Вильям Кобб - Парижские Волки. Книга 2. Царь Зла
И в самом деле, если Бискар олицетворяет собой ужасный тип беспощадной ненависти, доходящей чуть не до безумия, если окружающие его бандиты прошли через все ступени порока, зато каким могучим противовесом им являются возвышенность чувств и разумная доброта маркиза и остальных уже знакомых нам благородных друзей человечества!
Ни один из них не думал о себе. Каждый ради общего, святого дела забывал свои дела, свои привязанности.
Арман расставался с Матильдой, Марсиаль — с Люси. Старик маркиз оставался один, с улыбкой провожая ту, которая была для него дороже всего на свете.
— Мы постараемся заменить вас маркизу де Фаверей, — сказала Полина своей приемной матери. — Идите спасать вашего сына! Я буду молиться за вас обоих!
Таким образом эта маленькая рать борцов за добро и правду бросилась в погоню за врагами, каждую минуту готовая вступить с ними в бой, сильная своим благородным мужеством, которое всегда могущественно, потому что несет добро.
И вот, прежде чем настичь врагов, им пришлось сначала выдержать борьбу со стихией.
Ураган был опасным противником. Но «Надежда», управляемая искусными моряками, как конь под седлом неустрашимого всадника, стремительно летела по гребням волн.
Глухо раздавались страшные раскаты грома. Молния сверкала, отражаясь в темной пучине вод. Каким-то зловещим треском стонали мачты и снасти. Арман, смелость которого доходила до героизма, спустил все паруса, заставляя бурю со страшной быстротой нести его судно по бушующим волнам океана.
Малейшая ошибка в управлении кораблем — и он был бы разбит бурей. Но де Бернэ имел верный глаз и отлично знал свое дело. Это была как бы дуэль человека с природой. Ловко, изящно отражал он все удары своего сильного противника. Он был неуязвим. Грубая сила природы должна была уступить.
Ламалу был вне себя от восторга при виде такого искусства. Радостные крики вырывались из груди старика. Старый матрос не мог противиться чудесному обаянию моря. Как он был рад, что ему удалось послужить под началом такого храброго капитана и принять участие в этой грозной схватке! Марсиаль с тем истинным смирением, какое свойственно всем благородным сердцам, работал наравне с простыми матросами и своим усердным исполнением приказаний капитана подавал пример всему экипажу.
Вдруг раздался сильный треск. Огромная волна разбилась о судно. В ту же минуту средняя мачта переломилась под напором ветра, и заполоскал парус.
— Марсиаль! Рубите! — крикнул Арман. — Перерубите обломки и бросьте в море!
Молодой человек ни минуты не колебался. Одним прыжком бросился он на снасти. Арман, бледный как полотно, затаив дыхание, прислушивался к равномерным ударам топора. Он знал, что опасность была велика, ураган мог сорвать Марсиаля с его ненадежной позиции и швырнуть в пучину волн.
Но вот небо как будто немного прояснилось, и корабль, на мгновение совсем было накренившийся набок, снова прямо и гордо встал на бушующих волнах.
— Готово! — крикнул Марсиаль.
Арман наклонился к маркизе.
— У него благородное, мужественное сердце, достойное вашей Люси, — шепнул он ей, указывая глазами на молодого человека.
В это время на носу корабля неподвижно стоял человек, бессмысленно вперив взор в непроглядный сумрак ночи, ничего не видя, ничего не понимая, нисколько не беспокоясь об опасности. Это был сэр Лионель.
Вдруг из глубины моря раздался пронзительный, раздирающий душу вопль отчаяния, заглушивший собой даже шум урагана.
Арман вздрогнул.
Это был человеческий голос!
Что же это такое?
Неужели среди этого ужасного разрушения какой-то несчастный взывал о помощи?
Снова раздался крик, еще громче, еще пронзительнее.
Арчибальд бросился к Арману.
— Вы слышали?
— Да, вероятно, это какой-нибудь бедняга борется со смертью. Быть может, здесь, недалеко от нас произошло кораблекрушение.
— Слышите! Опять кричит! Арман, надо попытаться спасти этого несчастного!
И как будто мольба о помощи еще более усилила ярость бури, снова раздались страшные раскаты грома.
Молния осветила в нескольких метрах от корабля какую-то группу людей на белом гребне волны, и снова раздался крик.
— Помощь! — крикнул Соммервиль.
— Не делайте этой глупости, Арчибальд,— сказал Арман, — вы погибнете сами и не спасете этих несчастных!
— Так что же? Я исполняю свой долг!
— Арчибальд, ради нашего общего дела, умоляю вас, прекратите…
— Наше дело, прежде всего, жертвовать собой для спасения других!
Арман не мог ничего возразить против этого довода, с которым в душе он и сам был согласен.
— Шлюпку на воду! — крикнул Арчибальд.
— Исполнить приказание маркиза! Живей! Ламалу!
Мгновенно была спущена на воду одна из шлюпок, привязанных к вантам.
Арман назвал этот поступок безумием. И правда, можно ли было надеяться, что маленькая скорлупка сможет устоять против бури, угрожавшей даже кораблям! Скорее всего, надо было ожидать, что свирепая волна подхватит ее, завертит и разобьет в щепы.
Но Арчибальд не рассуждал. Его великодушное, самоотверженное сердце вело его, заглушая голос разума.
В ту самую минуту, как лодка спущена была на воду, Соммервиль мигом вскочил в нее. Вдруг он вскрикнул: он был не один, с ним вместе прыгнул туда Лионель — этот несчастный сумасшедший.
Отчаяние овладело Арчибальдом. Теперь только осознал он всю глубину угрожающей ему опасности, теперь, когда ей подвергался другой. Быть может, он и отказался бы от своего намерения, но было уже поздно. Канат, которым привязывалась шлюпка к судну, был уже перерублен. Лионель быстро схватил весла и с какой-то сверхъестественной силой принялся рассекать ими волны.
С редким искусством, которое вызвало бы восторг у самых отважных моряков, Арман боролся с бурей. Он пускался на невозможное! Он хотел задержать ход корабля, попробовать приостановить его. Судно вертелось, вставало на дыбы, как норовистый конь, но воля и ювелирное искусство капитана брали верх!
Арчибальд и Лионель были в страшной опасности. Шлюпка так и летела по волнам, то взмывая на ужасную высоту, то падая в пучину, которая, казалось, готова была поглотить ее.
— Факелы! — крикнул Арман.
И, бросившись вперед, на нос корабля, он при свете факелов следил за черной точкой, с которой ожесточенно боролись волны и которая увлекала в бездну его друзей.
Вдруг до слуха Армана донесся громкий, звучный голос Арчибальда.
— Спасены! — кричал он.
Что значит этот крик? Какое чудо помогло ему достать из воды тех, для спасения которых решился он жертвовать собой?
Ламалу бросился к рулю, Арман громко отдавал приказания. Судно, снова подхваченное могучей волной, неудержимо неслось вперед.
С глухим шумом шлюпка ударилась о борт. Неужели она разбилась, неужели несчастные друзья Армана погибли в волнах?
Нет! Лионель, уцепившись за канат, проворно вскочил на палубу. На плечах у него был человек. Тот же маневр повторил и Арчибальд. Он нес другого несчастного.
Все четверо, двое живые и двое, казавшихся мертвецами, грохнулись на палубу.
— Черт возьми, ну уж и волны, господин маркиз, — произнес чей-то хриплый голос.
Арман бросился помогать друзьям.
— Мюфлие! Кониглю! — вскричал он, узнав в спасенных Арчибальдом людях своих старых знакомых.
— Он самый! — отвечал Мюфлие и после этого лишился чувств. Что касается Кониглю, он не обнаруживал никаких признаков жизни.
В эту минуту буря внезапно стихла. Море не представляло уже опасности. Общее внимание сосредоточено было теперь на двух полумертвых союзниках. Они стали предметом нежнейших забот.
Удивление Арчибальда не знало пределов.
Как был он рад, что удалось ему вырвать из когтей смерти этих двух людей, игравших такую странную роль в его жизни!
К тому же от братьев Правого и Левого он узнал о самоотверженном поступке бывших разбойников. Они пожертвовали собой для того, чтобы помочь врагам Бискара. И когда Арчибальд узнал, что они снова попались в когти этого зверя, он ни минуты не сомневался, что молодцеватый Мюфлие и худощавый Кониглю поплатятся жизнью за свое стремление к добродетели.
И вот он неожиданно снова находит их. И где же? В пучине моря! Вероятно, они опять стали жертвой какой-нибудь ужасной катастрофы!
Все происшедшее казалось ему чудом.
Арман, уверенный теперь в полной безопасности своего судна, почти нисколько не пострадавшего от бури, направил свои силы в другую сторону и применил все свое искусство, чтобы привести в чувство обоих друзей Арчибальда.
Хотя несчастные и дошли до того страшного изнеможения, которое граничит со смертью, но в них было еще много жизненных сил. Через несколько минут Мюфлие снова открыл глаза.
