Джонатан Келлерман - Патология
Его первая жертва — жена.
Подруги Марты были уверены, что ее убил Курт Добблер. Иногда факты совпадают с предположениями. Айзек перевернул страницу.
Закончив рисовать искалеченный труп Илетт Флам, Ретзак завернул его в окровавленную простыню, упаковал в брезентовый мешок, пошел в гавань Гонолулу и нанялся на работу на танкер, идущий в Венесуэлу.
Память о том, что я сделал со свиньей, всю дорогу горела в мозгу, как священный символ. Способность погасить пламя, власть! Все время, пока драил палубу и выливал помои, я едва ли думал о чем-то еще. Я был гораздо больше, чем палубный матрос: я исполнил танец, станцевать который могли редкие люди. Ночью я лежал на койке, окруженный храпящими свиньями. Как же мне хотелось проломить всем им череп! Но хитрость и благоразумие удерживали меня от такого порыва: ведь корабль — это тюрьма на море: с него не сбежишь. Лишь спустя несколько месяцев, на берегу в Каракасе, я позволил себе следующее восхитительное приключение. Хозяин кабака, старый метис-сквернослов, раздражил меня, и я решил, что он будет моей новой жертвой. Дождавшись, когда он закроет кабак и уйдет наверх, в собственные комнаты, я сломал замок на задней двери его заведения и удивился, увидев его сидящим за столом и поедающим ужин — рис со свининой… в общем, какие-то помои. Как только он начал ругаться, я схватил сковороду, стоявшую на плите. Чудесная литая посудина, тяжелая, с крепкой ручкой. Несколько секунд — и серый студень потек в испанский ужин. Все это ничем не отличалось от моей первой свиньи. Запечатлев эту сцену, я стал думать, что люди всего лишь жалкие мешки с плотью, хрящами и отвратительной жидкостью. Наши представления о чистоте и благородстве — полная брехня. Мир управляет с помощью лицемерия и лжи, и высшее проявление гуманизма и честности — выпустить эту жидкость. Мое назначение, — решил я, — принести миру Истину.
Ретзак покинул корабль и на несколько месяцев затерялся в Южной Америке. Возвращаясь в Штаты, он занимался кражами, исполнял поденную работу, батрачил, помогал на кухне, работал ночным сторожем в захудалых гостиницах. В свободное время дрался, пил, курил опиум, марихуану, употреблял наркотики, спал с проститутками, воровал, ради удовольствия убивал диких и домашних животных.
Убил пятерых людей.
Третьей жертвой стала матрона, прогуливающая собаку в пригороде Сент-Луиса. Поздняя вечерняя прогулка. Она удивилась, увидев красивого молодого человека с дворняжкой на поводке.
Я много дней наблюдал за этой здоровой свиньей. Мне нравились и фигура, и походка. Думал, что мне приятно будет ее познать — в библейском смысле слова. Но потом мною овладел порыв, идущий дальше этого простого желания. В соседнем дворе я украл старую желтую дворняжку. Пес был таким старым и слепым, что не оказал сопротивления, когда я перекинул его через забор. Сделал поводок из веревки, посмотрел, будет ли он меня слушаться, и он послушался, хотя и неуклюже. Дал ему кусок мяса, и он стал смотреть на меня, как дурак на Спасителя. В тот вечер я спрятался за домом свиньи. Она появилась, как всегда, в девять часов со своей курчавой маленькой шавкой на шелковом поводке. Выйдя из дома, она стала напевать веселую мелодию, и меня это вконец воспламенило. Я пошел за ней на расстоянии, пока она не оказалась в темной части улицы. Я прибавил шаг и понес на руках украденного пса. Оказавшись поблизости, спустил собаку на землю, прошел мимо нее, остановился впереди, в нескольких ярдах от нее, притворился, будто глажу пса. Увидев во мне владельца собаки, она прониклась ко мне доверием и подошла безо всякой опаски. Вскоре мы уже болтали, как два идиота, и я чувствовал, что она относится ко мне как к джентльмену. После нескольких вежливых фраз она повернулась, чтобы уйти, и тут ей на голову опустился топор, который я прятал под пальто. Студень! Ее маленькая курчавая собачонка начала скулить, и я прихлопнул ее на десерт. Собачий холодец, на мой взгляд, ничем не отличался от студня хозяйки, и мне показалось это забавным. Закончив рисунок, я взял желтого пса и унес его в лесок, находившийся в полумиле от этого места. Мертвая собака смотрела на меня с умилением, и я свернул ей шею. Осмотрев внутренности, пнул ногой, и она свалилась под дерево.
Айзек выдохнул. Он ощущал мятное дыхание Клары. Подождал, прежде чем перевернуть страницу. Он знал, что должно за этим последовать.
Номер четыре: «Чернокожий матрос». Он убил его в Чикаго, в глухом переулке.
Номер пять: «Наглая проститутка, тонкая, словно юная девушка, но нахальная и зараженная сифилисом». Ее он убил в парке Нового Орлеана.
Номер шесть:
Отвратительный парень-проститутка, живший в Сан-Франциско в той же гостинице, что и я. Взглянув на меня, он в развратной манере вытянул губы, а на следующий день повторил оскорбление. Я сделал вид, будто его внимание мне по душе. Дождался безлунной ночи и последовал за ним, когда тот вышел на улицу, словно готовясь исполнить его намеки. Обратившись к нему в безлюдном переулке, я согласился на его просьбу. Он наклонился и поднял на меня глаза, живо напомнившие мне о желтой собаке. Я сказал, чтобы он закрыл глаза и раскроил череп содомита, с энергией и ловкостью, используя при этом ручку топора, который я украл в то самое утро. Мне особенно приятно было осуществить свой замысел в отношении столь извращенного черепа. Его мозг ничем не отличался от мозга нормального человека.
Все совпадает.
Но на шести жертвах Ретзак не остановился.
Путешествуя автостопом из Сан-Франциско до Лос-Анджелеса, странствующий убийца решил, что научился изображать человеческую фигуру и лицо. Установив мольберт возле центрального вокзала, пытался заработать себе на пропитание тем, что писал портреты туристов.
«Однако, — писал суперинтендент Теллер, — обладая способностями рисовальщика, он не мог подавить своей натуры и писал людей в виде мрачных, циничных персонажей. Особенно огорчало людей то, как он писал их глаза, и они часто отказывались платить ему за портрет. Ретзак сохранил непроданные рисунки, и эти работы впоследствии изучали психиатры Бостона и Вены».
Карьера художника ему не удалась, и Ретзак вновь принялся за воровство и случайную работу. Он копал канавы, был поваром, сторожем в школе, и даже работал курьером в маленьком независимом банке. Он старался не красть денег, но однажды его застали за воровством бумаги и ручек и тут же уволили. Дело было летом и, чтобы не платить за жилье, Ретзак стал спать на улице, возле железных дорог и в садах. Его скитания привели его в парк, где «многие десятилетия в тени раскидистых деревьев стоял санаторий для сирот-туберкулезников и других больных детей. Ретзак, всегда старавшийся выглядеть чисто и респектабельно, привлек внимание работниц санатория. Он сидел на скамейке рядом с игровой площадкой и рисовал. И детей, и их воспитательниц охватило любопытство. Вскоре Ретзак стал писать для них картины. Они смотрели на него как на дружелюбного, приятного молодого человека. Это было, разумеется, самое обманчивое впечатление».
Мне не составляло труда изобразить из себя здорового, вежливого и до глупости приветливого человека. Все это время, даже когда я улыбался, и болтал, и рисовал хрюкающих поросят, в моем мозгу горел огонь. Я представлял, как заманю одного из них прочь от кормушки и вышибу его маленькие мозги на жесткую землю, буду смотреть, как в песок уходит тающий студень. Прошло уже несколько месяцев, с тех пор как я занялся любимой игрой. Были периоды, когда я пытался воздерживаться. В это время меня поддерживали приятные воспоминания. Но в последнее время я извелся от ностальгии, мне хотелось новых, свежих и более дерзких поступков. Я узнал все, что мог, о жидком содержимом мозга, и мне захотелось узнать все о человеческом организме — от черепа до пальцев ног. Состав жидкости, движение ее в теле поднимало меня на новые высоты. Поросята уже не интересовали, хотелось чего-то зрелого.
И тогда мои глаза обратились на улыбчивых щебечущих медсестер в накрахмаленных халатиках, приставленных к поросятам. Скоро моей любимицей стала одна свинка — то ли итальянка, то ли португалка. Красивая фигура, темные глаза. Натура у нее была холодная, она не присоединялась к остальным женщинам, разглядывавшим мои рисунки. Напротив, держала дистанцию, нагло смотрела на меня. Похоже, к искусству она относилась с презрением.
Такую грубость терпеть было нельзя, и я решил дать ей суровый урок.
Клара потянулась.
— Ужасные вещи, правда?
— Когда книга поступила в библиотеку? — спросил Айзек.
— Сорок лет назад. Доктор Грэм был психиатром-криминалистом. Он умер в 1971 году. Его сыновья стали богатыми банкирами, и они подарили нам его книги в зачет налогов.
