Гэри Ван Хаас - Икона, или Острова смерти

Грек хитро ухмыльнулся, обнажив ряд обломанных, гнилых зубов.

— Пятьсот евро победителю! — крикнул он на ломаном английском.

— Согласен, — охотно отозвался Юджин. — Начинай, красавчик!

Пока они играли, я сидел в баре и пил пиво, наблюдая за тем, как мимо проходят местные и туристы. Меня увидел старый знакомый и радостно улыбнулся. Ян Холл был писателем, который приезжал на Миконос уже много лет. Он был довольно нелюдим и по каким-то своим причинам неизменно воздержан, но тем не менее хорошо знал человеческую природу. Он был близко знаком с шефом местной полиции, и потому мы с ним почти не общались. Под шестьдесят, высокий и худой, Ян Холл всегда держался джентльменом. Он, в подражание богеме, носил кардиган; за воротником хрустящей, сшитой на заказ сорочки всегда виднелся элегантный шелковый шарф. Ян сел на табурет рядом со мной и заговорил низким, приглушенным голосом:

— Слышал про Джона, старина?

Джон Ролстон был нашим общим знакомым — художником, зарабатывающим на жизнь, рисуя островные пейзажи. У него была репутация эксцентричного и зачастую склонного к непредсказуемым поступкам человека, поэтому не стоило сильно удивляться, что бы там с ним ни случилось.

— Говорят, впал в буйное помешательство. Перебил все стекла в своей студии. Всех уверял, что на него наложены не то чары, не то проклятие. Неделю назад его на самолете отправили в Афины, в психиатрическую клинику.

— Ты шутишь?

Яркое солнце и летняя жара в Греции играют странные шутки с людьми. За все время, что я знал Джона, он никогда не покидал Миконоса. Я предполагал, что со временем рутина островной жизни может повредить человеку. Особенно если ты прожил здесь четверть века.

— Он был в очень скверной форме. Отказывался принимать душ, отпустил бороду. От него уже воняло, — мрачно сказал Ян. — Все думали, это просто белая горячка, но Джон так и не вышел из этого состояния. Никто в точности не знает, что с ним случилось. Может быть, какая-то душевная болезнь. Мы испугались, что он покончит с собой, и позаботились, чтобы его немедленно отправили отсюда в смирительной рубашке.

Я был в шоке. Ролстона, возможно, и считали ненормальным, но у него были все задатки гения. Очень грустно осознавать, что такой человек окончит жизнь в лечебнице. Ян зашел за стойку, налил два стакана «Метаксы» и поставил их на деревянный стол.

Новости о Ролстоне заставили нас обоих погрузиться в размышления. Ян вытащил трубку из нагрудного кармана своего льняного пиджака, открыл пачку ароматного датского табака, закурил и лениво облокотился на стойку.

Благоухающий дым окружил нас, побуждая к воспоминаниям и раздумьям; было грустно, что Джон так кончил. Я вспомнил, сколько раз мы с ним славно проводили время, философствуя о жизни и искусстве, не говоря уже о встречах во время Юджиновых «круизов». Ян, казалось, тоже погрузился в собственные мысли и думал о Джоне.

Юджин выиграл одну партию и тут же потребовал продолжения, бросая кости с выражением отчаянной решимости. Должно быть, он поднял ставку, потому что его лицо светилось восторгом, который был мне так хорошо знаком.

Пока я допивал коньяк, комнату облетело любопытное шушуканье, как это бывает, когда входит местная знаменитость. Парень, сидящий рядом со мной, обернулся.

— Вы только посмотрите… — негромко произнес он.

Женщина была высока ростом, ее длинные черные волосы ниспадали до талии. Классическая греческая красота, если она существует. Надменный взгляд и походка, исполненная королевской грации, — гостья знала, что все взгляды направлены на нее.

— Кто это? — шепнул я.

— Не то, что ты подумал, дружище, — сказал Ян. — Она неприступна. Почти все лето здесь, но, насколько мне известно, неизменно одна. Хотя, поверь, нет на острове мужчины, который бы не попытал счастья.

Я почти не обратил внимания на его слова. Мой взгляд не отрывался от женщины. Кто бы она ни была, но ее явно создали боги. Я много выпил, но чувствовал себя трезвым, как священник. Лицо у нее было невероятно красивым: прямой нос, яркие бирюзовые глаза, полные алые губы.

— Афродита жива, здорова и обитает на Миконосе, — сострил Ян, допивая коньяк. — Во всяком случае, помни, что я тебе сказал.

Я встал, решив взглянуть поближе. В ее ушах покачивались золотые полумесяцы; они сверкали, пока женщина пересекала комнату, направляясь в нашу сторону. По пятам за ней следовала кучка молодых людей. На солнце блеснула золотая цепочка, висевшая в глубоком вырезе черной шелковой блузки. Она увидела, что я на нее смотрю, и высокомерно откинула голову — этот жест дал мне понять, что я вторгаюсь в ее частную жизнь.

Я отвел взгляд. Юджин по-прежнему сидел, согнувшись над нардами, и ничего не замечал. Но когда я снова посмотрел на нее, она приближалась к нам грациозными шагами. Ее длинные красивые ноги в узких черных брюках двигались плавно и легко — она как будто плыла. Я почувствовал тяжелый аромат дорогих духов, когда женщина приблизилась. Но ее лучистые глаза, синие, как Эгейское море, смотрели не на меня.

— Куда ты пропал, Ян? — спросила она. — Я давно не видела тебя на корте.

Я неуклюже отступил вбок, совсем как деревенский олух, который до сих пор не видел женщины. Она легко прошла мимо, и в эту секунду стакан выскользнул из моих пальцев. Коньяк залил ей брюки.

Я пытался не казаться слишком смущенным, наверное, подсознательно мне хотелось сделать нечто подобное.

— О Господи!.. Простите, — пробормотал я, глядя, как мокрая ткань облепляет ее бедро.

Женщина негодующе взглянула на меня. Это был отработанный взгляд, чтобы смутить нахала, но потом она сдержанно улыбнулась, как будто ощутив мое беспокойство. Улыбка смягчила черты ее лица; мысленно я уже целовал ее губы.

— Пожалуйста, принесите мне салфетку.

— Конечно, — ответил я, заходя за стойку. Мой поступок, возможно, не был самым лучшим способом завязать знакомство, но по крайней мере он принес результаты.

— Ничего страшного, — улыбнулась она, вытирая брючину. — Но вам, похоже, придется заново заказывать себе выпивку.

— Да. И вы бы, наверное, тоже не отказались.

Я предложил ей виски безо льда. Она кивнула и принялась наблюдать за мной с чем-то большим, нежели праздное любопытство.

— Ян, дорогой, — проворковала она, — представь мне своего неловкого друга.

Ян вспомнил о манерах.

— Гарт Хенсон. Из Калифорнии. Художник, фехтовальщик, бизнесмен, бывший священник — не то что мы, простые смертные. Прибавлю — одаренный во многих областях.

Слова Яна произвели на нее впечатление.

— Линда Геллер, — сказала она, протягивая изящную руку, украшенную множеством золотых колец с бриллиантами. — Значит, вы были священником?

— Давным-давно, — ответил я, притрагиваясь к ее длинным тонким пальцам. Но прежде чем я успел их поцеловать, она отдернула руку, в то же время продолжая пристально смотреть мне в глаза.

— Художник и фехтовальщик… Похоже, вам следовало родиться в эпоху Ренессанса.

— Учитывая нынешнее положение вещей, я бы не отказался.

Линда пропустила мимо ушей мое довольно бестактное замечание. Ее брови удивленно приподнялись.

— Если вы художник, то, может быть, знакомы с Джоном Ролстоном?

— Да. И мне очень жаль, что у него такие проблемы.

— Все мы знали, что Джон был слегка помешан на религии, — холодно прервала она. — А вы? Вы ведь были священником?

— Да. Но сложил с себя сан, когда мне едва перевалило за двадцать. И не вижу в этом ничего странного. Наверное, все зависит от того, как человек смотрит на вещи.

— Извините мое любопытство. Не каждый день выпадает шанс побеседовать по душам со священником. Могу я спросить, что побудило вас совершить такой поступок? Я имею в виду принять обет.

Я пожал плечами:

— Так хотела моя семья.

— Что же вас остановило?

— Если вам интересно, я всегда мечтал быть художником. — Я видел, что она уже готовится задать следующий вопрос. — Знаете, я не очень хочу ворошить прошлое…

— Ну не будьте настолько щепетильным. Звучит интригующе. Когда-нибудь вы расскажете мне поподробнее.

Я почувствовал слабую надежду. Может быть, Линда не такая уж и неприступная. Я собирался сказать что-нибудь остроумное, какую-нибудь фразу, которая подхлестнула бы ее любопытство, но громкий голос Юджина внезапно прервал наш разговор.

— Черт подери, два и один? Да ни за что, приятель! — протестовал он.

Он молниеносно передвигал фишки и весь вспотел. Я понял, что Юджину, должно быть, не везет в игре, потому что грек невозмутимо покручивал черный ус. Кости летали со скоростью света, алебастровые фишки гремели так, будто грузовой поезд шел по старому подвесному мосту.

Вокруг собрались несколько зевак: они наблюдали за проигрышем Юджина. Я опасался, что в любой момент у него может лопнуть жила на лбу. Не отрываясь от доски, он заорал официанту, требуя водки.