилось шесть, когда у нее нашли первую опухоль. Она не пошла к врачу сразу, говорила, что это ерунда, но мне кажется, она просто испугалась. А когда она обратилась за помощью, оказалось, что уже поздно, хотя ей отрезали обе груди, по-моему, чтобы у нее оставалась надежда. Возможно, благодаря операции она прожила немного дольше.
Дед Уила – отец Патриции и Шона – был настоящим дьяволом. Он ненавидел Мэгги за то, что она, как он говорил, вмешивалась в дела его дочери. А по мне, так он должен был каждый день, стоя на коленях, благодарить Мэгги. Старый ублюдок ужасно злился, если кто-то порицал Шона, хотя все мы прекрасно знали, что за фрукт этот Шон. Он так и не женился, вечно крутился возле маленьких мальчиков; но дед ничего не хотел слушать, когда ему говорили, что Шона нельзя оставлять одного с детьми. Он был полицейским офицером и все такое, что делало его святым в глазах отца. Мэгги возила Уила в гости к бабушке и дедушке, поскольку считала, что ему следовало их знать, хотя его матери было на все наплевать. Мэгги рассказывала, что дед называл ее «проклятой девкой» при мальчике. «Эта проклятая девка тебя разорит, – часто повторял он, словно Мэгги не было рядом. – Проклятая девка обращается с тобой слишком мягко».
И за все то время, что Мэгги заботилась о мальчике, бабушка ни разу не выступила против деда. Наверное, она его боялась – и у нее имелись на то причины. Говорят, он несколько раз ее избивал. Однажды Мэгги надела свое лучшее платье и навестила старую леди, когда ее мужа не было дома, чтобы рассказать о том, что происходит. Она умоляла забрать детей. В конце концов ей удалось ее уговорить.
Через два месяца Мэгги умерла, а вскоре после этого Уил и остальные дети перебрались в дом на пляже. Мне рассказывали, что Уилу пришлось нелегко – он потерял единственного человека, который его по-настоящему любил. С тех пор мы часто видели его вместе с Шоном. И это было неправильно. Так нельзя.
Вся эта история стояла перед моим мысленным взором, пока поезд мчался обратно в Нью-Йорк. Да, мы ехали быстро, но уж слишком поезд трясло. Тем не менее я была счастлива, что возвращаюсь. Мне предстояло много дел; я хотела найти записи, сделанные в музее, чтобы взять этого типа. Еще требовался ордер на обыск, как в его доме, так и на студии. Мой отчет должен быть безупречным. Все улики будут косвенными, но их хватит.
В следующее воскресенье я должна позвонить детективу Москалу. Вдруг он будет занят семейными делами – тогда я смогу протянуть до понедельника. Если и к этому времени у меня не будет необходимых доказательств, может быть, Москал хотя бы прислушается к моим доводам.
На платформе Южной станции Москал сказал мне:
– Я всегда подозревал, что Шон О'Рейли нашел какие-то улики и унес их с места преступления. Если бы я проявил настойчивость, эти дети могли остаться в живых.
– Он был вашим непосредственным начальником, – мягко напомнила я. – Что вы могли сделать?
– Но и над ним имелось начальство – я мог бы подать рапорт. Просто у меня были маленькие дети и жена, и я боялся потерять работу.
– Вам не следует себя винить, – сказала ему я. – Подобные вещи нам неподвластны, как бы мы того ни хотели.
В этот момент подошел поезд.
– Я позвоню вам в следующий понедельник, – пообещала я.
– Как скажете.
Пейзаж за окном сливался в нечто неразличимое. Мне хотелось поработать над своими записями, но поезд слишком сильно трясло. Я опустила кресло и попыталась осмыслить полученную информацию.
Дядя Шон трахал Уилбура – я могла бы поставить на это свой значок. Уилбур сам начал трахать маленьких мальчиков, когда вырос. Один из них, вероятно, стал угрожать, что пожалуется, и тогда он его убил. Уилбуру понравилось ощущение власти, которое он испытал. Убийство Майкла Галлахера, тщательно спланированное и осуществленное, скорее всего, было первым, оно стало мощным катализатором всего того, что произошло потом. Эркиннена это должно заинтересовать.
Единственная любовь, которую Уилбур Дюран изведал в детстве, – та, которую дед – самый авторитетный для него человек – называл «проклятой». Проклятая любовь, другой он не знал, именно такую любовь он и пытался воссоздать. Снова и снова.
Но больше он не сможет это делать.
Глава 21
До Шантосе было далеко, целый день – и даже дольше, если пускаешься в путь, когда развезло дороги, – вдоль неровного берега реки, где тут и там из склонов холмов торчат голые корни деревьев. Казалось, что прокладывать дорогу в такой опасной близости к реке, а не в лесу, где земля жестче, не было никакого смысла, но стоило остановиться и посмотреть на юго-восток, да еще в ясный день, как у тебя захватывало дух от ослепительного вида Луары. Путешествуя в прежние времена между Шантосе и Машекулем, я знала, что на этой дороге существует опасность оползней, особенно после сильных дождей, но сейчас стояла прекрасная погода.
Мы упрямо двигались к цели и успели проделать приличный путь, но даже самому целеустремленному путнику нужно иногда отдыхать. Брат Демьен отошел к краю дороги, чтобы справить нужду, а я углубилась в лес. Под ногами у меня то и дело трещали ветки, жужжали насекомые, птицы предупреждали друг друга о моем приближении. Сквозь зеленую листву на землю упал луч солнца, и я подумала, что эта картина мне до боли знакома. Неожиданно на меня накатили воспоминания о моей жизни до монастыря. Ощущения и образы прогулок в этом лесу оказались такими сильными и яркими, что я без сил опустилась на колени.
Его рука на моей, он меня тянет за собой, уговаривает, улыбается, весело смеется, я знаю, что он что-то затеял…
– Идем, Жильметта, моя красавица, моя жена, я кое-что тебе покажу, тебе понравится.
Мы были так молоды, Этьен и я, только что поженились, обоих переполняло сладостное желание. Я охотно исполнила его смелую просьбу, но лишь после того, как, краснея, немного покапризничала. Клянусь, именно тогда, в этом самом лесу, на мягкой постели из мха, мы зачали нашего первого сына, Жана.
Я улыбаюсь, вспоминая наши игры.
О Господи, разве любовь – это грех?
В те дни мы часто отправлялись в Машекуль, а иногда к замку де ла Суз, расположенному в другом конце Нанта. Он был таким же уютным, как и все остальные владения милорда, особенно зимой. И что самое удивительное, по какой-то необъяснимой причине в короткие январские дни здесь почти не разгуливали сквозняки.
