Джозеф Файндер - Погребенные тайны (в сокращении)
Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.
Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.
— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.
— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.
— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?
— Не больше, чем всегда.
— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?
— Нет.
— У нее есть парень?
— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.
— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…
— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.
— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?
Она покачала головой.
— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.
— Вы ушли из бара вместе?
Она поколебалась:
— Да.
Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.
Наконец она выпалила:
— С Лекси что-то случилось?
Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.
— Возможно.
— Возможно? Что это значит?
— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.
Она швырнула сигарету на землю.
— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?
— Ты запомнила его имя?
Она не смотрела мне в глаза.
— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.
— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?
Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.
— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.
— Они ушли вместе?
— Наверное. Точно не знаю.
— Как это ты не знаешь?
— Я же раньше ушла.
Я не стал указывать на противоречие.
— И сразу поехала домой?
Она кивнула.
— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».
Она пожала плечами.
— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?
Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.
— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.
Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.
Я позвонил Дороти:
— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?
— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.
— У меня есть одна идея, — сказал я.
Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.
Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.
Теперь он был влиятельным лицом в Юридическом комитете палаты представителей, который контролирует ФБР. Он не мог считаться моим должником, так как сполна заплатил за «исследовательскую работу» конторе Стоддарда, но я знал о нем кое-что, а это еще хуже. Я дозвонился до него по личному номеру и попросил сделать для меня звонок в бостонское отделение ФБР.
Сказал, что мне нужно поговорить с кем-нибудь из руководства. Немедленно.
Бостонское отделение ФБР расположено на Сентер-Плаза, 1. Это часть административного комплекса, который большинство бостонцев считает уродством — бетонным шрамом, уродующим лицо нашего прекрасного города.
Выйдя из лифта на шестом этаже, я увидел на стене огромную золотую эмблему ФБР и плакат: «Десять самых опасных преступников в розыске». За окошком из пуленепробиваемого стекла сидели рецепционистки. Я сунул свои водительские права в щель, как банковскую карту, и меня заставили отдать «блэкберри». Одна из женщин за стеклом переговорила с кем-то по телефону и сказала, что кто-нибудь выйдет ко мне через несколько минут.
Если тебя заставляют ждать минут десять-пятнадцать — значит, скорее всего, совещание затянулось. Если же прошло больше сорока пяти минут, это уже намек.
Я ждал почти час, пока не вышел тот самый парень из ФБР.
С виду он был не похож на то, чего я ожидал. Массивный мужчина, совершенно лысый — лысина блестит, явно не сама по себе. На руке поддельный «Ролекс», рукава серого костюма коротковаты, воротник белой рубашки тесноват, строгий полосатый галстук.
— Мистер Хеллер? — произнес он низким голосом. — Гордон Снайдер. — Он протянул мне руку, огромную и жесткую, как старая бейсбольная перчатка. — Помощник ответственного спецагента, — добавил он.
Это означало, что передо мной один из высших чинов бостонского отделения ФБР, подчиняющийся непосредственно ответственному спецагенту. Я мысленно отдал должное любвеобильному конгрессмену из Сарасоты.
Снайдер провел меня в свой кабинет, окна которого выходили на Кембридж-стрит. Письменный стол, два компьютерных монитора, телевизор с плоским экраном, включенный без звука на CNN. Снайдер уселся за свой образцово чистый стол.
— Насколько я понимаю, вы теперь работаете в частном секторе, мистер Хеллер.
— Совершенно верно. — Должно быть, таким не слишком тонким способом он давал мне понять, что прочитал мое досье и знает, чем я занимался раньше.
— Итак, чем я могу быть вам полезен?
— Я помогаю другу разыскать его дочь, — сказал я.
Он сдвинул брови:
— Как зовут девушку?
— Алекса Маркус. Ее отец — Маршалл Маркус. Владелец хеджевого фонда в Бостоне.
— Сколько ей лет?
— Семнадцать.
Он кивнул.
— Ее похитили?
— Вероятно.
— Ну, а выкуп потребовали?
— Пока нет. Но, учитывая обстоятельства и ее историю…
— Так вы говорите, отец волнуется, что его дочь, возможно, похитили?
Выражение лица у Снайдера было какое-то странное. Такое преувеличенное недоумение, что это выглядело почти комично.
— Видите ли, мистер Хеллер, чего я никак не могу понять — почему из бостонской полиции к нам никто не обращался.
— Должны были.
— Я бы знал, верно? Обычно это первое, что они делают в таких случаях. Похищения — это сфера ФБР. Не могу не удивляться, почему этого не случилось.
— Но если вы распорядитесь, чтобы отследили ее телефон…
Но Снайдер еще не договорил:
— Я думаю — возможно, они не обратились к нам потому, что их никто не поставил в известность об исчезновении девушки. — Он сцепил руки в замок. — Как видите, Маршалл Маркус не позвонил в полицию. Интересно, правда? По идее он бы уже должен на уши поставить и полицию, и ФБР, чтобы искали его дочь.
— Он звонил в полицию, — сказал я. — Пару часов назад.
Он покачал головой и твердо сказал:
— Это не так.
— У вас неточная информация.
— О Маркусе у нас абсолютно точная информация, — сказал он. — Мы точно знаем, что ни он, ни его жена в полицию не звонили. Ни по одному из четырех его домашних телефонов. Ни с одного из его двух мобильных. Ни с мобильного его жены. Ни с одного телефона в «Маркус капитал». — Он пристально посмотрел на меня. — Вот так. Мы уже некоторое время держим Маркуса под наблюдением по решению суда. И я уверен, что ему об этом известно. Это он вас сюда прислал, мистер Хеллер? Пожалуйста, не трудитесь отрицать тот факт, что вы встречались с Маркусом в его доме в Манчестере сегодня утром. Вы для этого пришли? В качестве его агента? Попытаться выяснить, какими сведениями мы располагаем?
— Я пришел потому, что жизнь девушки, возможно, находится под угрозой.
— Той самой девушки, которую пришлось отправить в исправительную спецшколу из-за ее проблемного поведения?
