Уоррен Мерфи - На линии огня
В течение последних четырех дней она потихоньку освобождала свой рабочий стол, вынося по вечерам в ридикюле личные вещи, и теперь двинулась прямо в свои роскошные трехкомнатные апартаменты, которые снимала в том же пригороде Рай, чтобы забрать чемоданы, упакованные еще накануне.
Во время их разговора со Смитом цель его поездки не упоминалась, но по данным расходных счетов она знала, что Римо и Чиун находятся на побережье, в Нью-Джерси. Знала она и то, что Смит сам назначил Римо эту встречу, что обычно являлось обязанностью Руби. А это означало, что Смит не хотел, чтобы Руби знала, о чем они с Римо будут говорить.
Дохлый номер. Она прекрасно знала, что любой, пожелавший уйти из КЮРЕ, должен замолчать навеки, и Смит ехал к Римо, чтобы дать тому задание закрыть рот Руби. Что ж, пусть попробует: пока палач сюда доберется, жертва будет уже за тридевять земель.
Через полчаса после того, как автобус Смита выехал из города, Руби на своем «Континентале» тоже двинулась на юг, в сторону Ньюарка, что в Нью-Джерси, где у нее были родственники и где ее смуглая физиономия могла затеряться среди сотен тысяч таких же физиономий. А там она подумает, что делать дальше. О том, чтобы ехать в Норфолк, в Вирджинию, в данный момент не могло быть и речи: там ее стали бы искать в первую очередь.
Но при выезде из пригорода Рай на скоростную трассу Кросс-Вестчестер ее осенила идея, и она, вместо того, чтобы двинуть через мост Таппан-Зи в Нью-Джерси, свернула на юг и поехала по Нью-Йорк-трувей в Нью-Йорк. Для начала ей нужно было провернуть одно дельце.
Глава четвертая
Ньюарк, штат Нью-Джерси. Город, в котором переплелись судьбы трехсот тысяч жителей. Гигантская театральная площадка, на которой ежедневно разыгрываются тысячи личных драм.
Но три из них в этот день имели особое значение.
* * *У Римо никогда не было желания возвращаться в этот город, поскольку покинул он его, будучи трупом. И все же один раз с тех пор он там побывал, и приют Святой Терезы предстал перед ним тогда старым, покрытым копотью кирпичным домом, с распахнутыми настежь окнами и дверьми, — мертвый дом, стоящий в ожидании момента, когда соседние присоединятся к нему.
Это случилось пару лет тому назад, и теперь соседние дома стали такими же, как и этот старый приют. Вся улица представляла собой длинный ряд пустырей да остовов сгоревших дотла домов. Даже среди бела дня по улице бегали крысы. Остановив машину, Римо взглянул на старый приют. Он выглядел таким же мертвым, как и почти весь Ньюарк, таким же, каким был и сам Римо Уильямс — тот самый Римо Уильямс, который вырос в этом доме и которого здесь наказывали воспитатели, колотя за провинности по костяшкам пальцев. Римо вздохнул. А чего еще хотел он тут увидеть? Духовой оркестр и мемориальную доску, говорившую о том, что здесь воспитывался Римо Уильямс? В таких местах бронзовых пластин не вешают. Их воруют наркоманы.
И его идея посетить родные места с целью выяснить, как, когда и почему он попал в приют Святой Терезы, вдруг показалась ему неосуществимой. Включив передачу, Римо тронулся дальше. Завтра он об этом подумает. А сейчас ему нужно устроиться в какую-нибудь гостиницу.
К тому времени Лестер Мак-Герл, который решил, что ему вполне подойдет прозвище Спарки-искорка, уже поселился в гостинице.
Он сидел в кресле перед телевизором, по которому показывали послеобеденную мыльную оперу, а в полутора метрах от него на полу стоял стакан.
Мальчик пополнел. За те несколько недель, что он был знаком с Солли Мартином, он набрал почти двадцать фунтов, и теперь все эти фунты были облачены в дорогой, идеально сидящий на них костюм. Но Спарки любил бы этот костюм даже в том случае, если бы тот не сидел на нем столь идеально, только за то, что это был его собственный костюм, а не с чужого плеча, заношенный до дыр полудюжиной прежних владельцев, до того как достаться ему.
Вынув из коробка спичку, он зажег ее и бросил в стоящий на полу стакан. Спичка ударилась о край стакана и упала на пол, где еще какую-то секунду продолжала гореть, прежде чем погасла, оставив на нейлоновом ковре выжженное черное пятно. Стакан был уже до середины наполнен спичками, а на ковре чернело несколько десятков черных пятен. Мальчик достал еще одну спичку и повторил то же самое. На этот раз спичка упала в стакан и, продолжая гореть, подожгла остальные, искореженные огнем, но еще не полностью сгоревшие.
Спарки встал из кресла и плеснул в стакан немного воды, чтобы погасить пламя. Солли не нравилось, когда на коврах лопались стаканы и возникали пожары в гостиницах. Это было единственным неприятным качеством Солли — он не разрешал Спарки устраивать где-либо пожар, пока за это не было заплачено вперед. Но он не бил мальчика, кормил его и одевал, и вовсе не считал Спарки каким-то ненормальным из-за того, что тот обладал способностью воспламеняться, и, наконец, Солли Мартин был первым добрым человеком из всех, кого Спарки доводилось когда-либо встречать. Думать о нем как о своем отце Спарки не хотелось: отца своего он не знал, была только длинная череда законченных пропойц с их доведенными до отчаяния женами, которые использовали мальчика для того, чтобы получать от государства пособие на содержание ребенка, и которые потом только издевались над ним и унижали. Нет, только не «отец». Спарки не хотел считать его отцом. Другое дело — старшим братом. Вот кем был для него Солли Мартин, и мальчик не был еще достаточно взрослым и не стеснялся признаться самому себе, что любит Солли. Он зажег еще одну спичку и бросил ее в стакан. Только чтобы не огорчать Солли, он не станет поджигать этот отель, когда они уйдут отсюда.
* * *А тем временем у дома, находившегося в двух милях от этого отеля, остановила на обочине свой «Континенталь» Руби, и с парадного крыльца тотчас же спустились три бездельника, чтобы поближе рассмотреть машину.
Руби открыла дверцу и, демонстративно установив над приборной доской противоугонное устройство, вышла из машины и заперла дверцу.
— Джексоны здесь проживают? — спросила она, обращаясь к одному из юнцов, самому рослому, с огромной копной волос в стиле «афро».
— Да тут кругом Джексоны, — угрюмо ответил тот. — Хорошая машина.
— Ничего хорошего, — возразил второй. — Хорошая двести двадцать пять миль дает. Гоночная — вот это хорошая. А это просто «Континенталь».
— Заткнись, — сказал самый здоровый. — Это хорошая машина.
— Правильно, — подтвердила Руби. — Это хорошая машина, а я хорошая хозяйка, и я еще раз спрашиваю тебя по-хорошему: Джексоны здесь проживают?
Верзила встретил ее холодный уверенный взгляд, который заставил его вспомнить кое-что о вежливости.
— Четвертый этаж с тон стороны, — проговорил он. — А вы кто?
— Друг семьи, — ответила Руби. — Присмотрите за машиной, хорошо? И, если кто-то попытается ее угнать, скажите, что внутри есть баллон с отравляющим газом, который выходит наружу, если попытаться завести мотор без ключа.
— Да ну?
— Можешь не сомневаться, — сказала Руби. — Правда, это не так страшно, как кажется. Он не смертельный. Просто на всю жизнь останешься слепым.
— Не слабо, — заметил парень. Руби кивнула.
— Это, чтобы в другой раз неповадно было.
Быстро поднявшись по ступенькам крыльца каменного дома, входная дверь которого походила на бланк-заказ на участие в международном конкурсе нецензурных выражений. Руби нажала звонок Джексонов. В это время за ее спиной трое юнцов уже горячо обсуждали вопрос, где можно спереть противогаз, чтобы можно было спереть машину, не оставшись при этом слепыми. Руби улыбнулась. На звонок никто не отвечал, и она, толкнув дверь, вошла в дом и двинулась вверх по лестнице.
Звонок на двери квартиры Джексонов, расположенной на четвертом этаже, тоже не работал. И Руби принялась барабанить в дверь, пока изнутри не раздался голос:
— Ради всего святого, перестаньте стучать! Кто это там?!
Дверь не открывали.
— Тетя Летти, это Руби.
— Кто?
— Руби, ваша племянница.
Дверь не открывалась. Вместо этого женский голос спросил:
— А как зовут твою маму?
— Корнелия. Она все так же курит свою трубку из кукурузного початка и носит серебряный медальон из доллара, который вы ей однажды подарили.
Дверь резко распахнулась. Маленькая негритянка со сморщенной от старости физиономией, напоминавшей сушеный чернослив, окинула Руби взглядом с головы до ног, после чего, схватив за локоть, втащила в комнату.
— Руби, деточка, что случилось?! От кого ты прячешься?!
— Почему вы решили, что я от кого-то прячусь, тетя Летти?
— Потому что мало кто приезжает в Ньюарк просто в гости. У тебя все в порядке, девочка?!
— Все хорошо, тетя Летти. Правда все хорошо.
И когда старушка наконец успокоилась, то заключила Руби в такие крепкие объятья, словно хотела наверстать упущенное за те десять лет, которые они не виделись.
