Мэг Гардинер - Мыс Иерихон
Рики Джимсон стоял у окна и разговаривал по сотовому телефону.
— Жидковато, приятель. Я повторяю тебе, что фонограмма никуда не годится, — говорил он.
Руки у него были толщиной с веревку. Джинсы на заднице висели мешком. Подойдя поближе, я увидела, что его белесую гриву уже пробивает седина.
— Барабан отстает, а гитара, задающая ритм, играет, по-моему, бесцветно, — продолжал он. — Я прослушиваю это в машине и, когда еду в южном направлении, не могу ничего расслышать из-за грохота движущихся по этому чертову шоссе машин. Нам надо как-то уладить это дело.
— Рики, — позвала я.
Он повернулся, но его внимание все еще было сосредоточено на телефонном разговоре. В молодости его сравнивали с коброй. Теперь он был похож на питона, проглотившего рождественский окорок. Однако лицо у него до сих пор оставалось красивым, с ясными глазами, а гладкая кожа объяснялась потребленными пивными калориями.
— Нет, — сказал он в трубку. — Позвони в студию и скажи, что мы там будем сегодня во второй половине дня. Мы — «Джимсонвид», дурачок. Ничего просить не нужно, просто скажи, что мы придем.
Я подняла фотокопию до уровня его глаз.
— У тебя неприятность.
Он с любопытством прищурил глаза, почесал бородку и нагнулся вперед, чтобы прочитать, что там написано. Бровь у него при этом изогнулась.
— Не клади трубку.
— Вас обокрала не я. Подумай о том, кто еще знает, где Карен хранит чековую книжку «Датуры».
Позади меня прозвучал ее ледяной голос:
— Что это ты здесь делаешь? — Она приближалась ко мне по коридору, грозя пальцем. — Нет, Эван, говори со мной. Только со мной.
Взгляд Рики, подобно мячику в пинг-понге, перескакивал с меня на нее и обратно. Он плотно прижал трубку к уху.
Карен подняла руку, как бы желая этим жестом успокоить его.
— Этим займусь я.
Рики вернулся к своему телефонному разговору. А Карен снова посмотрела на меня:
— Ты не способна держать себя в положенных границах?
— Ты держишь чековую книжку «Датуры» под замком?
— Тебе уже было сказано, что следует сделать. Начинай действовать. Не обращайся через голову и не втягивай в это дело моего мужа. — Она продолжала жевать резинку. — У него есть дела поважнее. Он заканчивает альбом и планирует турне. Излишнее беспокойство ему ни к чему.
— Сколько людей на тебя работает? Кто вхож в дом?
— Много людей. Но на тех чеках оказалось именно твое имя. Я получила бы по ним наличные, но не для себя. Ни за что.
— Именно поэтому все это дело выглядит более чем странно. Если бы я украла эти чеки, я оформила бы их на оплату наличными, а не на собственное имя. Ни в коем случае.
Жевание резинки замедлилось. Карен прищурилась.
— Наличные. Хорошая мысль. Именно такие деньги мне и нужны. — Она скрестила на груди руки. — В понедельник, исполняй то, что тебе велено.
Выскочив как угорелая на улицу, я медленным шагом направилась к автостоянке. На меня со всей силой обрушился ветер, отчего заслезились глаза. Как, черт побери, найти свидетельства своей невиновности? Когда я завернула за угол дома, послышалась музыка в стиле рэп, которая доносилась из автомобильной стереосистемы. Тишину нарушали «БМВ» и большой черный «Х5». Их тонированные стекла вибрировали с каждым ударом барабана. На номерных знаках виднелась аббревиатура «Джимсонвид». Машины стояли на месте, отведенном для инвалидов.
Не просто стояли, а занимали два таких места.
У меня от злости зашевелились волосы. Какая наглость! И Карен еще осмеливается читать мне нотации по поводу каких-то границ? Срезая угол, я направилась к «Х5», готовая наброситься на шофера, телохранителя, на любого, кто сидит в этой машине. До нее оставалось футов десять, когда сквозь шум пробился взрыв хохота. На заднем сиденье показалась женская рука. На ее запястье мерцали серебряные браслеты. По стеклу скользнула ладонь. Я замедлила шаг. В окне мелькнула рука.
Потом на заднем сиденье показалась верхняя часть головы. Темные взъерошенные волосы. Волосы мужчины, смотрящего вниз. Женщина подняла ногу и ударила ею о подголовник водительского сиденья. На ней были черные ботинки фирмы «Катерпиллер». Серебристые отверстия для шнурков, казалось, подмигивали мне. Я остановилась.
На какое-то мгновение мужчина поднял голову и посмотрел на меня. Черты его лица были размыты светом, отражавшимся от окна. Женская рука потянула его обратно вниз. Прежде чем мужчина исчез, он ухмыльнулся мне.
Глава четвертая
Не помню, как я села в машину и проехала первую милю. Я пришла в себя, когда по радио услышала голос Тоби Кейта, ничем не знаменитого баритона из Оклахомы, певшего о том, что испытывает желание похлопать кого-то по заднице. У меня вспотели ладони, а зубы то и дело покусывали щеки. Я поняла, что направляюсь вверх по Стейт-стрит в сторону гор, мимо опустевших тротуаров и окон складских помещений, в которых отражались темное небо и голубые флаги, висевшие на фонарных столбах.
Где-то в глубинах моего сознания ярким пламенем вспыхивали раздражение и… страх. Ну почему я не сказала им? Почему я ничего не сказала?
Потому что подозрение еще оставалось где-то на уровне подсознания.
Почему я не настояла на том, чтобы они довели дело до конца и обратились в полицию?
Потому что, когда ты поступаешь таким образом, ты передаешь контроль над ситуацией власти, которая вправе лишить тебя свободы. И еще потому, что это была кража, которую совершил кто-то из сотрудников фирмы. И хотя я бывала в доме Джимсонов, существовал еще кто-то, кто бывал там значительно чаще.
Пи-Джей Блэкберн.
Пи-Джей служил у Рики Джимсона мальчиком на побегушках. Я снова взглянула на фотокопии чеков, со страхом подозревая, что они были украдены Пи-Джеем. Дела у него были плохи, а теперь из-за него у меня начались неприятности.
Я поехала к Исла-Виста, пытаясь застать его дома, но там никого не оказалось, и я оставила ему записку.
Направляясь обратно в город, я срезала угол, проехав через университетский городок. В восточной части городка я остановилась у обрыва, нависавшего над пляжем. С мыса открывался великолепный вид на береговую линию. Долина Голета и горы были закрыты облаками. Я закрыла на замок свою сумочку в бардачке, опустила несколько монет в счетчик стоянки автомобиля и, подняв воротник свитера, направилась к ограде на краю обрыва.
У Пи-Джея всегда возникали какие-то сложные ситуации, но то, что случилось менее чем за двенадцать часов, граничило с катастрофой. Все свидетельствовало о том, что это стечение обстоятельств не случайное. И у меня возникла ужасная догадка, что проблемы Пи-Джея связаны с делами Рики.
Рики Джимсон, сын фермера из Миссури, прошел трудный путь к славе. Пел он самозабвенно. Его золотистые кудри при этом развевались. Пел в стремительном темпе и часто заканчивал выступление, распластываясь на сцене с микрофонной стойкой в руках. Но чаще всего он пел о смерти.
На первый взгляд его песни были о женщинах, о сексе или о том, что пора начинать или, как говорилось в одном хите, делать это «верхом на пенисе». Однако на самом деле они были о печали, о душевной пустоте, о могиле. И все это потому, что Рики Джимсон, сделавший блестящую карьеру в области музыки и живший для того, чтобы сообщить нам об этом, был убежден, что смерть следует за ним по пятам.
Или по крайней мере по пятам его друзей и родных. Его родители погибли, пытаясь сбежать на «кадиллаке» от торнадо, который разразился в Канзасе. Его подружка задохнулась насмерть, подавившись табачной жвачкой, в гостиничном номере, который он снимал. Автобус «Джимсонвид», на котором они совершали турне, потерпел катастрофу при попытке избежать столкновения с коровой на заснеженном шоссе. А потом был еще стадион «Эрроухед» в Канзас-Сити, на котором «Джимсонвид» играл для пятидесяти тысяч своих поклонников. Когда над их головами собрались грозовые облака, Баз Эррера вышел вперед, торжественно заиграл свою сольную партию на гитаре и был поражен ударом молнии.
После этого Рики в течение двух лет никуда не выходил. Как писала желтая пресса, был год, в течение которого он ходил только в купальном халате, если тот не спадал с него, когда он с трудом тянулся к полке с крепкими спиртными напитками за очередной бутылкой «Куэрво».
Все изменилось с появлением Карен. Она была вдовой База Эрреры. Карен привела Рики в чувство, поставила на продажу его дом на Голливудских холмах, собрала его и отправилась с ним и своей дочерью в Монтесито. Они поженились, и Карен начала инвестировать авторские гонорары Рики через фирму «Датура». От слов «датура» и «вид»[2] было образовано и название джаз-банда.
Вместе с тем двадцать пять лет в музыкальном бизнесе, не говоря уже о внутренних побудительных мотивах Рики, сыграли свою роль. В последнее время он был более или менее трезв и рассудителен. Но ему был нужен помощник.
