Приключения сестры милосердия - Александр Порохня
— Безобразие! А вы видели, кто сейчас приезжал? — уже делилась она со мной новостями.
— И кто же? — без всякого интереса спросила я.
И тут прозвучала фамилия одного из областных чиновников, который курировал здравоохранение, и, судя по выпускам местных новостей, занимался инновациями в медицине. Я сделала понимающее лицо, хотя лично мне это было совершенно безразлично.
Старушка уже оголяла тощую ручонку и сыпала именами-отчествами людей высокопоставленных, но мне было наплевать на ее знакомства, поэтому и я к ней не прислушивалась. Наконец, уколов ей все положенное, мне удалось избавиться от общества неприятной пациентки.
— Можно, сестричка? — в процедурный кабинет, сильно хромая, уже входил Вадик. Он работал на стройке плиточником и серьезно повредил ногу, когда его подсобник-таджик уронил на него тяжелую упаковку керамической плитки. Кажется, у него был разрыв икроножной мышцы, закончившийся нагноением, но все обошлось, и он скоро должен был выписаться. Ему было около тридцати лет, он был не женат, поэтому вокруг его палаты постоянно крутились незамужние сестрички типа Веры, надеясь, что он обратит на них внимание.
— Боишься? Не бойся, больно не будет, — успокоила я его, когда он отвернулся, чтобы не видеть, как игла протыкает кожу.
— Правда, не больно, — похвалил он меня как всегда. — С меня шоколадка.
Это была дежурная шутка. Если бы мне за каждый укол дарили шоколадки, мне пришлось бы открывать кондитерскую лавку.
— Олеся, вы сегодня неотразимы! Эх, будь я помоложе! — этот игривый намек принадлежал старенькому полковнику в отставке. Военная выправка, все еще хорошо заметная, несмотря на его семьдесят пять, заставляла беспрекословно его слушаться и соседей по палате и обслуживающий персонал. Соседи по палате безропотно выполняли его требования: брились каждый день к обходу, мыли на ночь ноги и тщательно заправляли больничные постели. Он страдал тяжелым поражением сосудов на ногах, при ходьбе испытывая нестерпимую боль, но, не обращал на это внимания, упорно «расхаживался» по коридору, мужественно сопротивляясь неизлечимой в его возрасте болезни.
— Да бросьте вы кокетничать! Ну, что бы было, будь вы помоложе? — Мой риторический вопрос повис в воздухе: видимо, строгое воспитание не позволило полковнику ответить честно на этот прямой вопрос, поэтому он смущенно кашлянул и отвел глаза.
— Какой вы неугомонный! — Я тоже сделала вид, что смутилась, и быстро ввела иглу в вену. Лекарство подействовало быстро, потому что полковник тут же покраснел и на лбу у него выступили капельки пота. Собрав свою волю в кулак, он отвесил мне еще один витиеватый комплимент и неловко пошатываясь, вышел из процедурной.
— Старая гвардия все еще в строю? — на пороге, ехидно прищурившись, стоял Ашот Андреевич. Честно говоря, я его недолюбливала.
— Капельницу Емелиной когда ставить будешь?
— Сейчас заряжу и пойду ставить.
— Привяжи получше, а то она возбужденная какая-то сегодня.
Емелиной, лежавшей в нашем отделении с гнойным перитонитом, капельницу полагалось ставить в последнюю очередь, так как в ее анализах была обнаружена синегнойная палочка. Операция по удалению аппендикса закончилась катастрофическим нагноением послеоперационной раны, перешедшим впоследствии в перитонит. С инфекцией боролись всем миром — делали посевы из раны, подбирали наиболее эффективные антибиотики, облучали рану бактерицидными лампами — все было тщетно. Пятидесятилетняя женщина буквально гнила заживо, ее брюшная стенка разваливалась на глазах, растекаясь потоками гноя по свежей повязке. Неделю назад у нее случился острый психоз, и она стала срывать с себя капельницы и повязки. Мы с Петром Васильевичем ее кое-как уложили, привязали к кровати и вызвали психбригаду, вкатившую ей лошадиную дозу успокоительного, после которого она спала почти неделю. И вот снова?
В палате, где лежала Емелина висел неприятный сладкий запах, признак синегнойной инфекции. Я не была в этой палате дня три, и меня неприятное поразил ее вид — восковое лицо, нос заострился, щеки ввалились. Глаза ее были закрыты, казалось, что она спит. У кровати понуро сидел щуплый затюканный мужчина, видимо ее муж. Я взяла ватный шарик со спиртом и начала тщательно протирать сгиб руки. Муж учтиво ретировался из палаты. Внезапно Емелина открыла глаза и стиснула мою руку так сильно, что я вскрикнула. Взгляд ее был почти безумен, но больше чем взгляд меня поразили ее слова, которые она отчетливо произнесла тихим голосом:
— Они здесь, они уже здесь!
— Кто они? — попыталась уточнить я.
— Трупоеды… — обессиленная, она откинулась на подушки и закрыла глаза.
Из-под закрытых век у нее потекли слезы. Я вытерла слезы салфеткой и позвала мужа.
Было время обедать, но есть по понятной причине мне не хотелось. Сидя у окна в сестринской, я уже полчаса терзала бутерброд с сыром, помешивая ложкой стоявший на подоконнике давно остывший чай с лимоном, и пыталась анализировать последние события.
Больные в нашей больнице, конечно, умирали и раньше. Но внезапная смерть на вводном наркозе приличного здорового человека? Длительность реанимационных мероприятий, затем появление в больнице посторонних людей, непонятная дискуссия на повышенных тонах за закрытой дверью, упоминание зам. главного врача в связи с каким-то эпикризом, растерянность Софьи Матвеевны — все это никак не укладывались у меня в голове.
В кармане костюма лежала визитка несчастной вдовы, лишившейся мужа в одночасье. Но трогать ее мне почему-то очень не хотелось. Во-первых, узнать причину произошедшего мне пока не представлялось возможным. А во-вторых, внутренний голос советовал мне держаться подальше от этого неприятного события.
В привычных хлопотах рабочий день наконец-то закончился. По понедельникам после работы я ходила заниматься в тренажерный зал рядом с домом. К основам бодибилдинга приобщил меня мой бывший парень, Денис, заместитель командира отряда специального назначения криминальной милиции. При воспоминании о нем сердце сладко заныло. Это был мой самый отчаянный и самый серьезный роман. Прошлым летом посреди полного здоровья я решила пойти на городской пляж позагорать после дежурства. Был вторник, будний день, уговорить пойти со мной на пляж я никого не смогла, поэтому поехала одна. Уже появившись на пляже, я поняла, что приехала сюда совершенно напрасно. Пляж был почти пустой, если не считать нескольких подозрительных подвыпивших юнцов. Из чистого упрямства я легла на полотенце за кустами, втайне надеясь, что меня не заметят. Поскольку дело происходило после дежурства, я незаметно задремала. Проснулась я от того, что солнце светило мне прямо в глаза. Я отвела взгляд и дико завизжала — на ближнем ко мне кусте ивы сидел скорпион. Он был разноцветный, сине-черно-красный, и шевелился.
— Ты чего так орешь-то? — услышала я голос скорпиона.
Путаясь ногами в полотенце, я вскочила и
