Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
– Вы понимаете хоть что-то из того, что они говорят? – прошептала она Леснику.
– Всё до последнего слова, – ответил тот, – и они это знают, но было бы не только невежливо, но и утомительно для нас обоих начинать все это тебе переводить. Думаю, и сама можешь догадаться, о чем идет речь – о нас и о том, почему мы здесь оказались, – а подробности прояснятся, когда все встанут из-за стола.
Церере оставалось лишь мысленно пожелать, чтобы все поторопились и поскорей все доели, вместо того чтобы без толку трепать языком. Голова у нее была занята мыслями о фейри и украденной дочери Блайтов. Чем дольше они будут тянуть, не предпринимая никаких действий, тем меньше шансов у малышки остаться в живых, – если она вообще еще была жива, поскольку Церера не была уверена, что это не тот ребенок, которым кто-то питался прямо у нее на глазах. Перед ее мысленным взором вновь промелькнули эти темные фигуры, высасывающие щупальца света из спеленатого тельца. Словно угадав направление ее мыслей, Лесник коснулся ее левой руки.
– Терпение, – произнес он. – Здесь намечается прогресс, и гораздо быстрей, чем ты могла бы подумать.
Церера заметила, что он намеренно положил пальцы прямо на повязку на месте укуса Калио, но она даже не вздрогнула. Припухлость и покраснение практически полностью исчезли – благодаря целебной мази, приготовленной Саадой, – и голова не была такой ясной с самого момента нападения дриады.
И хотя до конца Церера еще не оправилась – все еще оставалось смутное чувство, будто проникшая в нее зараза по-прежнему сидит в ней, да и рана оставалась болезненной при прикосновении, – она и вправду чувствовала себя намного лучше.
Если Табаси уделял все свое внимание жене, то внимание его сына к Церере было не менее пристальным. Вообще-то Баако был настолько обезоружен ее присутствием, что не раз умудрился пронести ложку мимо рта, в результате чего его рубашка была изрядно перепачкана подливкой.
– Похоже, у тебя появился поклонник, – заметил Лесник, указывая ложкой на Баако. Догадавшись, что его заметили, тот сразу же нашел в своей миске что-то интересное, доселе ускользнувшее от его внимания.
– Ой, только не надо! – отмахнулась Церера. – Да ему же не больше четырнадцати!
Но слух у Баако оказался столь же острым, как и зрение.
– Мне пятнадцать, – обиженно буркнул он. – Почти шестнадцать.
Церера ухитрилась воспринять эту информацию, при этом полностью игнорируя ее источник, – подростковый навык, который, судя по всему, лишь дремал в ожидании идеального момента, когда его можно будет вновь задействовать.
– Фу, – фыркнула она, уставившись в стол и старательно не глядя на юношу. – Это еще хуже.
– Может, ему нравятся женщины постарше, – прошептал Лесник.
– Вы отвратительны. Мне неловко даже просто сидеть рядом с вами.
Но Церера все равно не смогла удержаться от улыбки. Было бы трудно объяснить этому мальчишке, почему он вряд ли может рассчитывать на взаимность, хоть она и не хотела, чтобы он смотрел на нее коровьими глазами на протяжении всего их пребывания здесь – каким бы коротким, как она надеялась, оно ни окажется. Если он будет излишне настойчив, можно будет пообщаться с его матерью, как женщина с женщиной, и переложить все объяснения на Сааду, поскольку Лесник уже поведал ей о приключившейся с Церерой неприятности. Вот пусть Саада и вправит мозги своему сыночку. Только вот не подольет ли это масла в огонь? Церере не хотелось даже думать о том, какого рода соображения способны роиться в голове у среднестатистического пятнадцатилетнего парня – «непристойные», пожалуй, будет здесь самым мягким определением, – но мысль о зрелой женщине, запертой в теле девочки примерно его возраста, вполне могла оказаться для него что валерьянка для кота.
Как только все покончили с едой, Табаси и двое его детей убрали со стола, протерли его горячей водой и высушили сухой тряпкой. После этого воду на столе сменили кувшины с каким-то слабоалкогольным, слегка шипучим напитком, приготовленным, как сообщил Лесник Церере, из перебродившего кобыльего молока. Едва его успели разлить по кружкам, как Саада решительно указала Баако и Ими на дверь, хотя Церера могла сказать, что первый отнюдь не был рад оказаться за бортом дальнейших обсуждений всяких животрепещущих тем, да и Ими это тоже пришлось не по вкусу. Брата с сестрой явно задело то, что Церере – которая, по их мнению, была лишь ненамного старше, – разрешили остаться, а им нет. Баако даже открыл было рот, чтобы высказать свои возражения, но убийственный взгляд матери быстренько наладил его восвояси.
«Жестко, – подумала Церера. – Все вопросы – к боссу, но только потом, и удачи тебе».
Как только за Баако и Ими закрылась дверь, хозяйка дома и ее гости обратили свои взоры на Лесника.
– Некоторые из нас, – начала Саада, указывая на мужчин и женщин, сидящих с ней за столом, – не готовы признать тот факт, что фейри могли вернуться. Дриады-то ладно – мы думали, что они давно вымерли, хотя доказательства укуса налицо, – но Потайной Народ бесследно исчез больше тысячи лет назад. Было время, давным-давно, когда люди изредка видели, как они шныряют между курганами в начале каждого сезона, поскольку говорят, будто эти создания просто слишком неугомонны и не способны усидеть на месте, но это и всё. Большинство присутствующих здесь считают, что фейри давно мертвы, зачахнув в своих логовах, поскольку они чересчур уж боялись людей, чтобы показаться им на глаза, и были слишком слабыми, чтобы противостоять им.
Тон Саады и выражение ее лица наводили на мысль, что она не относилась к числу сомневающихся, – или же, по крайней мере, больше готова прислушаться к аргументам своих гостей, чем прочие сидящие за столом. Это заставило Цереру задуматься о том, что за общая история могла быть у Лесника с Саадой. В том, как они себя вели, было нечто интимное – старое уважение, а то и привязанность, хотя и не такого рода, чтобы вызвать у мужа Саады ревность или что-то такое, по поводу чего Табаси тянуло бы открыто высказаться.
– Фейри никогда не боялись людей, – возразил Лесник, – просто относились к ним настороженно. Они ненавидели их и не хотели делить
