Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
— Юноша, которого ты знала, — сказал он, — тот le coureur cycliste, как однажды назвала меня твоя мамаша, тот юноша действительно умер.
— Почему? Потому что ты проиграл ту гонку?
— Я мог победить, — сказал он, не желая вновь переживать то, что пережил тогда. — Мне надо было победить.
— Но не победил, и ты до сих пор не смирился с этим, даже после всех этих лет. — Она покачала головой. — Ты больше похож на брата, чем ты думаешь. Он всегда жил прошлым, и ты — тоже.
Сутан отошла от дерева. У нее была походка танцовщицы: центр тяжести смещен ниже, чем у других людей, где-то на уровне бедер и нижней части живота. Японцы называют это качество «хара», и необычайно высоко ценят.
Эта походка казалась Крису сексуальной. А, может, это Сутан сделала ее таковой. А, может, он сам наделил все это сексуальностью.
Когда она была совсем рядом, когда он уже чувствовал ее дыхание, она подняла руку и убрала прядь волос с его лба. Рука не торопилась опускаться.
— Помнишь, я спрашивала тебя, обучался ли ты когда самообороне? — спросила Сутан. — Я хочу показать тебе кое-что сейчас.
— Зачем?
Она пожала плечами.
— Мы не знаем, во что оказался вовлеченным Терри, но, факт остается фактом, из-за этого он лишился жизни. Не кажется ли тебе, что и тебе есть смысл поостеречься?
— Может, лучше просто обратиться в полицию?
Сутан взглянула на него удивленно.
— А что ты им скажешь?
— Только то, что ты только сейчас сказала мне.
— И как же, ты думаешь, полиция отреагирует на твое заявление?
Он не ответил. Тогда она взяла его правую руку.
— Сожми кулак, — попросила она и, когда он выполнил ее просьбу, провела пальцем по первому ряду костяшек. — В драке обычно используются они. — Затем она, нажав на эти костяшки, слегка вытянула его кулак, так что второй ряд костяшек выдвинулся вперед. — Теперь сожми пальцы покрепче, — инструктировала она его, — и твой удар получится более эффективным.
Затем она направила его кулак в свое солнечное сплетение.
— Бей сюда. Или в подмышку — вот сюда, под эту кость, — говорила она, прижимая костяшки его пальцев к своей нежной коже. — И то, и другое болевые точки, где начинаются нервные волокна. Здесь, поэтому, и источник силы.
Он взял ее руку, сжал ее крепко, чтобы остановить ее внутреннюю дрожь.
— Я всегда помню, — сказал он тихо, — как ударил тебя в тот вечер в саду. Помню звук удара, помню, как откинулась твоя голова, как сразу покраснела щека. Помню ненавидящий взгляд твоих глаз.
— Я тогда тебя ужасно ненавидела.
— Я хотел, чтобы у тебя тогда появился такой взгляд. Мне надо было, чтобы ты ненавидела меня с такой же силой, с какой я презирал себя. За то, что искал тихую гавань, что бежал как можно дальше от Вьетнама. А Вьетнам преследовал меня по пятам, и это было не спроста. Я думал, что мне надо найти свой театр военных действий.
— Теперь я знаю, что я проиграл Тур де Франс именно в тот момент, как ударил тебя в припадке самоедства, увидав себя в тебе. Как и я, ты стояла в стороне от главных битв того времени.
— Кто это сказал, что я стояла в стороне?
— Твоя мать, — признался Крис. — Мы разговаривали о тебе.
— Ты хочешь сказать, что она говорила обо мне? О Господи, только не говори мне, что она так здорово сумела провести нас обоих!
— Что?
— И все потому, что ты не захотел с ней переспать, — печально сказала Сутан. — Твоя моральная устойчивость привела ее в ярость. И, раз ей не удалось соблазнить тебя, она постаралась сделать так, что и я не смогла долго удержать. Она враз раскусила тебя. Это был один из ее талантов. И она всегда знала, на какие кнопки нажимать.
— Ты в самом деле считаешь, что она виновата в нашей размолвке?
Сутан кивнула.
— К сожалению, да.
— Но ты ведь действительно не хотела участвовать в делах, в которые были вовлечены твои родители.
— Подстрекательство к бунту, поставка оружия, шантаж, убийство. — Сутан подняла глаза на него. — А ты бы хотел?
— А, черт!
— Ну ладно, это дело прошлое, — Сутан махнула рукой. — Забудем об этом. И я тебя не виню. Твоя щепетильность сделала тебя таким ранимым.
— Но все это время...
— Скажи мне лучше, — прервала она его, — если бы ты не подслушал разговор моей матери с Пол Потом в тот вечер в саду, если бы мы не поссорились, если бы ты не ударил меня, если бы ты выиграл Тур де Франс, — что тогда?
— Тогда бы между нами не встали проклятые тайны, — он так и не смог заставить себя дать ей другой ответ.
Она передразнила его надутые губы.
— Бедная детка таскает всюду свое разбитое сердце людям на показ!
— Не всем людям, — поправил он. — Только тебе. — Но он понимал, что она в чем-то права. Как и во всем остальном. Дело в том, что она его знала лучше, чем он знал сам себя.
— Интересно, — сказала она, — знаешь ли ты, что в тебе гибнут таланты манипулятора? Тогда в этом, я думаю, кроется единственная существенная разница между тобой и Терри. Он не только знал, как надо манипулировать людьми, но и отдавал себе отчет, насколько здорово это у него получалось.
Крис вспомнил слова Макса Стейнера о его так называемом «бархатном молоточке», которым он умел вбивать в сознание присяжных точку зрения его клиента. Он пожал плечами.
— Все юристы умеют это делать в той или иной степени. — Но он знал, что радости это умение манипулировать людьми ему не приносит, во всяком случае, после дела Маркуса Гейбла. Слова других о том, что он добился успеха в своей профессии — даже стал своего рода знаменитостью — теперь коробили его.
— Нет, — сказала Сутан. — Ты все-таки нечто из ряда вон, Крис. Так же, как и твой брат.
Крис отвел глаза в сторону.
— Мой брат, мой брат! — Он уже начинал злиться. — Почему ты все повторяешь, что то я похож на Терри, то веду себя, как Терри?
Сутан хладнокровно встретила его взгляд.
— Даже сейчас, после его смерти, ты все еще боишься его.
Крис отпрянул.
— Боюсь? — Что-то холодное и неприятное зашевелилось у него внутри.
— И всегда боялся, Крис. — Сутан своей вкрадчивой, кошачьей походкой двинулась прочь от него. — Никогда не могла понять людей, которые обожают какого-либо человека, поклоняются ему, как идолу...
— Я никогда не поклонялся Терри!
— Конечно, нет. — Она опять поддразнивала его. — И ты никогда не бил меня. И никогда не любил.
На это Крису нечего было возразить. Он пошел за ней следом, и так приблизился, что не смог противостоять искушению — и коснулся ее.
— Не сказала бы я, что это ты хорошо придумал, — мягко попеняла она.
Но его уже нельзя было остановить. Его руки обвились вокруг нее. Она попыталась вырваться.
— Крис, не... — Когда он впился в ее губы, годы, казалось, растаяли. Как будто он снова вернулся в то лето Тур де Франс, а скользкие от дождя парижские улицы, бегущая собака, несчастный случай — это только какое-то эфемерное будущее, которое может и не произойти. Он вновь почувствовал себя уверенным и полным жизни.
— Сутан, — прошептал он ее имя. Вот он, тот момент, которого он, сам того не зная, ждал с того самого мгновения, как услыхал в телефонной трубке ее голос.
Он увлек ее на землю, уткнулся лицом в ее грудь. Он ощущал запах лета и солнечного света. А, может, он просто возбудил соответствующие центры в мозгу...
— О Господи! — Она ответила на его поцелуй и обхватила его ногами.
Крис расстегнул ее блузку, опустился немного пониже, а она, изогнув спину, запустила ему в волосы свои пальцы. И он сразу же вспомнил этот ее жест, вспомнил, какие ласки ей нравились. Это было все равно как забираться на свой велосипед в первый раз после того, как он оправился от травмы: страшно, сердце так и стучит, но так сладки воспоминания о том, что было раньше, и чего ему так не хватало эти годы, что у него дух захватило.
Полуденные тени ползли по долине, как гибкие дикие кошки.
Сутан плакала, когда они занимались любовью медленными, долгими, страстными качками. Она выгнула спину и, когда радость близости стала невыносимой, когда от сладостной муки она закатила глаза и дыхание застряло по полдороги к легким, она судорожно подалась вперед, схватила его за бедра и крепко прижала его к себе, содрогаясь всем телом, и дыхание ее вырывалось резкими, короткими всхлипами.
И затем, по-прежнему держа его крепко, она осела на него со всего маху, обвившись вокруг него, окутав его всего, захватив все его существо так, что он не выдержал, взорвался внутри нее и весь содрогнулся в экстазе.
Солнце, медленно описывая свой обычный круг по небу, осветило вершину водопада, и вода заблестела серебром, освещая тьму, которая собралась, как годы, у его основания.
* * *Кристофер и Сутан казались плоскими, как вырезанные из папиросной бумаги, сквозь стекла полевого бинокля Сваровского, 6Х50. Данте еще подрегулировал резкость и продолжил наблюдение. Он лежал, распластавшись, на камне на пятьдесят ярдов выше них, похожий на гигантскую ящерицу, греющуюся в лучах полуденного солнца.
