Филипп Ванденберг - Восьмой грех
Соффичи хотел было постучать, по вдруг услышал звук мотора. Альберто все же удалось завести свой «фиат». С черепашьей скоростью автомобиль полз в гору.
Охранник в будке всполошился и, прихватив оружие, подошел к окну. Соффичи посмотрел на бледное тощее лицо.
— Кодовое слово! — требовательно произнес охранник.
— Кодовое слово… — Соффичи запнулся, увидев перед собой дуло автомата, — «Апокалипсис 20:7».
Охранник вяло кивнул и закрыл окно. Соффичи видел, как пи взял телефонную трубку и что-то в нее сказал. Через несколько секунд тяжелая стальная решетка со скрипом поднялась, будто вздымаемая демонами, и исчезла в верхней части ворот.
Тем временем Альберто остановил машину у ворот. Охранник вышел к ним и попросил прибывших следовать во двор замка. Их уже ждали. Из крытой галереи, ограждающей внутренний двор своим пятигранником, высыпали люди, одетые в черное. В мгновение ока они окружили машину.
Подошел Соффичи и помог кардиналу выйти из машины. Тот выглядел смущенным в виду такого количества народа.
Высокий узкоплечий человек в черном сюртуке и с черными же длинными волосами, зачесанными назад, обратился к Гонзаге с вопросом, даже не поприветствовав его:
— Все прошло хорошо?
Его звали Аницет.
Занимая пост государственного секретаря, Гонзага привык, что к нему обращаются почтительно. Положение обязывало его вести себя с большим достоинством, но как раз почестей ему почему-то не оказали.
— Доброе утро, господин кардинал! — поздоровался Гонзага, не отвечая на вопрос. — Ужасное место.
Оба кардинала были знакомы очень давно. И оба видели друг друга насквозь. Судьбоносным в этой ситуации было то, что кардинал Аницет не просто оказывал влияние на государственного секретаря, а держал его в кулаке. За это Гонзага его ненавидел. Аницет хвастливо называл себя магистром — это больше, чем полагалось христианину, а про кардинала уж и речи не могло быть.
— Что касается вашего вопроса, — после паузы сказал Гонзага, — то все прошло по плану.
Аницет уловил иронию в голосе кардинала, но вел себя так, будто не заметил этого. На его тощем лице появилось даже некое подобие вежливой улыбки, когда он сделал Гонзаге приглашающий жест рукой.
Замок Лаенфельс в середине девятнадцатого века построил по образцу средневековых укреплений один сумасбродный англичанин. Строительные работы так до конца и не были завершены, поскольку Джеймс Томас Балвер (так звали того англичанина) в одну страстную пятницу перевалился через перила башни и в результате падения с тридцатиметровой высоты расстался с жизнью.
Один прусский промышленник, который занимался производством пуговиц, купил недостроенное здание. Но и ему не посчастливилось увидеть замок во всей красе. Незадолго до окончания работ его из ревности пристрелила одна из любовниц — танцовщица берлинского кабаре.
С тех пор и пошел слух, что на замке Лаенфельс лежит проклятие. Здание это через несколько десятилетий превратилось в руины, потому что так и не нашлось покупателя, который был готов выложить за него помимо цены еще и миллионную сумму на реставрацию и окончательное восстановление.
Чиновники из муниципального совета города Лорх (замок на тот момент давно перешел во владение городской общины) были крайне удивлены, когда вдруг объявился некий итальянец по фамилии Тецина. Вид у него был презентабельный: дорогой костюм и темно-коричневый пятисотый «мерседес». Но на самом деле это оказалось единственным, что можно было сказать о нем.
Одни утверждали, что Тецина — адвокат, представляющий какой-то неизвестный орден, другие говорили, будто он связан с русской мафией. Однако же доказательств ни тому, ни другому не было. Тецина выписал чек на оплату наличными — цену за покупку и реставрацию. Правда, вскоре встал вопрос о происхождении этих денег.
Казалось, государственный секретарь догадывался о том, что таят стены старого замка. Он все время думал о том, что, возможно, происходит в Лаенфельсе, и эти мысли настолько волновали Гонзагу, что его даже тошнило, когда он в очередной раз вспоминал о братстве, обосновавшемся в замке. Он чувствовал себя униженным, оттого что Аницет приказал ему следовать за ним, но, тем не менее, семенил за магистром, как собака.
Их путь проходил по внешней каменной лестнице, которая вела на второй этаж замка. Лестница круто возносилась вверх, но на ней не было поручней, за которые можно было бы взяться. Гонзага устал. Силы покинули его. Боясь упасть, он с трудом управлялся со своей драгоценной мантией, в которую был облачен.
За кардиналом, подобно похоронной процессии, следовали люди в черном. Одни бормотали что-то невнятное, другие шли молча, полностью погрузившись в себя. Поднявшись наверх, кардинал увидел узкую кованую дверь, ведущую прямо в парадный зал. Над узкой комнатой вздымался громадный цилиндрический свод. В хорошо освещенном зале, кроме трапезного стола, не было никакой другой мебели.
Кардинал Гонзага осмотрелся в поисках своего секретаря. В зале находились около ста человек. Соффичи пробрался к Гонзаге и помог ему раздеться. Люди окружили кардинала, как гончие псы, настигшие зверя, когда увидели, что он достал из-под мантии. Будто по команде, они вытянули шеи.
Только Аницет мог противостоять той невидимой силе, которая исходила от кардинала Гонзаги. Он ждал. На лице отражались его чувства — смесь триумфа и любопытства. Он смотрел, как Соффичи разворачивает грубую ткань, которую кардинал намотал вокруг туловища в виде корсета.
Гонзага был обернут ею трижды, и Соффичи, смотав полотно, уложил его на середину стола. Люди, наблюдавшие за всей процедурой, не проронили ни слова.
— In nomine domini,[4] — самодовольно пробормотал Аницет и начал разворачивать полотно.
Сотни глаз внимательно следили за каждым движением магистра. Хотя все в зале знали, что им предстоит увидеть, атмосфера накалилась до предела.
Наконец Аницет развернул ткань, которая в длину достигала двух метров. Теперь кардинал подошел к другому концу, и вдвоем с магистром они развернули вдвое сложенную ткань.
— Это начало конца! — торжественно объявил Аницет. До этого момента магистр старался сдерживать эмоции. Но теперь, когда ткань была расправлена, он вздохнул и еще раз произнес: — Начало конца.
Люди за его спиной скептически переглядывались, некоторые казались обескураженными. Маленький лысый человек повернулся к соседу и уткнулся тому в грудь, будто не мог вынести этого зрелища. Другой качал головой, словно хотел сказать: «Нет, этого не может быть!» Третий, чья тонзура выдавала в нем монаха, хотя он не был одет в сутану, а всего лишь в темный костюм, бил себя в грудь, будто в экстазе.
Перед ними лежала ткань, в которую был завернут Иисус из Назарета после смерти на кресте. На негативном снимке ткани был виден туманный образ умершего человека. На фото отчетливо проступали очертания передней части тела и спины. И нужно было долго смотреть на то место, где находилось лицо, чтобы увидеть трехмерное изображение.
Государственный секретарь тяжело вздохнул. Он был так напряжен, что ненависть к Аницету смешалась с братским чувством.
Магистр подошел к Гонзаге. Не взглянув на драгоценную реликвию и словно прочитав мысли кардинала, он шепнул ему на ухо:
— Я могу вас понять, кардинал, если вы меня ненавидите. Но поверьте мне, другой возможности не было.
Глава 5
Спустя три дня Лукас Мальберг покинул клинику «Святая Сицилия». Это случилось против воли врачей, которые настоятельно рекомендовали Лукасу избегать перенапряжения и любых нервных потрясений и волнений.
Это было легче сказать, чем сделать. В своем душном номере, как раз на феррагосто,[5] Мальберг в очередной раз попытался проанализировать ситуацию. Невольная причастность к таинственной смерти Марлены пагубно сказалась на его рассудке и способности логически мыслить. И спустя некоторое время Мальберг всерьез начал сомневаться, действительно ли все это произошло с ним, не привиделось ли. Он задумчиво гладил обложку записной книжки Марлены и думал: «Нет, это был не сон. Я должен узнать, что произошло на самом деле».
Раздираемый сомнениями, Мальберг достал листок, на котором был записан телефон Марлены, и потянулся к телефону. Он набрал номер и, к своему удивлению, услышал длинный зуммер.
— Алло?
Мальберг до смерти испугался. Он не мог произнести ни слова.
Женский голос повторил вопрос, теперь уже более настойчиво:
— Алло? Кто это?
— Это Лукас Мальберг, — начал заикаться он. — Марлена, это ты?
— С вами говорит маркиза Лоренца Фальконьери. Так вы Мальберг? Антиквар из Мюнхена?
— Да, — тихо ответил Лукас и растерянно посмотрел на бумажку.
