Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/

Тоже хорошо.

Моррис оставляет двор так же быстро, как вошел в него, задерживается, чтобы посмотреть на табличку «ЗАКРЫТО» на дверях магазина, после чего спокойно идет на Ловер-Мейн, где садится на автобус, который идет от центра к окраине города. Через две пересадки он выходит перед торговым центром «Велли Плаза», за какие-то два квартала от дома покойного Эндрю Халлидея.

Он снова переходит на быстрый шаг, делая вид, что знает, где находится, что имеет полное право здесь находиться. Кольридж-стрит почти безлюдна, что его не удивляет. Сейчас четверть девятого (его жирный босс-уебок сейчас смотрит на пустое рабочее место Морриса и постепенно впадает в ярость). Дети в школе, папы и мамы горбятся на работе, чтобы не просрочивать выплаты по кредитам; большинство курьеров и коммунальщиков появятся в округе не раньше десяти. Время лучше этого — разве что сонные послеполуденные часы, но он не может себе позволить ждать так долго. Сегодня большой день Морриса Беллами. Его жизнь шла долгим-долгим окольным путем, но он уже почти вернулся на магистраль.

Тину начало тошнить примерно в то время, когда Моррис подходил к дому покойного Дрю Халлидея и увидел машину своего давнего приятеля, которая стоит в гараже. Ночью Тина почти не спала — все думала, как Пит воспримет новость о том, что она нажаловалась на него. Завтрак сидит у нее в желудке комом, и вдруг, когда миссис Слоун начинает выполнять «Аннабель Ли» (миссис Слоун всегда просто читает, а выполняет), этот ком непереваренной пищи начинает подниматься по горлу к выходу.

Она поднимает руку. Рука тяжеленная, весом фунтов десять, но она держит ее, пока миссис Слоун не поднимает глаза.

— Да, Тина, в чем дело?

Голос у нее раздраженный, но Тени все равно. Сейчас ей не до этого.

— Я плохо себя чувствую. Мне в туалет надо.

— Ну так иди, только ненадолго.

Тина торопливо выходит из класса. Кто-то из девочек хихикает — в тринадцать неожиданные походы в туалет всегда вызывают смех, — но Тина очень занята этой комом, который подходит к горлу, чтобы чувствовать стыд. Закрыв за собой дверь, она изо всех сил бросается к туалету, который находится посередине коридора, но комок продвигается еще быстрее. На полпути она сгибается пополам, и весь ее завтрак оказывается у нее на кедах.

Именно в это время по лестнице поднимается школьный завхоз мистер Хаггерти. Он видит, как она отшатывается от дымящейся луже рвотных масс, и бежит к ней, звеня инструментами на ремне.

— Эй, девушка, с тобой все в порядке?

Тина хватается за стену рукой, по ощущениям похожей на пластик. Мир начинает качаться, отчасти потому, что ее стошнило очень сильно, до слез, но не только. Она всем сердцем жалеет о том, что позволила Барбаре убедить себя поговорить с мистером Ходжесом. Надо было оставить Пита в покое и дать ему возможность самому разобраться с тем, что там у него происходит. Вдруг он теперь прекратит с ней разговаривать?

— Все хорошо, — говорит она. — Простите, что я …

Но головокружение усиливается, не давая ей договорить. Она не то, чтобы теряет сознание, но мир удаляется от нее, она теперь будто не находится в нем, а вероятно, смотрит на него сквозь грязное окошко. Она соскальзывает по стене, с удивлением видя, как приближаются к лицу собственные колени в зеленых леггинсах. Мистер Хаггерти ее подхватывает и несет вниз в школьный медпункт.

Маленькая зеленая «Субару» Энди, по мнению Морриса, является доскональной. Она из тех машин, которые не привлекают внимания и не остаются в памяти. Таких машин тысячи. Он едет задом по подъездной дорожке и направляется в Норт-Сайд, поглядывая по сторонам, не случится ли полицейская машина, соблюдая все скоростные лимиты.

Сначала это почти полное повторение вечера пятницы. Он пять раз останавливается у маркета на Беллоуз-авеню и снова идет в отделение домашней утвари, где покупает отвертку и долото. Затем едет к квадратной кирпичной громадине, которая когда-то была Залом отдыха, и снова паркуется на стоянке с указанием: «только для зарегистрированного ТРАНСПОРТА».

Замечательное место для грязных дел. С одной стороны здесь грузовая платформа, с другой — высокий кустарник. Его видно только сзади, со стороны бейсбольного поля и развалившейся баскетбольной площадки, но в это время, когда в школах идут уроки, там ни души. Моррис идет к окну подвала, которое заметил в прошлый раз, приседает и вгоняет отвертку в щель вверху рамы. Древесина старая, прогнила, поэтому входит она легко. Долотом он расширяет трещину. Стекло дребезжит, но не ломается — в старой оконной замазке оно легко поддается. Вероятность того, что эта громадина подключена к сигнализации, с каждой секундой кажется все более призрачной.

Моррис снова меняет долото на отвертку, проталкивает ее через сделанный пролом, цепляет шпингалет и нажимает.

Он оглядывается, чтобы убедиться, за ним никто не наблюдает — да, место хорошее, но незаконное проникновение в помещение средь бела дня занятия достаточно рискованое, — но не видит никого, кроме вороны, примостившейся на телефонном столбе. Моррис вставляет долото в основу окна, ладонью забивает его как можно глубже и нажимает всем весом. Мгновение ничего не происходит. Затем окно, выбрасывая поток грязи и трухи, скрепя древесиной, скользит вверх. Бинго. Вытерев пот со лба, он смотрит на складные стулья, карточные столы и коробки со всяким хламом, оценивая, легко ли будет пролезть в окно и соскочить вниз.

Но не сейчас. Этого нельзя делать, пока остается хоть малейшая вероятность того, что где-то загорелась лампочка бесшумной сигнализации.

Моррис относит инструменты в маленький зеленый «Субару» и уезжает.

Линда Сауберс занимается проверкой проведения утренних прогулок в Нортфилдской начальной школе, когда к ней подходит Пегги Моран и сообщает, что ее дочери стало плохо в Дортон Миддл, что в трех милях.

— Она в кабинете медсестры, — тихо произносит Пегги. — Насколько я поняла, ее стошнило, и на несколько минут потеряла сознание.

— Боже мой, — восклицает Линда. — За завтраком она показалась мне бледной, но, когда я спросила, она сказала, что нормально себя чувствует.

— Они всегда так, — говорит Пегги, закатывая глаза. — Или целая мелодрама, или «Все хорошо, мам, не трогай». Езжай к ней и отвези домой. Я тебя подменю пока, а мистер Яблонски уже вызвал замену.

— Ты святая. — Линда собирает книги и прячет в портфель.

— Вероятнее всего, у нее что-то с желудком, — говорит Пегги, опускаясь на место, которое только освободила Линда. — Ты можешь повести ее к врачу, но зачем тратить тридцать баксов? Такое со всеми бывает.

— Знаю, — отвечает Линда … но задумывается.

В последнее время они с Томом медленно, но уверенно выбираются из двух ям: денежной и супружеской. В год после несчастного случая с Томом они опасно близко подошли к разводу. Затем произошло чудо, стали поступать загадочные наличные, и все начало налаживаться. Из одной ямы они еще не выбрались окончательно, но Линда уже верит в то, что это обязательно произойдет.

Пока родители были сосредоточены на выживании (Тому, конечно, еще надо было оправиться от ран), дети слишком много времени провели в свободном полете. Только сейчас, когда у нее наконец появилась возможность перевести дух и есть время осмотреться, Линда отчетливо почувствовала, что с Питом и Тиной что то не то. Они хорошие дети, умные дети, и она не думает, что сын или дочь могли попасться в обычные ловушки, подстерегающие подростков — выпивка, наркотики, воровство, секс, — но что-то происходит, и ей кажется, она знает, что. Она догадывается, что и Том это знает.

Бог послал голодным евреям манну с неба, но деньги берутся из более прозаических источников: банки, друзья, наследство, родственники, которые имеют возможность помочь. Таинственные деньги пришли не из этих источников. И уж точно, это не было помощью родственников. В 2010 вся их родня оказалась в таком же плачевном положении, как Том и Линда. Только дети — это ведь тоже родственники, не так ли? Об этом можно забыть из-за того, что они находятся так близко, но они родственники. О том, что деньги могли поступать от Тины, смешно даже думать. Ей тогда было всего девять, и не смогла бы она сохранить такую тайну.

Но Пит … Пит — молчун. Линда вспоминает, как ее мать сказала, когда Питу было пять годиков: «У этого рот на замке».

Только где тринадцатилетний мальчик мог взять такие богатства?

Подъезжая к Дортон Миддл, чтобы забрать дочь, Линда думает: «Мы никогда не задавали вопросов, никогда по-настоящему не хотели узнать правду, потому что боялись. Этого не поймет тот, кто не пережил те страшные месяцы после несчастного случая с Томом. И я не собираюсь ни за что извиняться. У нас были причины бояться. И немало. Две крупнейшие жили под нашей крышей и рассчитывали на нашу поддержку. Но сейчас пришло время узнать, кто кого поддерживал. Если это был Пит, если Тина узнала, и это ее так разволновало, мне нужно перестать бояться. Мне нужно открыть глаза.