Юрий Черняков - Чудо в перьях
— Без понятия, — пожал я плечами, нетерпеливо поглядывая в сторону своей музыкальной комнаты.
— Наверно, его скоро оттуда попросят, — продолжала она, водя утюгом. — У нас бабы в магазине кто что говорят. Мол, выборы какие-то будут. А кто на выборы не придет или не за того проголосует, тому пенсию будут срезать… Я уж о дарственной не заикалась. Голос уж больно расстроенный.
Я рассеянно кивнул, взял на плечи сына, прошел с ним в музыкальную комнату, усадил рядом, коснулся клавиш… Почти сразу забылся, и вот тело потекло, по-те-е-е-кло, растягиваюсь во времени и пространстве, и вот я уже журчащий ручей, по мне плывут травинки, скользят водомерки, плещет плотва, порхают, радужно трепеща крыльями, стрекозы, а меня закручивает, несет все быстрее, а впереди уже слышны рокот и могучий гул океана, готового меня поглотить.
Я опустил руки. Потом оглянулся. В дверях стояли жена и родители.
— Это что было? — спросила Мария.
— Не знаю. — Я закрыл крышку рояля.
Она взяла сына на руки, но он захныкал, желая остаться.
— Мы вот виноваты, — вздохнула мать. — Не дали с отцом тебе образования. Да и какая музыка тогда была?
— Никто не виноват, — сказала Мария. — Сыграл бы еще эту, знаешь…
— Не знаю! — повторил я. — Пошли спать. Хотя все равно не дадут. Опять всю ночь будут трезвонить. Но хоть пару часов покемарить.
Мы с Марией долго не могли уснуть. После того бегства в лагерь она спала отдельно, но тут сама попросилась, и мы лежали с ней, обнявшись, ожидая звонка.
— Зачем ты туда лазил? — спросила она. — Хотел убедиться?
— И убедился, — сказал я. — Ну, согрелась?
— В том-то и дело, — вздохнула она, проведя пальцами по моему лицу. — Один мужик греет, другого самой надо греть. Вот и вся между вами разница.
— Глубоко! — засмеялся я. — А какая между вами? Одна хочет согреться, другая хочет согреть?
Потом мы заснули. Проснулись уже утром, от звонка. Говорил референт Радимова уже не помню по каким вопросам.
— Самолет за вами выслан. Собирайтесь. Андрей Андреевич очень просит.
Всех своих мне удалось собрать довольно быстро. Долго ждали Наталью. Уже сели в самолет, когда она показалась на летном поле.
— Подождите! — сказал я пилотам. — Без нее мы не можем. Она у меня солистка.
Краем глаза я видел, как переглянулись, заулыбались оркестранты: Наталья не из их рядов. То есть летим с хорошим настроением.
А в столице меня ждал сюрприз. Прямо на летном поле ко мне подошли ребята в штатском, взяли под локоток. В голосе и глазах сплошная предупредительность.
— Мы задержим вас ненадолго, — сказал, по-видимому, старший. — Андрей Андреевич в курсе. Пусть ваши артисты отдыхают и приводят себя в порядок. Вечером ваш концерт. Нельзя ли по такому случаю пригласительный билет?
Они вежливо подтолкнули меня к черной машине. В дороге я старался припомнить свои грехи и допущенные огрехи. Конечно, лезу везде, куда не просят. Но если нельзя не лезть? Если сам Бодров постоянно просит о помощи?
Наконец подвезли к знаменитому зданию, стоящему за спиной памятника основателю спецслужб, провели в небольшой кабинет, где ждали благовоспитанные товарищи в хорошо отглаженных костюмах.
— Мы хотим от вас узнать, каким образом к вам, Павел Сергеевич, поступает информация о предстоящих подземных испытаниях ядерного оружия? — спросили меня после соблюдения принятых здесь формальностей.
— Мне придется ответить вопросом на вопрос, — сказал я. — Первое, откуда у вас клеветническая информация, что я располагаю секретной информацией? Второе. Знает ли о моем задержании Радимов Андрей Андреевич, пригласивший меня сюда со всем моим творческим коллективом?
— Знает. Вам об этом уже сообщили. Мы вас пока не задерживаем, просто хотим узнать источник утечки информации, составляющей высшую государственную тайну.
И тут я увидел на их столе цаплинскую газету. Она была положена как бы невзначай, наискосок от меня, но так, что я мог прочесть заголовок. Они проследили за моим взглядом. Усмехнулись. Придвинули газету поближе. Там, на снимках, была запечатлена наша мэрия в трех состояниях: до первого землетрясения, после первого толчка, после второго.
— Можете не читать, — сказали мне. — Наверно, сами догадываетесь. Когда впервые прозвучала эта версия о предумышленном совмещении по времени испытаний с заседанием правительства по известному вам вопросу, мы подумали, вернее, для себя решили, что это не более чем журналистская натяжка…
В их голосах, а вступали они в разговор по очереди, как бы продолжая друг друга (что-то вроде перекрестного допроса), звучало сочувствие, плавно переходящее в сожаление. Мол, мы все понимаем, но вот не знаем, чем вам помочь в сложившейся ситуации. Так, по крайней мере, прочитывались, не без труда, их мысли, к этому мягко и ненавязчиво меня подталкивали. «Кто за ним стоит? — мелькало в их мыслях. — Неужели сам Радимов? А кто еще? Конечно, Радимов… Уже известный всем своими популистскими акциями. А ныне, чтобы как-то подправить свой пошатнувшийся, как здание мэрии, авторитет, прибег к этой дешевой акции, используя тектонические особенности грунта, на котором стоит это чудом восстановившееся сооружение прошлого века. Для этого использовал своего прежнего водителя и телохранителя, специально — тут нельзя не согласиться с Романом Романовичем — оставленного в Крае, чтобы поддерживать подобными чудесами свое реноме, или, как он сам любит выражаться, харизму». Все это я прочитал в их головах без особого напряжения. И понял, почему хозяин дал согласие на мою с ними встречу.
Чтобы я сам все узнал с самого начала. И чтобы не подумали, будто мы сговорились… Неужели его положение так шатко?
(Это я только рассказываю так долго. На самом деле это мелькнуло и пропало в сотую долю секунды.)
— …Но когда то же самое случается второй раз? Согласитесь, что дважды подряд подобных совпадений не случается. И невольно приходится прислушиваться к мнению господина Цаплина, как бы он нам ни был неприятен и как бы ни был обаятелен и убедителен сам Андрей Андреевич… И уж если совсем начистоту, Павел Сергеевич… Вам не кажется, что ваш шеф может стать жертвой собственных демократических преобразований, на которых сам всегда настаивал? Но это, как говорится, без протокола. Итак, мы вас слушаем.
— Но я не знаю, что сказать, — пожал я плечами. И закурил с их согласия. — Что-то уже говорилось, я помню, об этих испытаниях… Но они проводились и раньше! Ничего же не случалось.
— Это так, но опять же, знаете ли, совпадение… С приходом к управлению страной Андрея Андреевича возникли всевозможные новые веяния и настроения в обществе, в частности связанные с экологией. И в связи с этим было перенесено место испытания в другое, якобы более благоприятное, с другой розой ветров… Вам это ничего не говорит?
— А что мне это должно сказать? — Я нагло стряхнул пепел в стакан, будто бы не найдя пепельницы. — Вы рассказываете очень интересные вещи, просто заслушаешься. Но это не имеет ко мне никакого отношения. Вы-то сами верите тому, что говорите?
— Чему мы должны верить, дорогой Павел Сергеевич? — одновременно сощурились они, придвинувшись ко мне еще ближе, спасибо хоть лампу не в глаза, а пока что в стол… — Если после первого взрыва ваша мэрия была разрушена, а после второго — восстановлена? А вы, по крайней мере во втором случае, были осведомлены о времени — до секунды! — испытаний?
— Я руководствовался иными соображениями, — сказал я как можно терпеливее. — И целиком доверился интуиции. Момент восстановления должен был совпасть по времени с моментом разрушения. И должно было повториться вплоть до мелочей все, что тогда происходило! Кроме результата голосования! Откуда мне было знать, что эти чертовы испытания происходят тоже в одно время. Поэтому загадочно должно быть первое совпадение, но не второе!
Они переглянулись. Неужели достал?
— Вы правы, — сказали они хором. — Так оно и есть. Но если совпадение в секундах стало понятным, то как вы объясните совпадение в днях? Почему восстановление было назначено именно на этот день, день испытаний?
Я развел руками. Вот именно — почему?
— Спросите чего полегче, — сказал я. — Откуда мне знать. Я человек маленький. Как только морально подготовились, так и приступили к реставрации, я хотел сказать.
Они снова переглянулись. О чем-то вполголоса посовещались.
— Ну да, — сказал один из них, по-видимому, специалист по землетрясениям. — Никто не мог знать особенности распространения тектонических волн в земной коре. Даже Радимов… Но уж слишком много совпадений!
— Как отпечатки пальцев разных людей, — согласились с ним.
— Я свободен? — спросил я. — Могу идти?
— Пожалуй…
По-видимому, им очень не хотелось меня отпускать. Скучно поди. А интересных людей доставляют сюда все меньше. Это не прежние времена. Теперь их мысли я читал как неоновую рекламу на гостинице.
