Дин Кунц - Апокалипсис Томаса
С минуту я кружил вокруг хроноскафа, но потом меня потянуло в него, через наружный карданный подвес к внутреннему, рамки которого выписывали ленивые восьмерки. Даже вблизи я не мог понять, как эти рамки могут двигаться и одновременно поддерживать вращающееся яйцо — пассажирскую капсулу, — плавающее в центре.
Потом я прочитаю о гироскопах все, что сможет воспринять мозг повара блюд быстрого приготовления. Уяснил я не много, разве что задался вопросом, а может, это был электростатический гироскоп, в котором ротор — или, в нашем случае, яйцо — поддерживается электрическим или магнитным полем. Но если я все правильно понял, ротор электростатического гироскопа должен находиться в глубоком вакууме, а яйцо пребывало в обычном воздухе.
Я подходил все ближе к вращающимся золотым рамкам внутреннего кардана, которые, казалось, не позволяли подступиться к яйцу. Рамки измолотили бы меня в кровавую пульпу, если бы я рискнул проскочить между ними.
Но потом, словно почувствовав мое приближение, эти покрытые золотом рамки изменились сами и изменили ритм вращения. Они продолжали описывать ленивые восьмерки, но вроде бы оказывались в одном месте одновременно, при этом не сталкиваясь, а передо мной лежала открытая дорога к яйцу.
Уверенный в том, что эти золоченые челюсти внезапно не сомкнутся на мне, я без задержки двинулся к пассажирской капсуле. Когда оказался в паре футов от яйца, его вращение начало замедляться, замедляться, и яйцо остановилось. Капсула по-прежнему висела в воздухе безо всякой поддержки, в футе от пола, ее вершина находилась в двух футах над моей головой.
Пятифутовый сегмент капсулы откинулся вверх, люк, закрепленный у вершины на невидимых петлях. На меня смотрели два кожаных кресла с консолью между ними.
Когда я вошел в капсулу, повернулся и сел в одно из кресел, люк закрылся. На его внутренней стороне оказался достаточно простой пульт управления.
В верхней части пульта часы с четырнадцатью окошками показывали текущий год (в первых четырех), месяц, день, час, минуту и секунду (по два окошка на каждый параметр). Черные цифры, нарисованные на барабанах, вращались, как вишенки и лимоны в старинных «одноруких бандитах». И насколько я мог оценить, время показывалось правильное.
Под первыми часами располагались вторые, в которых все окошки пустовали. Четырнадцать кнопок, по одной под каждым окошком, позволяли мне поворачивать барабаны, пока я не набрал требуемую мне дату, тот момент времени, в который я желал отправиться.
Ниже располагались пять клавиш с надписями, большими, как на игрушке для малышей. Первая слева рекомендовала «ФИКСАЦИЯ ДАТЫ». На соседней с ней клавише я прочитал «ТОЛЬКО ПУТЕШЕСТВИЕ». Под ней располагалась третья клавиша с надписью «ПАРКОВКА». Между ними на пульте написали одно слово «ИЛИ». Я предположил, что обитатели Роузленда нажимали клавишу «ТОЛЬКО ПУТЕШЕСТВИЕ», если хотели помолодеть, скажем, на сорок лет. Когда им хотелось выйти из капсулы, несмотря на связанные с этим риски, известные и нет, они нажимали нижнюю клавишу — «ПАРКОВКУ».
На одном уровне с первыми двумя находилась клавиша «СТАРТ». Рядом с ней пятая и последняя клавиша обещала «ВОЗВРАЩЕНИЕ».
Путешествие во времени для чайников.
Обходя хроноскаф, прежде чем направиться к яйцу, я достал из бумажника заветную карточку, полученную от машины, предсказывающей будущее, не отдавая себе отчета, что делаю. Посмотрел на нее: «ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».
Вернувшись в прошлое за день до террористического акта, отнявшего у нее жизнь, я мог бы припарковать капсулу, незаметно уйти из Роузленда того периода — где меня еще не знали — и добраться до Пико Мундо.
Я мог предупредить Сторми, что на следующий день ее застрелят. Хотя в моей истории содержались бы элементы фантастики, она поверила бы мне по двум причинам: во-первых, хорошо знала, что в моей жизни постоянно встречается что-то странное и абсурдное, во-вторых, мы никогда не лгали друг другу, никогда не сомневались друг в друге.
«ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».
И поскольку ничего из сделанного мною в прошлом не могло изменить настоящее, из которого я туда попал, я вернулся бы в мир, где Сторми оставалась мертвой. И, однако, Сторми, которую я привез бы с собой, была бы той самой Сторми, не клоном и не бездушным автоматом, настоящей Сторми Ллевеллин. Как Тимоти, являла бы собой живой парадокс.
Я смог бы вновь слышать ее голос, ее смех. Ее рука вновь лежала бы в моей. Ее очаровательные, любящие глаза. Ее лицо, такое лицо. Ее поцелуй.
Она бы никогда не старела. Но если бы я нашел способ завладеть Роузлендом, я бы заполучил эту машину и тоже никогда бы не старел. Мы могли бы обратить в явь пророчество «Мумии цыганки». Мы могли бы вечно жить вместе.
Боль от ран не ослабевала, и я вновь заплакал, но не от этой боли. Возможно, это были даже слезы радости.
Мой психический магнетизм не привел меня к главному рубильнику, который я искал, но он привел меня, туда, куда мне хотелось попасть, куда я стремился, куда вело меня мое сердце.
Я набрал дату на вторых часах. Я нажал клавишу «ФИКСАЦИЯ ДАТЫ».
Я сделал выбор между «ТОЛЬКО ПУТЕШЕСТВИЕМ» и «ПАРКОВКОЙ».
Тут я замялся, рассматривая риски, просчитать которые не представлялось возможным, и последствия, многочисленные и некоторые ужасные. Я думал о том, сколь сильно мне придется сожалеть о моем выборе, и с жаром напоминал себе, что к людям нельзя относиться, как к игрушкам. Я предупреждал себя, что человеческое сердце — великий обманщик, прежде всего обманщик. Я все еще плакал.
Потом я нажал на клавишу «СТАРТ».
Если капсула начала вращаться с высокой скоростью, я этого не ощущал. Не чувствовал, что движусь вверх или вниз, из стороны в сторону, вперед или назад. Какое-то движение я все-таки почувствовал, но впервые в жизни. Внутри что-то поворачивалось, словно взводилась часовая пружина. Пожалуй, это не точное описание того, что я испытывал, но по-другому я описать происходившее не могу.
В то время, когда я перемещался в прошлое, боль ослабла. Ребра срослись, кровь во рту исчезла. Язык обнаружил все зубы на положенных им местах, опухоль с лица сошла, глаз полностью раскрылся.
Я мгновенно понял, когда капсула вышла из времени. Сердце перестало биться. Я не мог набрать воздух в легкие. В безвременном пространстве для поддержания жизни не требовалось ни перекачивания крови, ни поступления кислорода.
Оставалось только сожалеть об отсутствии окон, потому что я хотел посмотреть, где нахожусь, но едва эта мысль пришла мне в голову, я понял, что она неправильная и даже опасная. Все, что лежало вне времени, наверняка изумило бы и поразило. Мне открылось находящееся за пределами моего понимания. И увиденное могло произвести такое сильное впечатление, что ни одна живая душа не смогла бы пережить этого зрелища без катастрофических для себя последствий: человек умер бы или сошел с ума.
При возращении во временной поток сердце забилось вновь, легкие сами по себе начали расширяться и сокращаться.
Мне не пришлось нажимать на клавишу «ВОЗВРАЩЕНИЕ», потому что я не нажимал на «ПАРКОВКУ». Я не вернулся в то время, когда Сторми Ллевеллин еще жила, уходил в прошлое лишь на один день, не помолодел, зато избавился от травм, нанесенных мне Константином Клойсом, в принципе, воспользовался хроноскафом, как пользовались им обитатели Роузленда, если хотели помолодеть.
Сторми верила, что эта жизнь — тренировочный лагерь, подготавливающий к другой жизни, полной свершений и великих приключений в мире, который лежит между нашим и третьим и последним, именуемом Небесами. Хотя она была католичкой, ее теология отличалась от общепринятой. Но если сейчас она занята великими делами, моя любовь к ней, даже такая сильная и верная, не давала мне права изменять временную линию ее жизни и, возможно, уменьшить, пусть я и не представляю себе, как такое может быть, радость, получаемую от приключений, в которых она сейчас участвует.
Когда яйцо вроде бы остановилось, я из любопытства попытался набрать на часах следующий год. Но, как, впрочем, и ожидал, ничего у меня не вышло.
Из-за того, что мы обладаем свободной волей, наше будущее всегда неопределенное, пока мы не реализуем его, день за днем. Я не смог отправиться в будущее, потому что одного реального будущего не существовало, только множество возможных. Прошлое выглядит, словно окаменелость Юрского периода, но наши каждодневные действия постоянно меняют наше будущее.
Люк открылся, но прежде чем я успел подняться с кресла, выяснилось, что рядом кто-то сидит. Тесла. Знакомое худое лицо, гордый нос, пронзительный взгляд.
— Сэр, — я испытывал такое благоговение, что никакие другие слова не пришли на ум.
— Огромная и ужасная ошибка, все это, — заявил он, а потом продолжил, серьезно и с достоинством: — Но Джей-Пи Морган, Вестингауз, все эти денежные тузы, они не обеспечивали полноценного финансирования моих исследований, хотя наживали на них состояния, а потом урезали бюджет моего следующего проекта. Среди них не было визионеров!
