Джон Катценбах - Во имя справедливости
— Нет, не сложно.
— Но вы все-таки считаете, что я расстроился не из-за этого?
— Да.
— Вы думаете, меня взволновало что-то другое, и приехали сюда из самой Пачулы, чтобы узнать, что именно? Я тронут вашей заботой.
— Лично вы меня не очень волнуете.
— Почему-то именно так я и думал, — печально усмехнулся Кауэрт. — Может, хотите чего-нибудь выпить, лейтенант, пока мы с вами тут ломаем копья?
Немного подумав, Тэнни Браун кивнул с таким видом, будто делает журналисту большое одолжение. Кауэрт удалился на кухню и вернулся с двумя стаканами, бутылкой виски и шестью банками пива.
— Могу предложить вам дешевый виски и пиво. Именно это пили журналисты в газете моего отца. Налейте полный стакан пива, отпейте глоток и долейте в стакан виски. Получится волшебный напиток. Прекрасно снимает усталость в конце рабочего дня. Помогает забыть о бесконечном тяжелом труде почти за бесплатно. Сейчас этот коктейль будет очень кстати.
Налив два стакана пива, Кауэрт проделал описанную процедуру, а потом несколькими быстрыми глотками осушил половину стакана.
Тэнни Браун последовал его примеру. Напиток обжег горло и согрел желудок.
— Адская смесь, — сказал он, — по отдельности виски и пиво намного приятней.
— Согласен, — кивнул Кауэрт. — В этом-то и весь фокус. Берешь два прекрасных напитка, губишь их, смешав друг с другом, а потом наслаждаешься их распитием.
— Впрочем, может, это не так уж и плохо, — заявил детектив, сделав еще глоток.
— Ко всему можно привыкнуть. — Журналист снова наполнил стаканы. — Скажите на милость, Браун, с какой стати я должен вам что-то рассказывать? Когда я в первый раз приехал в Пачулу с вопросами о Фергюсоне, вы спустили на меня своего цепного пса Уилкокса и не очень-то мне помогали. А проявили ли вы интерес к истине, когда я показал вам, где спрятан нож? Или вас больше волновало, как бы не развалилось сфабрикованное вами против Фергюсона дело, а? Почему я должен вам помогать?
— Только потому, что я тоже могу помочь вам.
— Вряд ли вы можете мне помочь, — покачал головой Кауэрт. — И даже если бы вы могли, это все равно не аргумент.
— Послушайте, — заерзал в кресле полицейский, — мы оба с вами впутались в какую-то историю. Нам нужно во всем разобраться!
— Нужно, — согласился журналист.
— Но я не понимаю, в чем, собственно, дело! Может, все-таки просветите меня?
Откинувшись на спинку дивана, Кауэрт уставился в потолок, прикидывая, что стоит говорить полицейскому, а что — нет.
— Все как всегда, — наконец проговорил он.
— Что?!
— Это я о репортерах и полицейских.
— В самом лучшем случае они друзья поневоле, — кивнул Браун.
— У меня был один друг, — сказал Кауэрт. — Он, как и вы, работал в полиции, в убойном отделе. Он говорил, что мы с ним заинтересованы в одном и том же, но по разным причинам. Поначалу каждый из нас не мог понять мотивы поступков другого. Он думал, что меня интересуют только сенсации, а я думал, что ему нужно только поскорей отрапортовать о раскрытии дела и получить награду. Его рассказы помогали мне писать интересные статьи, а в моих статьях я выставлял его в очень выгодном свете. Так мы помогали друг другу. При этом мы хотели узнать одно и то же, нуждались в одних и тех же сведениях, зачастую прибегали практически к одним и тем же методам, но совсем не доверяли друг другу. Мы словно шли в одном направлении по разным сторонам одной улицы, никогда не переходя ее. Прошло очень много времени, прежде чем я понял, что мы не так уж отличались друг от друга, как казалось.
Тэнни Браун воздал должное очередной порции виски с пивом, благоприятно воздействовавшего на его взвинченные нервы, и заявил:
— Детективы, по самой природе своей работы, не доверяют лицам, действия которых не могут контролировать. Особенно если в распоряжении этих лиц находятся какие-нибудь нужные им сведения.
— Забавная ситуация, — снова усмехнулся журналист. — Вы всеми силами пытаетесь выудить из меня то, что я знаю. Обычно все наоборот — это я стараюсь развязать язык таким людям, как вы.
— На самом деле меня интересует только одна вещь, — с недоброй усмешкой заявил детектив из Пачулы. — Я еще не настолько пьян, чтобы о ней позабыть. Кроме того, во всем городе не найдется столько виски и пива, чтобы заставить меня забыть об этом.
Кауэрт подался вперед:
— Я знаю то, что интересует вас, лейтенант, а вы знаете то, что интересует меня. Давайте заключим сделку.
— Какую? — Тэнни Браун отставил в сторону стакан.
— Меня интересует признание Роберта Эрла Фергюсона. Расскажите мне правду о его признании, и я расскажу вам правду о нем самом.
— Видите ли, мистер Кауэрт… — Полицейский выпрямился в кресле. — Если родиться и прожить всю жизнь в маленьком городе, очень сильно проникаешься тем, что́ тебя окружает, и достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы понять, что что-то не так, — ну, например, дуновения утреннего ветерка, запахов во дворе, дневной жары и вечерней прохлады. Жизнь в маленьком городе напоминает хорошо знакомое музыкальное произведение, при исполнении которого режет ухо любая фальшивая нота. Конечно, и в маленьких городах происходят страшные вещи. Пачула гораздо меньше Майами, но и в Пачуле мужья бьют жен, а подростки принимают наркотики. У нас есть и проститутки, и ростовщики, и рэкетиры, и убийцы. Все как у людей. Просто это не очень заметно.
— А как насчет Фергюсона?
— В нем было что-то не то с самого начала. Я чувствовал, что он выжидает подходящего момента, чтобы кого-нибудь убить. Я чувствовал это по тому, как он двигался, разговаривал, и даже по тому, как он усмехался, увидев меня. Фергюсон — хищник по природе. Он не может не убивать. В свое время он набрался городских манер, но от жизни в большом городе стал только злее. Он всех ненавидит. Он ненавидит и меня, и вас, и всё вокруг себя. Он ходил и ждал того момента, когда его терпение иссякнет и он даст волю своей ненависти. При этом он знал, что я ни на секунду не спускаю с него глаз. Он знал, что я жду. И знал, что я знаю, что он знает, что я жду.
Взглянув на исказившееся лицо детектива, Кауэрт понял, что с чувством ненависти знаком не только Фергюсон, и пробормотал:
— Хотелось бы побольше подробностей.
— А никаких особых подробностей не было. Одна девушка рассказала, что Фергюсон все время шел за ней, когда она возвращалась домой. Другая — что он настойчиво предлагал ей сесть к нему в машину, якобы просто для того, чтобы ее подвезти. Потом заметили, как он в полночь катается по улицам с выключенными фарами. Тем временем в соседних округах кто-то нападал на женщин и насиловал их, но против Фергюсона не было никаких улик. Затем патрульные полицейские обнаружили его сидящим в машине возле школы перед самым окончанием уроков. Это было за неделю до убийства Джоанны Шрайвер, и Фергюсон так и не смог объяснить полицейским, кого он дожидался возле школы. Я даже проверил его по национальной базе данных преступников. Я даже звонил в полицию штата Нью-Джерси, чтобы узнать, не стои́т ли он там на учете, но Фергюсон нигде не засветился.
— А потом убили Джоанну Шрайвер?
— Да, — вздохнул Браун, — потом убили Джоанну Шрайвер.
— Говорите всё! — подбодрил детектива Кауэрт. — Ничего не скрывайте!
— Она была лучшей подругой моей дочери, — пробормотал Тэнни. — Она была и моим другом тоже. А ее отец унаследовал магазины хозяйственных товаров после своего отца, который взял меня к себе на работу. Я подметал помещение после школы. Цвет моей кожи значил для него очень мало в те времена, когда для всех остальных он значил очень много. Вы помните, как обстояли дела во Флориде в начале шестидесятых годов? Вы помните марши куклуксклановцев с горящими крестами? И в это время он дал мне работу, чтобы я скопил денег на учебу в колледже. А когда я вернулся из Вьетнама, он устроил меня в полицию. Он задействовал все свои связи, кому-то звонил, напоминал об одолжениях, которые когда-то кому-то делал. Думаете, я этого не оценил? А его сын был моим другом. Он орудовал шваброй рядом со мной. Мы делились друг с другом радостями и бедами, вместе мечтали о будущем. Наверное, вы этого не знаете, но в те времена белые редко дружили с черными. Этого я тоже не позабыл. А потом стали дружить наши дети. Если вы понимаете, что это значит, вам станет ясно, почему я теперь не сплю по ночам… А знаете ли вы, как сильно человек может ненавидеть себя за то, что он не смог предотвратить что-то столь же неизбежное, как закат солнца?
— Пожалуй, знаю, — пробормотал Кауэрт.
— Понимаете ли вы, что такое — совершенно точно знать, что должно случиться что-то страшное, и быть не в состоянии этому помешать?.. И вот это страшное происходит. Более того, под самым вашим носом убивают дорогого вам человека! Разбивают сердце вашего друга, а вы совершенно не способны этому помешать!.. — Разгневанный лейтенант Браун вскочил на ноги и в бессильной ярости сжал кулаки. — Теперь понимаете? До вас начинает доходить, что именно произошло?!
