Пол Мейерсберг - Жестокая тишина
Она попросила Уайлдмена привязать ее к кровати. Ей хотелось, чтобы ее ласкали, а она была бы не в состоянии отвечать на его прикосновения, ей хотелось узнать, что при этом чувствуешь. Она чувствовала приближение какого-то другого оргазма, как будто взрывались все ее железы. Ее с ног до головы била дрожь. Она молча умоляла его войти в нее. Уайлдмен слышал этот молчаливый призыв. Его никогда еще так сильно не желали. Его всего трясло от глубокого, темного страха. Ее власть над ним, когда она лежала вот так, связанная, распятая, беспомощная и полностью в его власти, была полной. Он сделал ее своей любовницей. Она могла попросить его о чем угодно, он бы повиновался. Он боялся собственного оргазма: тогда кончится этот безумный порыв страсти. Желание гораздо более сильное чувство, чем его осуществление.
В эти дни и ночи, что Пандора была с ним, Уайлдмен начал понимать кое-что относительно самого себя. Если раньше он считал, что больше всего на свете хотел заниматься любовью с женщиной, то теперь поняла, что ему нужнее. Он как бы видел свою жизнь в перевернутом виде, а в этой женщине он открыл свою глубочайшую потребность: чтобы его любили, чтобы он любил, всегда. И главным было даже не его желание. Он представил себе Флоренс, она робко улыбалась, легонько касалась его руками, искала его. Ее смерть ничего не изменит. Она бы поняла. Запретное, недостижимое было ее потребностью, не его. Целью было быть любимым, быть желанным, принадлежать.
Если сейчас он кончит, то это будет его последний оргазм. Это будет конец. Если бы она могла ласкать его, обнимать, он бы пропал. Но она не может пошевелиться, и он спасен.
– Возьми меня. – Пандора не знала, произнесла ли она эти слова вслух. «Бога ради, облегчи меня». Чувствуя, что глаза застилают слезы, она смотрела на него. Он отодвинулся. «Не уходи». Его тело покинуло ее. Он вылез из кровати. Она подняла голову и посмотрела на себя, на свою грудь, на волосы внизу живота. Все ее тело ныло от желания. Он уходит. Почему? О Господи, что она такого сделала?!
Уайлдмен знал, что нельзя поддаваться. В первый раз нельзя поддаваться. Если ты коснешься ее, ты ее потеряешь. Обнаженный, он стоял и смотрел на нее. Она извивалась, пытаясь освободиться от веревок, стягивающих ее запястья и ноги. Она просто извивалась, казалось, она рвется на свободу каждой своей косточкой, каждой жилкой. Она бы разорвала связывающие ее веревки, у нее хватило бы для этого сил. Она это знала.
Уайлдмен смотрел на извивающееся, корчащееся тело Пандоры. «Разрежь веревки. Она хочет, чтобы ты разрезал веревки. Нож под рукой. Это совсем не трудно. Не делай этого. Не делай этого!» Он чувствовал ее боль, как свою собственную. Он восхищался необыкновенной силой ее тела, силой дикого животного. Он не мог оторвать от нее завороженного взгляда. Ее бедра вздымались, блестя от пота, губы шевелились. Она говорила, кричала, пела, но все беззвучно.
Страх опять охватил его. Он чувствовал, что больше не может этого вынести. «Отвернись. Немедленно отвернись! Не смотри!» Ее лоно, самый обожаемый кусочек ее плоти, дрожало и пульсировало. Бледные желтые волосы, повлажневшие от страсти, разошлись на две стороны. «Не смотри!» У него кружилась голова. Он был беспомощен! Все его тело сотрясалось. С ее губ стекала пена. Пандора закричала. Чувствуя, что кончает, он зажал себя снизу обеими руками, но ничего не мог остановить. Уайлдмен заплакал. В своем неистовом возбуждении она не видела его слез, а только чувствовала на своих ногах его теплую сперму. Она вздрогнула всем телом и тихо откинулась назад. Она почувствовала свободу. Уайлдмен, дрожа, опустился на колени и приник своим залитым слезами лицом к ее лону. Губы прижались к губам. Он выдохнул слова прощания. Он понял, что потерял ее. Скоро он умрет.
Уайлдмен высушил Пандоре волосы феном, которым когда-то пользовалась Лора. Он поцеловал ее в шею, в нагретую теплым воздухом кожу, уложил ее волосы. Теперь они были черными. Она попросила его покрасить их. Она вспомнила его предложение в «Юджине».
– Если тебе не понравится, они потом вырастут, и можно будет срезать.
– Мне понравится, потому что я этого хотела, мне теперь и платье нравится.
Он подвел ее к зеркалу. Она посмотрела на себя в черном белье. Он выстирал и высушил его тоже.
– Мне нравится, – сказала она. Он обнял ее.
– Если хочешь, можешь уйти. То есть я имею в виду, что ты можешь пойти навестить свою дочь. Ты, должно быть, соскучилась по ней, и она скучает по маме.
Пандора была потрясена. Он отпускал ее. Навестить Полетт.
– Одна?
– Она не моя дочь, – улыбнулся Уайлдмен. – Когда хочешь. Ты свободна. Иди.
Уайлдмен знал, что после того как он привязал ее к кровати, он не может, не имеет права держать ее здесь. Она должна хотеть его просто потому, что она его хочет. Ее свобода – это его свобода. Теперь она это поймет. Он отпустит ее, и она вернется. Он только жалел, что пытался удержать ее силой.
Пандора все еще не понимала, что он сказал. Что это все значит? Она не думала, что он когда-нибудь отпустит ее. Она даже намеревалась спросить его, нельзя ли привести сюда дочь, не для того, чтобы встретиться с ним, ему не надо при этом присутствовать, – но просто пригласить Полетт в этот странный, новый для нее дом, чтобы они могли обменяться поцелуями, поболтать немного.
Пандора жалела, что она вообще вынашивала планы побега, обмана. Когда она поняла, что она не Шахерезада, ей уже больше не понадобились эти женские уловки. Ей нужно было просто стать опять Пандорой. Он хотел держать в своих объятиях женщину, которая открыла ящик. Она хотела, чтобы ее держал в объятиях человек, который знал это о ней и не имел бы ничего против. Этот человек понимал и Пан, и Дору. Ей было трудно понять, что ей больше не нужно ему лгать. Если она что-то захочет, ей стоит только попросить, и он даст ей все. Ему это доставит радость, она это видела. Она могла бы иметь все, что хочет. А больше всего она хотела видеть Полетт. Она подумала про себя, что именно так и влюбляются.
Лора поставила машину на противоположной стороне улицы. Она выключала «дворники». Когда они ехали из Беверли-Хиллз, неожиданно пошел проливной дождь. Утром было слишком жарко и влажно. Лора редко потела, если не считать своих тренировок, когда ее трико промокало буквально насквозь. Она быстро пробежала под дождем вокруг машины и открыла дверцу для Полетт.
Полетт не предупредила миссис Уинг, что Лора заберет ее с собой. Дэвид с матерью куда-то ушли. Полетт оставила записку, что придет попозже, что она с матерью. Она написала: «Не волнуйтесь». Она всегда просила людей не волноваться, хотя сама сходила с ума от беспокойства. Она не стала спрашивать Лору, куда они едут. Полетт взглянула на дом: никогда не была она в подобном здании.
– Что это? Фабрика?
– Да нет, что-то вроде жилого дома.
– Вы хотите сказать, что здесь живут? Но здесь даже нет нормальных стен. Здесь грязно.
Лора вставила ключ в замок. Она молила Бога, чтобы они оказались там. Она не осмелилась заранее позвонить им и предупредить о своем приезде. Теперь из-за сильного дождя она не могла разглядеть, есть ли на стоянке BMW. Лора хотела, чтобы они встретились лицом к лицу с Полетт. Пусть будет сделан выбор. Лора не сомневалась, что для Пандоры дочь значит больше, чем Уайлдмен. Как и для любой матери.
Полетт была ее оружием.
Полетт: Ты убил моего папу! Ты убил моего папу!
Уайлдмен даже не пошевельнулся. Он сохраняет ледяное спокойствие.
Пандора пытается успокоить Полетт.
Пандора: Дорогая, папа не умер.
Уайлдмен (Пандоре): Похоже, что тебе никуда не надо идти. Все уже здесь.
Неожиданно Полетт выхватывает из рук матери пистолет. Лора с ужасом смотрит, как Полетт прицеливается и стреляет в Уайлдмена. Он улыбается, как бы говоря: «Ну, давай». Раздается четыре выстрела. Четыре пули вонзаются в его тело.
Пандора с криком бросается вперед, обнимает корчащееся тело Уайлдмена. Из его ран сочится кровь. Дрожащей рукой он взял ее ладонь и стал целовать ее окровавленные пальцы. Пандора перестает плакать и успокаивается.
Лора кричит. Она бросается вперед. Полетт все еще сжимает в руке пистолет. Она вся напряжена. Она больше не стреляет. Пандора целует Уайлдмена. Между их губ сочится кровь. Уайлдмен сползает с кресла. Он умирает с открытыми глазами.
По мансарде струится дым от выстрела. Он втягивается в открытый ящик, как вдыхаемый сигаретный дым.
ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. ДЕНЬ
В окно стучит проливной дождь. От текущей по стеклу воды все внутри, кажется, дрожит, белый ящик купается в слезах.
Голый Уайлдмен сидит в кресле и смотрит, как Пандора одевается. Она надевает серебряное платье и смотрит на себя в зеркало. Она как бы раздваивается. Она собирается выйти из комнаты. Но что-то как бы зовет ее к нему. Она подходит к Уайлдмену, наклоняется над ним и целует. Она шепчет: «Спасибо»!
