Джон Бердетт - Бангкокская татуировка
Пайсит: И эти силы оборачиваются красной мантией или сотней миллионов бат?
Представитель: Буддизм две с половиной тысячи лет борется с колдовством. Как правило, счет всегда в нашу пользу. Но иногда случается, что на поверхность выныривают вероотступники.
Пайсит: В данном случае средствами магии оказались наркотики и секс. Ходят слухи, будто настоятель был застрелен, потому что перешел дорогу одному известному армейскому генералу.
Представитель: За колдовство приходится платить высокую кармическую цену.
Пайсит: Почти каждый таец к двадцати с небольшим худо-бедно умеет медитировать. Сколько же магии мы все сообща породили в нашем королевстве? Я хочу спросить, как много людей из тех, кто сейчас занимает высокое положение в бизнесе и политике, достигли своей цели с помощью темных сил?
Представитель: Мы не располагаем такой статистикой.
Пайсит: А если навскидку?
Представитель: Все.
Конечным пунктом моей поездки в это прекрасное утро был красивый дом на Двадцать второй сой рядом с Сукумвит. Викорн сидел на кухне и заигрывал с симпатичной тайкой лет двадцати пяти, а труп «дожидался» в гостиной. Кровь наполнила капилляры на лице моего начальника, и оно неприлично светилось. Он представил мне женщину как Нок, и потому, как она улыбалась, когда говорила, я понял, что они уже договорились о любовном свидании.
— Расскажи ему сама. — Викорн недовольно поморщился. — Не хочу вкладывать слова тебе в рот.
— Я здесь служанка, — начала Нок, поднимаясь и выводя меня с кухни. — Когда пришла сегодня утром, нашла его в таком положении. Конечно, сразу же позвонила в полицию. И вот, приехал сам полковник Викорн.
Голый японец среднего возраста лежал в красной луже, медленно расплывающейся по лакированным доскам соснового пола. Викорн прохаживался по комнате, пока я заканчивал предварительный осмотр трупа. На мизинце левой руки убитого отсутствовала последняя фаланга, рана была очень старой. Я обернулся и перехватил взгляд босса. Тот покачал головой:
— Ты должен это прекратить. Делай все, что требуется. Не арестовывай его — пристрели при попытке к бегству. С этим пора кончать. — Викорн пожал плечами. — Хорошо хоть, очередная жертва не американец и нам не нужно звонить в ЦРУ.
— Вы им не сообщите?
— У меня кончились волосы.
Я повернулся к Нок:
— Будь добра, расскажи мне все, что знаешь.
— Я поступала сюда на работу год назад, — начала объяснять девушка. — Меня наняла его жена, японка среднего возраста, у которой постоянно были проблемы. Я хочу сказать, что она не переставала жаловаться. Была помешана на доме. — Нок обвела комнату рукой. — Это все ее.
Я воспользовался моментом и осмотрелся. Помещение было устроено совершенно в японском духе: раздвижные ширмы из прозрачной бумаги, в середине комнаты маленький прудик неправильной формы (в котором плавал отсеченный пенис), берега из галечника, бансай в бежевых глазурованных горшках, на стенах тщательно сморщенные бумажные обои естественного цвета.
— Мне пришлось выучить все названия по-японски. Потребовалась уйма времени, а она мне житья не давала — видите ли, в доме все должно быть безукоризненно. Но, получив желаемое, хозяйка бросила все и укатила в Японию. Сказала, что не может находиться в Таиланде, мол, мы здесь такие примитивные, грязные и отвратительные. Эти япошки — расисты почище нас.
— Когда она уехала?
— Примерно два месяца назад. Но хозяин как будто не сильно расстроился. Время от времени приводил сюда шлюх.
— Ты с ним спала?
Твердо:
— Нет. Предлагал пару раз, но я ответила «нет».
— А если бы предложил что-нибудь достойное? Например, положение младшей жены?
— Но не предлагал же. Хотел только по дешевке перепихнуться и не собирался платить больше, чем другим женщинам. Я отказала.
— Ты никогда не видела его обнаженным?
— Нет:
— Не смотрела на его спину, когда он снимал рубашку?
— Нет.
— Не слышала, были у него враги?
Викорн остановился над телом и нахмурился.
— Оставь, — бросил он мне. — Этот тип был исполнительным директором Тайско-японской корпорации восстановления лесов и улучшения окружающей среды Исаана.
Я рассматривал тело, но теперь поднялся и посмотрел Викорну в глаза.
— Не спрашивай, я совершенно без понятия, — бросил тот.
— Зинна решит, что за этим стоите вы.
— Ясное дело. Произошло чудовищное совпадение. — У меня возникло ощущение, что полковника не слишком беспокоит Зинна. — Не понимаю, что тут за связь, но ко мне это не имеет никакого отношения. Очень важно узнать, зачем это сделано, раз нам известно, кто это сделал.
Мы молча попрощались друг с другом.
— С минуты на минуту прибудет бригада экспертов, — сказал я служанке, направляясь к двери. — А у меня дела в другом районе города. — На улице взял мототакси и поехал к Чанье. По дороге пискнул мой мобильник и появилось текстовое сообщение:
Ее забрали. Хотят ее татуировку.
ГЛАВА 45
Наше любовное гнездышко еще хранило отзвуки ласкового воркования. Я был слишком опустошен и не мог пошевелиться — словно прирос к месту. В груди разрастался вакуум и мешал дышать. В голове возникали картины изощренных издевательств над ней. Я полюбил Чанью задолго до того, как узнал ее лицо и имя. Мое сознание в ловушке, откуда нет выхода. Надо ли объяснять? До того как она осветила мою жизнь, я ничего не желал. И теперь не имел сил возвратиться в дочаньевскую эпоху господства серости и власти теней. Даже Будда в моем сознании сиял не так, как она. Я не боялся ничего, только бы не потерять ее. У меня едва хватило воли прочитать новое текстовое сообщение на мобильном телефоне: «Принеси миллион американских долларов в купюрах с непоследовательными номерами. Помоги мне ее спасти». Далее следовал адрес на другой стороне города неподалеку от Каосан-роуд. Я немедленно позвонил Викорну. Миллион долларов в создавшейся ситуации до странности скромная сумма. Он тут же послал ко мне подчиненного с деньгами.
— Направить тебе людей? Мы можем взорвать дом?
— И убить ее?
Викорн усмехнулся:
— Поступай как знаешь. Но если у тебя сорвется, я прибуду со спецвзводом, а там уж как ей повезет. Будь они прокляты, эти чиу чоу!
Деньги, небрежно засунутые в пластиковый пакет, прибыли с констеблем, который, судя по выражению его лица, был изрядно запуган Викорном.
Но движение вдоль всей Сукумвит было парализовано пробкой, и на боковых улицах, не в силах влиться в основной поток, тоже скопились машины. Спокойствие покинуло меня. Я оказался не в состоянии медитировать. Чувствовал себя таким же беспомощным, связанным кармой существом, как все остальные: от муравья до Эйнштейна. К тому времени, когда мы добрались на другой конец города, мои нервы совершенно разошлись, глаза бегали по сторонам, рука, сжимавшая пакет с деньгами, немилосердно дрожала. Мозг изобретал все новые и отнюдь не буддийские способы расправы с обидчиками Чаньи, если они успели причинить ей зло. Но одновременно я, как всякий влюбленный, пытался подкупить Будду и, пока мы пробирались к Каосан-роуд, успел дойти до трех свиных голов и тысячи яиц. Если мне не изменяет память, даже рождение показалось не таким стрессовым событием.
Будда незаменим, если необходима разрядка. Дом оказался старым строением из тикового дерева на сваях в древнетайском стиле. В районе Каосан еще сохранилось несколько таких, но их в основном превратили в гостевые приюты для мучимых ностальгией по прошлому фарангов. За этим не очень-то следили; у меня сложилось впечатление, что он стоял брошенный — пышная трава и упрямые сорняки заполнили то, что некогда было тропическим садом. На стене рядом с въездными воротами висела убогая вывеска на тайском, английском и японском языках: «Татуировки». Все окна были разбиты. Неподалеку на дороге стоял большой «БМВ» цвета «серый металлик» с водителем за рулем. На мой стук дверь немедленно открылась; хорошо одетый китаец несколько секунд меня изучал, задержал взгляд на пластиковом пакете, едва заметно кивнул и впустил в дом. Тщательно запер замок и показал на внутреннюю дверь, ведущую в большую комнату, занимавшую весь первый этаж.
Свет проникал внутрь единственным способом: сквозь щели в тиковых ставнях, и узкие лучи образовывали на полу и мебели яркие, продолговатые фигуры. Эти же лучи слегка рассеивали мрак у стен, и мои расширившиеся зрачки выхватили покрывавшие их изображения: геометрические рисунки и причудливо увеличенные фотографии женских и мужских тел — совершенно обнаженных, за исключением нанесенных татуировок. Стены показались мне настолько необычными, что я не сразу заметил сидевших под ними людей. Обстановка дома чем-то напомнила хижину Гогена на Гаити. В пространстве обветшавшего строения художник дал волю разыгравшемуся воображению. И какому воображению! В образах на стенах ощущалось влияние от Хокусая до Иеронима Босха,[68] Уорхола,[69] Ван Гога, Пикассо и граффити на стенах токийской подземки. Иши оказался в своем творчестве настолько же эклектичен, как коллекционер безделушек, но в нагромождении красок и форм ощущалась необыкновенная проникновенность. Стены казались продолжением его татуировок — гениальных, напряженных по духу, неотразимых и совершенно непонятных — продукта необузданного человеческого гения, вынужденного под угрозой наступающего безумия заявить о себе: «Я существую!»
