Роберт Ладлэм - Парижский вариант
До того момента, когда из дверей выскочил невысокий мужчина в синих джинсах и пестрой клетчатой рубахе. Мужчина — Рэнди решила, что он родом откуда-то из Индокитая, возможно, малайзиец, — резко и повелительно бросил что-то часовому. Тот сразу же нервно заозирался. Человек в джинсах тут же кинулся обратно в дом, а часовой остался, поводя дулом автомата и выглядывая что-то в ночи.
Что-то случилось. Или они ищут Джона? Или нашли?
Рэнди торопливо поползла через кусты на западную сторону, где, как выяснила агент, симметрию плана виллы нарушало единственное крыло. С восточной стороны его закрывала сама вилла. Дверей в этом крыле не было, а окна были забраны снаружи причудливыми коваными решетками, должно быть, очень старыми. Очевидно, попасть в это крыло можно было только изнутри дома, и Рэнди вдруг кольнуло некое предчувствие, сочетавшее в себе ожидание и омерзение. Ее передернуло: она поняла, чем раньше служило это крыло — гаремом, женской половиной дома. Решетки предназначались не только для того, чтобы удерживать незваных гостей, но скорей для того, чтобы не выпускать заточенных в гареме женщин.
Прокравшись поближе, она уловила доносящиеся изнутри голоса, но, только завернув за угол, увидела, что в трех окнах горит свет. Шум доносился оттуда; кто-то гневно спорил, то по-арабски, то по-французски. Слов было не разобрать, но один из голосов показался Рэнди женским. Тереза Шамбор? Цээрушница смогла бы узнать ее по фотографии из досье. Она доползла до ближайшего окна и, нетерпеливо приподнявшись, заглянула через решетку.
Первыми она заметила Мавританию, Абу Ауду и двоих террористов с автоматами, державших кого-то на мушке. Повисшее в комнате напряжение ощущалось даже снаружи. Мавритания разговаривал с кем-то, но поначалу Рэнди не видела — с кем. Ей пришлось, согнувшись, пробраться к следующему окну, чтобы вновь заглянуть в комнату. К восторгу цээрушницы, то были Эмиль Шамбор и его дочь, а повернувшись немного, она смогла с облегчением увидеть и Джона. Но радость тут же схлынула, уступив место страху. Все трое находились в страшной опасности, в руках Мавритании и его пособников. На глазах Рэнди Абу Ауда резко махнул рукой.
— Мы слишком много болтаем! — гаркнул он по-французски. — Вывести и запереть в карцере! Если хоть один сбежит, каждому глаза вырву.
Его помощники повели троих «неверных» в коридор.
— Шамбора оставить, — поправил великана Мавритания. — У нас еще много работы, не так ли, доктор? Завтрашний день увидит новое лицо мира, новое начало для всего человечества!
От смеха террориста у Рэнди побежали по спине мурашки. Но куда больший ужас вселял вставший перед нею неотвратимый выбор. Сейчас, когда Джона и Терезу увели, в комнате рядом с аппаратом, который мог оказаться — а мог и не оказаться — молекулярным компьютером, оставались только Эмиль Шамбор и Мавритания. Рэнди украдкой подергала прутья решетки, но те не зря казались несгибаемыми.
Она была опытным агентом. Но выбирать следовало быстро. Легче застрелить любого из стоящих в комнате, чем попасть в аппарат за их спинами. Но стоит одному человеку упасть, как второй сам бросится на пол, — на это даже у Шамбора хватит соображения. Очередь из автомата может повредить установку... но Рэнди не была уверена, что перед ней сам прототип, а собственных знаний, чтобы определить это, ей не хватало.
Если компьютер настоящий, то Шамбор, возможно, сумеет его починить. Тогда логичнее застрелить ученого. С другой стороны, Мавритания мог переманить на свою сторону кого-нибудь, достаточного образованного, чтобы запустить ДНК-компьютер, даже если построить его человек не сумеет. В таком случае надо или прикончить Мавританию, или расстрелять аппарат.
Что лучше? Что выгоднее?
Живой Шамбор может снова принести ДНК-компьютер миру — или, еще лучше, только Соединенным Штатам. Это уже будет зависеть от того, кто спасет ученого. Начальство в Лэнгли оченьхотело получить эту машинку.
С другой стороны, первый же выстрел может подписать Джону и Терезе смертный приговор. А если аппарат на столе все же не молекулярный компьютер, шум только привлечет внимание к самой Рэнди, и тогда прощайте все шансы исправить положение или спасти пленников.
Рэнди опустила автомат. В конце концов, у нее имелся резервный план. Разумеется, это опасно, зато все хвосты будут подвязаны. И компьютер, если он находится на вилле, уж точно не уцелеет. Проблема заключалась в том, чтобы не сгинуть с ним вместе.
Но рискнуть придется. Озираясь в поисках часовых, Рэнди скользнула, пригнувшись, в сторону парадных дверей. Вдалеке били о берег волны, и сердце колотилось с ними в унисон.
Рэнди заглянула за угол дома. Абу Ауда и двое его подручных вели Джона с Терезой вниз с крыльца, по утоптанной дорожке в сторону казарм. Агент позволила им отойти и, не теряя из виду, устремилась следом.
* * *Джон Смит оглянулся, пытаясь в последний момент отыскать хоть какой-нибудь способ вырваться, освободиться самому, и освободить Терезу. Абу Ауда и его люди провели пленников через мандариновую рощу, до поляны в полусотне шагов позади казарм, посреди которой стоял дощатый домик. Запах цитрусов дурманил голову.
Один из бедуинов отворил дверь, и Абу Ауда швырнул Джона в темноту.
— Ты причинил нам слишком много зла, американец, — бросил фулани. — Другого я бы уже давно прикончил за такие дела. Благодари Халида — он видит дальше, чем я. Здесь от тебя не будет горя... а женщина пусть поразмыслит о своих грехах.
Втолкнув Терезу вслед за Джоном, охранники захлопнули дверь. Повернулся в замке ключ, потом послышался лязг железного засова и щелчок — на засов повесили еще один замок, амбарный.
— Мои Dieu... -вздохнула Тереза.
— Я себе представлял наше будущее свидание как-то иначе... — пробормотал Джон по-английски.
Он окинул взглядом комнату-камеру. Сквозь единственное зарешеченное окошко под потолком струился лунный свет, рисуя квадратики на бетонном полу. Пол был светлый — значит, заливали недавно. Дверь была удручающе массивна.
— Я тоже, — согласилась Тереза. Несмотря на порванный костюм и потеки грязи на щеках, достоинство и красота актрисы каким-то образом сохранились. — Я-то надеялась, что вы придете в театр посмотреть на меня, а потом мы вместе поужинаем.
— Был бы рад.
— Посмотреть спектакль или поужинать?
— И то и другое... поужинать, выпить — последнее больше всего. — Он усмехнулся.
— Да... — Улыбка скользнула по ее лицу и пропала. — Странно, как быстро и неожиданно все может перемениться.
— Да ну?
Тереза склонила голову к плечу, с любопытством оглядывая своего неудачливого спасителя.
— Вы это так сказали... словно вам уже приходилось терять все.
— Правда? — Вспоминать о Софии не хотелось. Не здесь и не сейчас. В мрачной камере не пахло сыростью — словно алжирская жара выжарила из досок последние капли влаги. — Надо выбираться отсюда. Мы не можем оставить ни компьютер, ни вашего отца в руках этих негодяев.
— Но как?
Встать в комнате было не на что. Единственная койка была привинчена к стене напротив окна. Других предметов меблировки не наблюдалось. Джон снова обернулся к окошку. До потолка было едва девять футов.
— Я вас подсажу, а вы подергайте прутья. Может, один-два поддадутся. Было бы хорошо.
Сложив руки «стременем», он подсадил актрису себе на плечо.
— Они, — разочарованно объявила Тереза, подергав немного за прутья и приглядевшись, — пропущены каждый через три поперечные планки, а те — свинчены вместе. И все это прикручено к раме. Очень старая работа.
Должно быть, прежде эти прутья преграждали выход из древней тюрьмы другим заключенным, возможно — рабам арабов-завоевателей или пленникам пиратов, когда-то правивших здешними краями под рукой османского бея.
— Даже не дрогнули? — переспросил Джон с надеждой.
— Нет. Все приржавело.
Джон спустил ее на пол, и оба принялись исследовать дверь, надеясь, что годы оказались к ней неблагосклонны. Но и там слабых мест не нашлось. Мало того, что дверь была дважды заперта снаружи, но даже петли ее находились на другой стороне. Рабовладельцев и пиратов больше волновало, чтобы пленники не вырвались из камеры, чем то, что кто-то извне поможет им освободиться. И теперь Джону и Терезе не выйти без помощи снаружи.
Вот тогда агент и услышал слабый, странный звук — словно пробовала доски на зуб мелкая зверушка. Как ни прислушивался он, источник звука определить не удавалось.
— Джон!
Шепот прозвучал так тихо, что в первый миг агенту показалось, будто он бредит и от желания выбраться ему уже мерещатся голоса.
— Джон, твою мать!
Он резко обернулся к окну — только темное небо в проемах решетки.
— Идиот! — донесся шепоток. — Задняя стена. Только теперь Джон узнал голос. Метнувшись через всю камеру, он припал к стене.
