Дмитрий Вересов - Черный ворон
Неожиданно для себя девица отъехала умом. Это было видно по растерянному виду и блаженным глазкам. Как в народе говорят, попробуешь пальчика — не захочешь мальчика. Взяв со стола салфетку, Таня кинула ее Анджеле.
— Губки оботри, солнышко.
Пока Анджела вытирала губы и заслезившиеся глаза, Таня вынула из сумочки еще шесть пятидесяток и добавила их к четырем.
— Посмотри на меня, — сказала она Анджеле. Та посмотрела.
— Здесь пять сотен, — продолжила Таня. — Они твои. Купи себе что-нибудь хорошее — от меня. Если не возьмешь, я обижусь. Это не плата за услугу.
Анджела кинулась к Тане с объятиями. Та мягко, но решительно отстранила ее:
— Иди. И сделай все, как я просила. Ради меня. Анджела пошла к дверям. На пороге она остановилась, раскрыла сумочку, достала из нее двадцатидолларовую бумажку и положила на резную консоль.
— Я не приду, — сказала она. — Не могу сегодня…
— Понимаю, — сказала Таня. — Ступай. Я навру ему что-нибудь.
Она не стала дожидаться Джонни. Раз до сих пор не позвонил, значит, нашел другое развлечение. А если даже и нет — утром можно объясниться.
Таня вышла из номера и захлопнула дверь. В коридоре, по пути в свой номер, она столкнулась с Джонни. Он шел в обнимку с двумя пьяными финнами, размахивая ключами. Из кармана у него торчала непочатая литровка «Столичной». Финны тоже были не пустые.
Джонни тупо уставился на нее, но тут же расплылся в улыбке.
— О, мисс Танья! — радушно проревел он. — Это мои друзья! Мир-дружба! Пойдемте с нами, а?
— В другой раз, Джонни!
Джонни посмотрел на нее с пьяной обидой, но, моментально забыв о ней, подхватил новых друзей, и все трое, гогоча, двинулись к нему в номер продолжать веселье.
Таня вошла к себе, захлопнула дверь, направилась в ванну и вымыла лицо теплой водой с мылом.
Потом посмотрелась в зеркало.
— Партийная, говоришь? — пробормотала она. Она не стала подкрашивать губы. Раскрыв стенной шкаф, она сняла с вешалки строгий серый пиджак и юбку к нему. Одевшись, она положила в карман ключ, зажигалку и пачку сигарет, взяла со стола недочитанный английский детектив и, захлопнув дверь, направилась к лифту.
Таня села на диванчик в холле с аквариумом, раскрыла книжку и стала читать.
— Таня?
Таня подняла глаза. Перед ней стояла подтянутая женщина средних лет в строгой гостиничной униформе. Бесцветные волосы уложены в высокую прическу. Узкие, поджатые губы. И ледяные глаза.
— Да, это я.
Обе одновременно достали из карманов одинаковые сигареты — длинноствольный «Уинстон» — одновременно протянули друг другу, посмотрели на пачки, и одновременно расхохотались.
Алевтина Сергеевна плюхнулась на диван рядом с Таней.
— Ну, рассказывай, темнилка рыжая!
После нескольких удачных проб деловое сотрудничество стало регулярным. Анджела, ставшая кем-то вроде связной между Таней и Алевтиной Сергеевной, привезла заграничную папку с твердыми пластмассовыми корочками. В этой папке было в алфавитном порядке подколото тридцать шесть тонких прозрачных папочек со своего рода «личными делами»: имя или псевдоним, возраст, основные антропометрические характеристики (рост, вес, объем груди, талии, бедер, длина ноги в шаге, размер одежды и обуви), главные ролевые характеристики («гаврош», «тургеневская девушка», «поэтесса-интеллектуалка», «генеральская жена», «африканская страсть», «невеста-девственница», «вокзальная», «пастушка», «эсерка Каплан», «Снежная королева», «партайгеноссе» и так далее, включая даже «мясника»), любимые позы и виды соитий, индивидуальный прейскурант на основные и дополнительные услуги и телефон диспетчера Оксаны Сергеевны. Это была родная сестра Алевтины, жившая на алименты от мужа — полковника милиции. Таня эту сестру не видела ни разу, хотя по телефону общалась регулярно. В некоторых делах имелись особые отметки типа «храпит», «спиртного не давать!», «забывшись, кусается», «ценности прятать от греха!».
К каждому делу прилагался стандартный набор цветных фотографий: лицо крупным планом и пять в полный рост — одна в одежде и четыре без оной — вид спереди, вид сзади и две произвольные, наиболее эффектно подчеркивающие искусство фотографа и прелести модели. Потом, когда некоторые фотографии изрядно затрепывались, Таня придумала делать новые прямо на ранчо. Джабраил, мастер на все руки, наловчился щелкать девочек не хуже анонимного фотографа Алевтины.
Этот бесценный альбом Алевтина составила специально для Тани, почувствовав, видимо, что с появлением «темнилки» ее собственный бизнес выходит на качественно иной уровень.
Изучив папку, Таня вынула из нее одно дело — Анджелы, «начинающей актрисы». Его она не станет показывать никаким гостям, а прибережет для личного пользования.
Папка лежала прямо в гостиной, и Таня охотно показывала ее всем гостям. Они смотрели, как правило, делали свой выбор, вместе с Таней составляли график и приблизительную смету. Потом Таня звонила диспетчеру, оставляла заказ и согласовывала технические детали. Иногда требовалось внести изменения. Скажем, кто-то мог заболеть, влипнуть в неприятность с милицией — такое изредка случалось, — или отправиться с надежным клиентом в путешествие. Тогда Таня обсуждала изменения с гостем и только после этого делала повторный звонок.
Девочки добирались автобусом, электричкой или приезжали на такси. Иногда их привозил на «Волге» Джабраил. Сначала безмолвная Женщина отводила их в Танин кабинет, где Таня проводила с ними предварительную беседу о нюансах предстоящей работы и давала на подпись заранее составленный счет в двух экземплярах. Этот счет Таня всегда составляла с десятипроцентным люфтом, чтобы сразу пресечь всякие споры и разногласия. И только потом девочки вместе с Таней шли к гостям. Покидая ранчо наутро, а то и через день-два, они забирали с собой один экземпляр счета, который затем передавался Алевтине, а второй Таня складывала в особую коробочку — Папику к оплате.
Девочкам гости не платили ничего. Выпрашивать у них что-либо запрещалось категорически под угрозой колоссального штрафа или увольнения — здесь вам не гостиница. Таня об этом даже не напоминала, уповая на доходчивость наставлений Алевтины. И действительно, ни одного такого случая замечено не было. Очень часто гости делали девочкам подарки по собственной инициативе. Это не возбранялось.
Собственно оплата услуг Таню не касалась совершенно. Некоторые гости оставляли деньги Па-пику или, в его отсутствие, Джабраилу. В других случаях Папик брал все расходы на себя. Раз в месяц Таня суммировала накопившиеся счета, заносила итог в специальную графу домашнего гроссбуха и показывала Папику или Джабраилу. Джаба приносил соответствующую сумму денег, складывал в портфель и ехал в город, на квартиру диспетчера. Там его ждала Алевтина. Она пересчитывала деньги, сверяла сумму по тем счетам, которые хранились у нее, и забирала деньги, выдавая Джабраилу расписку, которую Джабраил привозил и отдавал Папику. Девочки получали зарплату непосредственно у Алевтины. И никто, кроме Тани и Алевтины, не знал, что пять процентов комиссионных со всей суммы откладывались на счет Тани, и она могла получить их у Алевтины по первому требованию и без всякой расписки.
Эта схема начала работать в сентябре. Папик узнал о ней в начале августа, когда Таня привезла очередную группу в Москву и в свободный вечер, предварительно созвонившись, приехала к нему на квартиру. Тогда он отмолчался, но судя по тому, что уже в сентябре удвоил ей жалование, а с октября накинул еще, Танину инициативу оценил очень положительно.
Раз в месяц к Тане приезжала Анджела, но ее визиты на ранчо были преимущественно деловые. Она привозила от Алевтины новые «личные дела», изымала дела уволившихся по состоянию здоровья, семейным обстоятельствам (т. е. удачному выходу замуж, как правило, за иностранца) или, наоборот, в связи с переходом на другую работу (в большинстве случаев, принудительную). Они ужинали с Джабраилом или с гостями, которым Таня представляла Анджелу как свою подругу. Потом, по указанию Тани, Женщина стелила Анджеле постель на диванчике прямо в Таниной спальне. Естественно, как только Женщина закрывала за собой дверь, Анджела перепрыгивала в Танину широкую кровать. Ночь принадлежала только им.
К особам с нетривиальной половой ориентацией Таня себя не причисляла, и памятная постельная сцена, с которой, собственно, и началось знакомство с Анджелой, была с ее стороны сугубо деловой авантюрой. Ну, и любопытство, конечно — хотелось лично испытать, что это за «розовая любовь», о которой столько читала у Жаклин Сьюзен. Однако теперь Таня была вынуждена признаться себе, что «это дело» оказалось несравненно приятнее и волнительнее, чем стриптизы перед Генералом или игры с Папиком. Главным образом, из-за пьянящего привкуса крайности, недозволенности. До чего же сладко постоянно переступать через грань — а без этого до чего серо и скучно!