Кейт Аткинсон - Преступления прошлого
Сильвия попыталась вспомнить вчерашний вечер, но ничего не получалось. Ее мутило от жары и духоты, и она легла раньше всех. Неужели, стоило ей уйти, мама позволила Амелии с Оливией спать в палатке? Не может быть. Мама все лето твердо стояла (не приводя вразумительных доводов) на том, что им нельзя спать на улице.
Сильвия крадучись спустилась на первый этаж, перешагнув через две скрипучие ступеньки. Задняя дверь была не заперта, кто угодно мог войти в дом и совершить вышеупомянутые убийства в постелях. Понятно, почему не заперто, потому что Амелия с Оливией снят в палатке. Приближался рассвет, одинокая птица приветствовала утро. Трава на газоне была мокрая. Откуда берется роса, если днем так жарко и сухо? Нужно будет прочитать. Она осторожно ступала по газону, стараясь не наступить на какую-нибудь мягкую и склизкую ночную тварь, которая тоже ведет тайную жизнь.
Она подняла полог палатки. Да, обе тут! Какая наглость. За что Амелии такие привилегии — спать всю ночь в палатке, и не просто спать в палатке, а еще и с Оливией и Плутом? Несправедливо, Сильвия — старшая, это она должна была спать в палатке. Плут выполз наружу из-под бочка Оливии, помахал хвостом и лизнул Сильвию в нос.
Обе спали на спине мертвым сном — как два трупа. Сильвия потрясла Амелию за ногу, но та не просыпалась. Она втиснулась в палатку между ними. В палатке было невыносимо жарко, наверное, они даже могли бы умереть от жары. Самое жаркое место на земле — пустыня Атакама? Или Долина Смерти в Америке? Или где-нибудь в Монголии? Они ведь не умерли? Она ущипнула Амелию за нос, та что-то пробормотала и повернулась на бок. Надо разбудить Оливию и вытащить ее из этого парника. Люди, погибшие в «Черной дыре» Калькутты,[135] умерли от жары, а не от удушья, как все по недоразумению полагают. «Недоразумение» — прекрасное слово. Их пополнение было самым что ни на есть недоразумением. Ха! Матери пора бы прекратить плодиться, это так примитивно. Может, она втайне католичка? Вот было бы здорово, тогда они смогут вести долгие секретные беседы о таинствах, и обрядах, и Деве Марии. Ни Дева Мария, ни Иисус с Сильвией не разговаривали. Иисус вряд ли вообще разговаривает с людьми. Вот Жанна д'Арк — другое дело, Жанна д'Арк любит поболтать.
Сильвия потерла Оливии мочку уха: Розмари однажды сказала, что так они будили пациентов, когда она была медсестрой. Оливия заворочалась и провалилась обратно в сон. Сильвия шепотом позвала ее, и она с трудом открыла глаза. Она ничего не понимала спросонья, но, когда Сильвия прошептала: «Вставай, пойдем», выползла за ней из палатки, прихватив свои розовые кроличьи тапочки. Сильвия сказала: «Да брось ты тапки, по мокрой траве так хорошо ходить босиком», но Оливия замотала головой и надела тапочки. «Ты должна учиться быть непокорной. Не нужно делать все, что говорят мама и папа. Особенно папа, — сказала Сильвия. И добавила: — Но меня ты должна слушаться». Она хотела сказать: «Потому что я слышала глас Божий», но Оливия все равно бы не поняла. Никто не понимал — кроме Бога, конечно, и Жанны д'Арк.
Бог впервые заговорил с ней во время хоккейного матча, когда она сидела на скамейке запасных. Сильвия, отличный правый нападающий, была удалена за то, что ударила противника клюшкой по лодыжкам (главное, победить, разве нет?). Она пребывала в отчаянно-мрачном настроении. И вдруг голос совсем рядом произнес: «Сильвия», но, обернувшись, она никого не увидела, только девчонку по имени Сандра Лиз, которая говорила с резким кембриджским акцентом, поэтому, если только Сандре Лиз не вздумалось заняться чревовещанием или превратиться в мужчину, это никак не могла быть она. Сильвия решила, что ей почудилось, но голос снова произнес ее имя, низкий, сладкозвучный голос, обдавший ее теплом, и на этот раз Сильвия прошептала в ответ, очень тихо, опасаясь Сандры Лиз: «Да?» И голос сказал: «Сильвия, ты — избранная», и Сильвия спросила: «Ты — Бог?» И голос ответил: «Да». Выразился яснее некуда. Иногда Святой Дух переполнял ее настолько, что она теряла сознание. Ей очень нравилось, когда такое случалось, нравилось ощущение потери контроля над телом и разумом. Однажды (а может, и не однажды) она упала в обморок в папочкином кабинете — отключилась и рухнула на пол, как святая мученица. Отец выплеснул ей в лицо стакан воды и велел взять себя в руки.
«Давай пойдем поиграем», — прошептала она Оливии, которая шагала как сомнамбула. «Нет, — захныкала Оливия, хотя обычно была сама покладистость. — Сейчас ночь», — запротестовала она. А Сильвия сказала: «Ну и что?» — и взяла ее за руку, и они уже почти дошли до конца газона, но тут Оливия воскликнула: «Голубой Мышонок!» И Сильвия сказала: «Беги скорей, возьми его». И Оливия заползла обратно в палатку и вынырнула, сжимая в руке Голубого Мышонка, в компании суетливого Плута, не отстававшего от нее ни на шаг.
Жанна д'Арк разговаривала с ней высоко на ветках бука в саду миссис Рейн. Она шептала ей на ухо, как закадычная подружка примостившись рядом на ветке. Чудно, но после этих бесед Сильвия не помнила ничего из того, что, собственно, Жанна д'Арк говорила, и у нее создалось впечатление, что она вовсе не говорила с ней, а пела, как присевшая на дерево огромная птица.
Бог избрал ее, отметил ее, но зачем? Чтобы она повела в бой огромную армию, а потом сгорела в очищающем пламени, как сама Жанна д'Арк? Чтобы она принесла себя в жертву? Английское sacrifice[136] происходит от латинского sacer — святой и facere — делать. То есть сделалась святой. Да, она святая. Она особенная. Конечно, она знала, что никто ей не поверит. Она рассказала Амелии, и Амелия сказала: «Не глупи». У Амелии не было воображения, она была такой занудой. Она попыталась рассказать маме, но та месила тесто для пирога, зачарованно наблюдая, как крутятся лопасти кенвудовского миксера, и, когда Сильвия сказала: «По-моему, со мной говорил Бог», она ответила: «Очень хорошо», и Сильвия сказала: «Джулию только что съел тигр», на что мама так же рассеянно ответила: «Правда?» И Сильвия тихо вышла из кухни.
Бог продолжал с ней разговаривать. Он говорил с ней из облаков и садовых зарослей, Он говорил с ней перед сном и будил ее утром. Он говорил с ней, когда она ехала в автобусе и когда лежала в ванне (перед Богом она не стыдилась своей наготы), Он говорил с ней, когда она сидела за партой и за обеденным столом. И Он всегда говорил с ней в кабинете Виктора.
Тогда-то Он и сказал ей: «Пустите детей приходить ко Мне»,[137] потому что она ведь в конечном счете была ребенком.
«Нет», — громко сказала Оливия и принялась вырываться из руки Сильвии. «Ш-ш-ш, все в порядке». Сильвия толкнула деревянную калитку в сад миссис Рейн. «Нет», — повторила Оливия, упираясь, но по сравнению с сестрой силенок у нее было что у котенка. «Ведьма», — прошептала Оливия. «Не глупи, — сказала Сильвия, — миссис Рейн никакая не ведьма, это просто такая игра». На самом деле Сильвия вовсе не была в этом уверена. Неужели Бог создал мир, в котором есть ведьмы? А как насчет привидений? В Библии есть привидения? Теперь ей приходилось тащить Оливию волоком. Она хотела взять ее с собой на буковое дерево, показать ее Жанне д'Арк, показать той, как чиста Оливия, какое она непорочное дитя, прямо как Младенец Иисус. Только она не знала, как поднять Оливию на дерево, вряд ли та сама заберется. Оливия заревела. Она начата действовать Сильвии на нервы. Еще не хватало, чтобы старая ведьма услышала. «Оливия, тише», — строго сказала она и дернула ее за руку. Она не хотела делать ей больно, ни за что на свете, но Оливия начала плакать и шуметь (совсем непохоже на нее, совсем), и Сильвия прошипела: «Перестать!» — но Оливия не переставала, и Сильвии пришлось зажать ей рот рукой. Она не отнимала руку долго-долго, пока Оливия наконец не затихла.
«Пустите детей приходить ко Мне». Жертвоприношение. Сильвия думала, что сама станет жертвой, потому что ее, мученицу, выбрал Бог. Но оказалось, что Богу предназначалась Оливия. Как Исаак, только он же вроде не умер? Теперь Оливия стала святой. Чистой и непорочной. Она была чистой и непорочной, и ничто ей больше не угрожало. Она была неприкосновенна. Ей никогда не придется ходить в папин кабинет, никогда не придется давиться папиной вонючей штуковиной, не придется терпеть, как его огромные руки шарят по твоему телу, делая тебя нечистой и порочной. Сильвия смотрела на маленькое тельце, лежащее в высокой траве, и не знала, что делать. Надо позвать кого-нибудь на помощь. И она подумала о папе. Да, она сходит за папой. Папа будет знать, что делать.
28
А Джулия сказала…
Au revoir tristesse.[138] Джексон ехал с откинутым верхом, в колонках громко играли «Дикси чикс».[139] Он встретил их в аэропорту Монпелье. Они предусмотрительно оделись для кабриолета: шифоновые шарфы и солнечные очки, — и Джулия походила на кинозвезду пятидесятых, а Амелия нет. Джулия сказала по телефону, что Амелия приободрилась, но, если и так, она это старательно скрывала, сидя на заднем сиденье его новенького «БМВ-М3», фыркая и хрюкая после каждой реплики Джулии. Джексон внезапно пожалел, что не купил двухместный «БMB-Z8», тогда они положили бы Амелию в багажник.
