Отель «Персефона» - Наталья Владимировна Елецкая
Эрике пришлось провести вынужденную репетицию. Слишком уж рискованно было осуществлять эксперимент с первого захода, не имея не только практической, но и теоретической подготовки, ведь раньше этим ядом никто не пользовался – его попросту не существовало в природе.
Эрика узнала, каким образом вода попадает в основной бассейн, и утром десятого июня использовала первую, сравнительно небольшую, порцию содержимого фляги. Осторожно выглядывая из-за шторы в номере с окнами на бассейн, Эрика бесстрастно наблюдала за предсмертной агонией первых жертв. Она все рассчитала верно – несчастные умерли, а не просто отравились. Не менее значимым результатом эксперимента явился тот факт, что, как Эрика и рассчитывала, уже через полчаса после инцидента яда в воде не оказалось; это показали пробы, взятые отельным врачом из самого бассейна и из емкости, откуда подавалась вода. Эрика опасалась, что о случившемся станет известно полиции и властям, но к ее облегчению, Арес Вергопуло запретил предавать странный несчастный случай огласке – под страхом не только увольнения, но и более крупных неприятностей.
С того дня Эрике на некоторое время пришлось вновь набраться терпения: меры безопасности в отеле усилили, сотрудников замучили допросами, а сам Вергопуло рвал и метал от бешенства – не столько потому, что ему пришлось тайно избавляться от трупов и улаживать прочие формальности, сколько потому, что виновного так и не нашли. Эрика, сидя в конференц-зале вместе с остальными сотрудниками, со злорадным удовлетворением слушала его гневные речи. Вергопуло угрожал, взывал к совести тех, кто что-либо знает, обещал награду тому, кто донесет на злоумышленника, и жестокие кары всем тем, кто покрывает чужое преступление. Скромно опустив глаза, она сидела в последнем ряду, в окружении испуганно перешептывающихся горничных и уборщиц, а в мозгу ликующим рефреном билась мысль: «Получилось! У меня получилось!..»
Арес Вергопуло не догадывался, что жить ему оставалось чуть больше месяца. По горькой иронии, к тому времени он практически завязал с преступным прошлым, переквалифицировавшись, если можно так выразиться, в бизнесмена, ведущего относительно честный образ жизни. Разумеется, в случае необходимости он пользовался прежними связями – например, когда потребовалось выдать инцидент за досадную случайность и спрятать концы в воду (в фигуральном и буквальном смысле этого слова). И вот, когда Вергопуло наслаждался непривычным для себя статусом добропорядочного гражданина, пожинающего плоды многолетних усилий по обретению этого статуса, его настигла месть – причем, умирая, он так и не смог сообразить, кто стоит за этой местью, ведь недругов у него хватало.
Вначале Эрика хотела избавиться от фляги, в которой осталось больше половины содержимого, но поняла, что выносить ее из отеля слишком рискованно. Она не ожидала, что массовое отравление получит такой резонанс, и побоялась забрать флягу из тайника в подвале. Буквально через час после случившегося отель перевели на военное положение. Персонал заставили покинуть «Вергопуло», позволив забрать только личные вещи. Хватило одного автобуса, чтобы вывезти оставшихся в живых постояльцев и сотрудников; бо́льшая часть тех и других была мертва.
В течение последующих дней Эрика исправно разыгрывала на публике смятение и страх, не скрывая слез облегчения оттого, что оказалась в числе немногих счастливцев, избежавших контакта с ядовитой водой. Ее наряду с остальными, кто не пострадал, внесли в список подозреваемых. Эрика горячо отрицала свою непричастность, поскольку достоверно знала от Созонта об отсутствии в отеле камер видеонаблюдения (в то время они только начинали внедряться в системы гостиничной безопасности и стоили очень дорого, а Арес Вергопуло не гнушался экономии). Тем не менее, ежедневный стресс, испытываемый Эрикой на протяжении двух недель, не лучшим образом сказался на ее самочувствии. Пока шло расследование, Эрика не ощущала колоссального напряжения, в котором пребывала во время своих вынужденных визитов в полицию и в перерывах между ними. Она боялась, что могла оставить какую-нибудь улику, или что тайник все-таки обнаружили (хотя на фляге в любом случае не было ее отпечатков пальцев), и вначале пыталась заглушить страх алкоголем, но от крепких напитков ей становилось плохо, а молодое вино предательски развязывало язык. Когда расследование, к возмущению местных жителей, неожиданно свернули – этому немало способствовали власти острова, всячески пытавшиеся избежать международного скандала, – Эрика не сразу поверила, что свободна. Ей выдали соответствующую бумагу, принесли извинения за то, что продержали ее на Косе дольше положенного, и даже купили билет до Лондона, предварительно взяв подписку о неразглашении тайны.
Эрика почувствовала себя плохо уже в самолете. У нее поднялась температура, спуталось сознание и начались галлюцинации. Она изрядно напугала стюардесс и пассажиров. Из аэропорта ее доставили в больницу, куда вскоре примчалась напуганная Персефона.
Эрика бредила и звала деда. Ее щеки горели, голова металась по подушке. Она не узнавала мать и бормотала что-то невнятное, цепляясь за край простыни сведенными судорогой пальцами. В какой-то момент Персефоне показалось, что она услышала имя Ареса Вергопуло. Смутная догадка мелькнула в ее мозгу, оформившись вначале в подозрение, а затем в уверенность. Она с ужасом смотрела на мечущуюся в лихорадке дочь, пытаясь понять, возможно ли такое, что в действительности Эрика летала в Грецию, чтобы встретиться со своим отцом.
Персефона не знала, где и как Эрика провела три последних месяца – все это время девушка вполне могла находиться не на Нисиросе, а на Косе. Проверить это можно было только одним способом: обзвонить все отели Нисироса, которых на маленьком острове было не так уж много, и уточнить, не работала ли Эрика в одном из них. Но Персефона не стала этого делать – слишком непредсказуемым мог оказаться результат. Она решила дождаться, когда Эрика придет в себя, задать ей осторожные вопросы и по ответам понять, что могло стать причиной внезапной болезни дочери.
Через два дня острая фаза миновала, но Эрика по-прежнему
